Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Похоже, воины продолжали ожидать от него прочих кровожадных указаний, и даже, возможно, предвкушали их. Но чудовищная, унесшая разум вспышка прошла, оставив Илуге на пустынном берегу наедине с кем-то, кем он раньше еще не был. И этот новый незнакомец с жестким холодным взглядом вселял в него страх.

Город, светящийся в темноте, словно огромная багровая рана, начал остывать, распространяя острый горький запах пепла. Пепел и осколки стен засыпали могилу и запах падали перестал быть отчетливым, – скорее, возникал иногда, касаясь ноздрей, как нестерпимое воспоминание.

" Я сделал это. И сделал бы снова."

Когда, наконец, Илуге снова смог, хотя и сделав над собой усилие, мыслить ясно, он собрал своих вождей. Был предельно краток. Возможно, произошедшее уже начало менять его – Илуге почувствовал, что теперь ему уже не нужно объяснять всем и каждому смысл своих планов. Он просто говорил – и все.

Разделив войско, Илуге отдал приказ двигаться вглубь равнин Шамдо и на восток, к предгорьям, переправившись через реку Мажонг. Всякий город на пути следовало захватить, предварительно предложив сдаться на условиях ежегодной выплаты дани в пользу Илуге, и оставить в нем по тысяче опытных воинов.

Сам он пока оставался на месте, занимаясь дележом и отправкой добычи. Онхотой решительно запретил ему ближайшие дни брать в руки меч, опасаясь, что рана откроется: куаньлин повредил Илуге сухожилие и Онхотой прямо сказал, что " геройство" может стоить Илуге правой руки. Кроме того, еще не было до конца ясно, что будет с Янирой. Заарин Боо сказал, что любое передвижение сейчас может убить ее. Даже после всего, что они сделали для ее спасения, Зарин Боо предупредил его, что повреждения могут привести к тому, что девушка останется безумной, или же потеряет память. То, что совершили они, не делал еще никто под Великими Небом, признался ему этот великий человек с изборожденным морщинами лицом, обратя на него свои неподвижные незрячие глаза в красноватой оплетке незаживающих язв.

Илуге чувствовал к этому человеку странный, болезненный интерес, смешанный с восхищением. Для Заарин Боо вокруг всегда царит иссушающая разум тьма, а он достиг куда больших высот, нежели любой зрячий. Иногда на его лице появлялось нечто, что Илуге безошибочно толковал как следы какой-то давней большой боли. Это завораживало, словно обещание ждать, данное женщиной.

Была и еще одна причина, по которой он никак не мог сдвинуться с места. Шамдо тоже притягивал его. Илуге испытывал иногда непреодолимое желание отправиться бродить по развалинам, представляя себе целые дома на обгорелых фундаментах, копошение на безлюдных улицах, перебранку торговцев на рынках… Это было мучительно притягательно, словно снова и снова расковыривать зудящую рану. Шамдо не отпускал его, словно требовал: не забывай меня, о ты, мой разрушитель… Запах старой золы, какой бывает в давно брошенной юрте, который все еще висел над равниной и никак не мог раствориться, снова и снова будоражил его, точно пса, жаждущего изваляться в падали.

С ним оставалось еще пять тысяч воинов. Все женщины Яниры. Эрулен со своими косхами. Цахо с уварами. Несколько десятков джунгаров, – Илуге в первый раз оценил отношение Джурджагана, когда понял, что рыжий итаган-джунгар оставил ему тех, в ком он сейчас нуждался: Чонрага, Азгана, Бозоя…

Баргузен остался жить, отделавшись сломанной рукой и потеряв коня. Илуге так боялся убить его при встрече, что попросил Джурджагана передать ему волю угэрчи: пусть убирается куда пожелает, в войске ему не место. Баргузен уехал в ту же ночь с десятком верных ему людей, никому не сказав, куда. Илуге ощущал облегчение: хвала Небу, не то бы еще попались друг другу на глаза в сутолоке похода…

Солнце садилось. Ветер стих совершенно, чуть покачивались осыпанные цветками и бутонами сливовые деревца на опушке рощицы, где продолжал оставаться лагерь. В закатных лучах долина казалось безмятежно золотой. Если не смотреть вниз, на огромное пепелище, в сгущающихся тенях выглядевшее, словно огромный, раскрытый в беззвучном крике рот.

Илуге досадливо смахнул со щеки мягко опустившийся белый лепесток. Он сидел, привалясь к толстой старой сливе, росшей с самого края рощицы, напротив юрты, где находилась Янира (отсюда отлично видно любого, кто появится на пороге) и смотрел, как веселятся его воины: вина в Шамдо оказалось в достатке, и каждый день теперь был поводом для нового праздника. Сегодня, например, прислал вестника Джурджаган: джунгары без боя взяли небольшой городок Йи, вождь просит Илуге выслать пятьсот человек, чтобы сформировать гарнизон, а сам двинется дальше, вглубь Западной Гхор.

Всадников он заметил не сразу. Какое-то время он равнодушно рассматривал ползущие по дороге черные точки, – их было с десяток, слишком мало для вражеского отряда и слишком много для его людей, решивших поохотиться. Кто-то прислал еще вестников?

Ему все время приходилось смотреть против солнца, а потому он совсем не узнал мать, пока она не подъехала вплотную, не спрыгнула с коня. Обычно она была одета в удобный походный халат, однако сейчас почему-то на ней было старое жреческое одеяние Элиры, – белый балахон с нагрудным знаком школы Гарда. Илуге изумленно и растерянно глянул на ее сопровождавших: мать что, и вправду проделала весь путь с каким-то десятков воинов? С ребенком, который, словно у простой кочевницы, привязан в меховом мешке за спиной?

– Мама. – Илуге до сих пор нелегко давалось это слово, он словно нехотя выталкивал его на поверхность, как рыба пузырек воздуха. – Что-то случилось? Почему вы здесь?

– Это тебя я должна спросить, – ответила она. Ее глаза были страшными, холодными, и Илуге чувствовал, как они, словно холодная вода в дырявый сапог, проникают в его мысли, – Я не думала, что ты настолько глуп, чтобы позволить Янире угробить себя. Думала, ты понимаешь, почему она готова… – она замерла, словно к чему-то прислушиваясь, а затем резко оборвала себя,

Илуге почувствовал, что у него кровь приливает к щекам. Неужели она способна прочесть не только его мысли, но и его желания, – столь тщательно запрятанные, что он сам не всегда догадывается об их существовании? Он было пробормотал что-то о том, что все позади, но Ицхаль отмахнулась:

– Я знаю. Я почувствовала бы, если бы ее жизнь оборвалась.

– Ты можешь читать ее мысли? Даже на таком расстоянии?

– Не ее. Твои.

Илуге замолчал. Ему было…неуютно под бесстрастным взглядом ее прозрачно-зеленых (таких же, как у него!) глаз.

Вокруг них уже собралось достаточно людей, собравшихся поглазеть на встречу угэрчи с его матерью-колдуньей, а белое с красно-черным знаком на груди одеяние Ицхаль способствовало тому, что все новые и новые люди, шедшие по своим делам, замедляли шаг и останавливались неподалеку.

– Что ты сделал с городом, сын? – неожиданно строго спросила Ицхаль, – Мы проезжали мимо по дороге, и запах сказал мне даже больше, чем то, что от него осталось. В Ургахе так пахнут кладбища.

Илуге снова почувствовал ту смесь боли и облегчения, которая наступала у него, когда он возвращался мыслями к Шамдо. Слова матери до странности успокоили его: они несли правильное чувство, эти слова.

– Ицхаль Тумгор! – с этими словами, прервав их, на шею Ицхаль бросилась какая-то девушка. Илуге узнал ту ойратку, что последнее время жила с матерью и Янирой и почувствовал укол ревности, когда увидел, как губы Ицхаль раскрываются в мягкой улыбке.

– Атиша! Ну, не плачь моя девочка! Все ведь уже позади… Откуда я знаю? Да вот, знаю… Да, Заарин Боо святой человек, обязательно надо поклониться ему, спас нашу Яниру… Ну, не плачь же. На-ка, подержи Цаньяна, – малыш на удивление хорошо спит в этом кожаном мешке, а я все удивлялась, как ваши женщины могут целый день носить их…

Цаньян, проснувшись и увидев Атишу, издал радостный вопль и вцепился девушке в косы. Илуге отвел глаза, когда они начали над ним лепетать: ему и впрямь казалось, что женщины при виде маленьких детей на какое-то время слегка сходят с ума, и его мать не исключение.

49
{"b":"99449","o":1}