Потом он увидел их. Между ними рядами в снег были воткнуты факелы – и в этом свете лица людей, лежавших прямо под открытым небом на разостланных войлоках казались багровыми. Сначала Нойто подумал, что это мертвецы – но некоторые из них стонали, дышали, ругались хриплыми слабыми голосами.

– Янира.

Навстречу из темноты выехал высокий всадник в шлеме, почти полностью закрывавшем лицо.

Синеглазая дернулась, потом криво улыбнулась.

– Эти твои орудия достались нам слишком дорого, – отрывисто сказала она.

Всадник подъехал ближе. Теперь Нойто уже видел его лицо – неожиданно молодое, с глазами странного, какой бывает у куаньлинов, разреза. Человек был выбрит, и жесткие складки у рта чертили от ноздрей к подбородку резкие тени.

– Ты нарушила мой приказ, – холодно сказал он, и Нойто безошибочно различил властные нотки, – он, как никак, вырос в доме вождя. Понимание пришло одновременно с тем, что он увидел: одна рука незнакомца была от до плеча до кончиков пальцев укрыта тускло поблескивающей, удивительно тонкой работы кольчугой.

– По-твоему, мне стоило стоять и смотреть, как куаньлины возьмут вас в кольцо? – выкрикнула женщина. Теперь Нойто увидел, что и она молода, – так жарко, пунцовой волной, краснеют только молодые.

– Ты нарушила мой приказ, – повторил угэрчи. Нойто почему-то расхотелось, чтобы угэрчи обратил внимание на него и поинтересовался, что он здесь делает и почему. Однако глаза угэрчи не отрывались от лица девушки. Нойто с опозданием понял, с кем ему довелось биться: о сестре угэрчи тоже частенько упоминали в доме Кухулена. О ее безрассудном стремлении возродить древние обычаи джунгаров, когда женщины бились наравне с мужчинами. О девушках со всей степи, ехавших, подобно мужчинам, просить у джунгаров Крова и Крови. "Слишком многие из них потеряли в последних битвах все, кроме ненависти", – качала головой Олэнэ на недовольное бурчание Кухулена.

– Ты не можешь отказать мне в праве сражаться! – вспыхнула та.

– Войско является войском только тогда, когда приказам его вождя подчиняется каждый воин. Каждый, – под ровным тоном, словно большая рыба под поверхностью, плеснула еле сдерживаемая ярость, – Ты будешь наказана.

– И что же? Прикажешь бить меня плетьми? – презрительно фыркнула Янира. Ее глаза вели с угэрчи молчаливый поединок. Нойто понимал, что, не будь эти двое очень близки, такая дерзость могла бы оказаться смертельной.

– Если хочешь быть принятой – ты примешь наказание. Любое. И начнешь с того, что уберешь своих женщин из лагеря. Всех, кроме раненых и мертвых. И немедленно.

– Ты…ты…, – женщина задыхалась, – Мы заслужили право! Мы бились и победили! Если бы не мы…

– Я сказал – немедленно, – голос угэрчи становился все более тусклым и холодным по мере того, как она теряла контроль над собой.

Наконец, прошипев сквозь зубы что-то неразборчивое, Янира стегнула коня и вихрем унеслась. Нойто тупо стоял на месте, не зная, как поступить. Взгляд угэрчи остановился на нем, и,встретившись с ним глазами, Нойто увидел, что они темно-зеленые, как зимние воды Шикодан. И такие же ледяные.

– Что ты здесь делаешь, охорит с мечом Кухулена? – под взглядом угэрчи Нойто почувствовал себя хуже, чем тот момент, когда понял, что рысь сейчас прыгнет.

– Я приемный внук Кухулена, – сказал он, стараясь говорить твердо, – Я приехал на бой и… опоздал. А потом я оказался с ними, – Нойто кивнул в темноту, куда умчалась женщина.

– Кухулен знает, что ты здесь?

– Теперь, я думаю, знает, – решился сказать Нойто.

– Так, – лицо угэрчи исказила странная гримаса, – Еще один герой.

Откуда-то со стороны возник темный силуэт, – всадник в окровавленной безрукавке, нетерпеливо осадивший коня.

– Они ждут, – сказал он, глядя куда-то в сторону. Угэрчи вмиг позабыл о Нойто, его лицо вдруг стало некрасивым и по-настоящему усталым.

– Да.

Он спрыгнул с коня, машинальным движением стянул с головы шлем, вытер лоб закопченной пятерней, оставив черные полосы сажи. Нахмурился, шагнул было вперед… и опять повернулся к Нойто.

– Ну что, храбрец, – в устах угэрчи слово прозвучало как издевка, – Ты готов к тому, что следует за битвами, о которых ты так мечтал?

Нойто, признаться, не думал об этом. До сегодняшнего дня, когда следовал за синеглазой, силясь удержать тошноту. Он понял, что хочет ему сказать этот высокий угрюмый человек. Сглотнул, вздернул подбородок: он уже выдержал это сегодня, выдержит и еще!

– Я готов доказать, что стою того, чтобы сражаться рядом с тобой! – не глядя в эти холодные глаза, звонко отчеканил он.

Губы угэрчи сложились в какую-то страдальческую полуулыбку.

– Пойдем, – сказал он другим, неожиданно мягким тоном.

Тот, кто приехал за ними, – крепко сбитый парень с приплюснутым носом и реденькими усами, шел чуть впереди пружинистым шагом, явно торопясь. Они пробирались сквозь ряды раненых, и некоторые из них, как заметил Нойто, норовили ненароком коснуться сапог угэрчи. Нойто знал, – с некоторых пор родилось поверье, что прикосновение угэрчи приносит удачу. Нойто шел сзади, стараясь не смотреть в десятки блестящих глаз распростертых на земле людей. Краем глаза он увидел шамана, медленно наклонявшегося к ним, – одному за другим, – и двоих рослых парней с носилками. "Должно быть, травник," – подумал Нойто. Далеко не каждый шаман может врачевать раны и недуги. Хотя, конечно, верным было бы предположить, что угэрчи призовет лучших врачевателей степи сюда в эту ночь, где дочери Эрлика, владыки подземных миров, соберут свою страшную и обильную жатву.

Нойто увидел, как шаман и угэрчи кивнули друг другу, словно до того вели какой-то разговор. Потом угэрчи свернул, перешагнул через еще несколько распростертых тел и подошел к длинному ряду людей, лежащих отдельно. Парни с носилками аккуратно укладывали в конце ряда того, кого только что осматривал шаман.

Ближайший к ним воин был мертв, несмотря на то, что обрубок руки был явно перебинтован, – он, верно, умер уже после того, как его пытались лечить. Бок его тоже был обмотан тканью и кожей, потемневших от крови.

– Малих, – угэрчи кивнул своему спутнику, и тот, вздохнув, прикрыл мертвецу неподвижно глядевшие в темное небо глаза.

Угэрчи шагнул к следующему, и Нойто почувствовал, что сейчас упадет. Вонь была ужасной, – вонь от распоротых широкой рваной раной внутренностей, половина из которых практически свешивалась из краев раны, – черно-красная, скользкая масса, идущая отвратительными пузырями. Воин скреб руками снег, поднося его ко рту и лихорадочно шепча: " Пить…пить…"

Угэрчи опустился на колени, вынул кожаный бурдюк.

– Илуге, – выдохнули спекшиеся губы раненого, лицо дернулось в странной, как трещина, улыбке.

– Пей. Это арха, – руки угэрчи поднесли к губам раненого горлышко.

– Раненым в живот дают пить, только если рана безнадежна, – прохрипел тот, – Ты сделаешь это для меня, Илуге? Отправишь прямиком к Кузнецу?

Кузнецом называли Эрлика. Считалось, что в своем подземном мире, под багровыми железными небесами, в черном замке, Черный Кузнец неустанно кует на своей чудовищной наковальне черное железо человеческих бед. Но именно Кузнец, поглядев в глаза убитому воину, будет решать, достоин ли тот отправиться к его брату, – богу войны, Аргуну Белому, – на его Небесные Поля.

– Как ты хочешь умереть? – угэрчи склонил голову и Нойто теперь не видел его глаз. Нойто знал, конечно, что многие великие воины, будучи смертельно ранеными, считали позором умереть без сознания, слабыми и беспомощными, и выбирали смерть сами или просили друзей прекратить их мучения. Неужели ему придется присутствовать при этом?

Губы раненого еще раз приложились к горлышку, улыбка перешла в оскал.

– Ты ведь дотронешься до меня, Илуге? Мне ли не знать – так умирают мгновенно, и кошка Эмет уже несет твою душу на своей спине… Не волнуйся за меня… Я непременно попаду к Аргуну – ему ведь тоже, поди, нужен хороший конюх для его небесных жеребцов…