Прыгая с крыши на крышу, перелезая через бортики и растяжки, я добрался до основания трубы, дымящей, как Везувий. Пройдя мимо кранов с лебедками, на которых висели спасательные шлюпки, я спрыгнул на узкую крышу верхней палубы, по ней добежал до кормы и, опустившись на корточки, посмотрел вниз.

Сбитая в кучу, как на митинге, подо мной пестрела толпа пассажиров, тех самых, которые купили билеты последнего класса и заняли всю кормовую палубу. После утомительной борьбы при погрузке на теплоход люди отдыхали, создав в этом котиковом лежбище своеобразный комфорт и уют. Одни спали, подстелив под себя тростниковые циновки и закрыв лица шляпами или платками. Другие, объединившись в группы, пиршествовали, свалив еду в середину круга, передавали друг другу бутылки с вином, зеленые стручки салата, плошки с рисом. Третьи играли в карты, бросали кости, ругались, отчаянно жестикулируя и размахивая винтовками.

Я наблюдал за пассажирами довольно долго, пока сумел найти коротышку. Он пристроился на самом дальнем краю палубы, у леера, и, в отличие от большинства пассажиров, не делал ничего. Иначе говоря, сидел на палубе, прислонившись к лееру спиной, и безучастным взглядом смотрел в одну точку.

Я спрыгнул на палубу не совсем удачно, отдавив бурой овце копыто и задев чемоданом голову молодого ранчера в большом широкополом сомбреро и в коротком жакете, украшенном галунами, что делало его похожим на мексиканского вакуэро[2]. Парень тотчас вскочил на ноги, схватился за огромную кобуру, болтающуюся на боку, и его черные, свисающие к подбородку усы хищно ощетинились.

– От этих янки нигде нет покоя! – хриплым голосом крикнул он, потрясая у моего лица кулаком. В его глазах горело такое неутолимое желание ввязаться в драку, что мне стало ясно: избежать стычки с этим невротиком мне будет намного труднее, чем уложить его на пол хорошим ударом в челюсть. И все же я не пошел по легкому пути.

– Извини, дружище, дела! – примирительно сказал я.

– Знаешь, где я видал твои дела?! – хрипел вакуэро. – Ты меня ударил чемоданом по голове!

Народ медленно расходился во все стороны от нас, освобождая место для ринга.

– По-моему, по твоей голове чем ни бей, все равно ей не станет хуже, – предположил я и посмотрел вокруг себя, надеясь увидеть в морщинистых копченых лицах понимание того, что я не хотел конфликта.

– Что?! – дрожа от сладостного предчувствия, вскрикнул вакуэро. – Что ты сказал?! А ну, повтори!!

Он уже сжал кулаки и принял боевую стойку. Я сразу понял, что передо мной стоит тертый калач, прошедший хорошую школу пьяных драк в дешевых салунах, во всяком случае, об этом красноречиво говорил его свернутый набок нос. Он отнимал у меня время и создавал ненужный шум. Я привстал на цыпочки, чтобы взглянуть на конец палубы, где у леера сидел коротышка, но с удивлением увидел, что его там уже нет. Посмотрев в другую сторону, я заметил, как за белой балкой, поддерживающей тент, мелькнула и исчезла желтая фетровая шляпа.

Вакуэро очень не вовремя преградил мне дорогу, и у меня появился повод. Я тоже сжал кулаки и встал в боксерскую стойку.

– Ну, давай! Давай! – подзадоривал он меня, отставив полусогнутую ногу назад и нервно постукивая пяткой по полу.

Я понял, на какую дешевую приманку он хотел меня поймать. Сейчас я ударю его по лицу, а он присядет и, пропустив кулак над своей головой, с хорошего замаха врежет мне по открытой скуле. Видимо, все, кто когда-либо дрался с вакуэро, начинали с прямого удара в челюсть и за это были наказаны. Нет, все беды на земле не из-за баксов, как утверждал Влад. Все беды из-за стереотипов, из-за повальных привычек.

Делая вид, что целюсь в подбородок, я запустил свой кулак крюком вниз и ударил ниже пояса. Вакуэро, в самом деле, машинально присел, и мой кулак угодил ему в солнечное сплетение. Мой соперник беззвучно согнулся, раскрыл рот и, прижав руки к животу, стал пятиться назад. Толпа, не ожидавшая такой скоротечности поединка, разочарованно ахнула.

Исчерпав все лимиты времени, я подхватил свой чемодан и быстро пошел по прогулочной палубе вдоль кают второго класса. Дойдя до сквозного холла, я зашел в него и вышел на противоположный борт. Коротышка, не ожидая от меня такого коварства, спокойно шел мне навстречу, сунув руки в карманы. Он меня узнал только тогда, когда нас разделяло всего несколько шагов, застыл передо мной, как соляной столб, потом попытался убежать, но я схватил его за пончо и притянул к себе, как бычка, угодившего рогами в петлю лэриэта[3].

– Тихо! – шепнул я, деформируя щеку коротышки стволом «тауруса». Облупившиеся щеки моего старого знакомого стали малиновыми, и без того близко посаженные черные глаза сползли к переносице. Он перестал упираться, лишь часто и шумно задышал.

Я не смог найти поблизости ничего более подходящего, чем темный, наполненный гулом дизеля люк, на двери которого был нарисован человечек, перечеркнутый красной линией. Убедившись, что до нас никому нет дела, я втолкнул коротышку в люк, залез туда следом за ним и прикрыл за собой дверь.

– Ну? – поторопил я, почесывая стволом пистолета затылок. – Чего молчишь?

Он не был трусом, но жизнью своей дорожил, а потому за словом в карман не полез.

– Мне приказали только сопровождать вас до теплохода, – тоном, каким заклятые воришки оправдываются на суде, сказал коротышка. – Я больше ничего не знаю! Что плохого я вам сделал?

– А это? – Я ткнул ногой по чемодану.

– Что – это? – не понял коротышка.

Он в самом деле не понял, при чем здесь чемодан. Видимо, судьбой нашего багажа распоряжались только бронзоволицые.

– Кто приказал тебе сопровождать нас? – для проформы спросил я, думая, что ответ мне известен.

– Мой хозяин.

– Он на теплоходе?

– Нет, он остался в Майо.

– Путаешь меня! – рассердился я. – А кто приказал твоему хозяину?

– Не знаю! – затряс головой коротышка, и его жуликоватые глазки забегали. – Я их никогда не видел. Это люди из Боливии.

– А нас как ты узнал?

– Мне дали фотографии… Я не собирался делать вам что-нибудь плохое! – с удвоенной энергией стал оправдываться коротышка. – У меня не было с собой даже оружия! Мне ничего не рассказали про вас. Я даже подумал, что меня приставили к вам в качестве незаметной охраны. Я спас вас от полиции!

– А зачем ты поплыл с нами? – не унимался я. Коротышку было трудно ухватить, он выскальзывал из рук, как обмылок.

– Почему с вами? Я получил деньги за работу и плыву в Пасто. Там живет моя семья.

– Врешь ведь? – недоверчиво произнес я.

– Не вру! Богом клянусь, не вру!

– А почему убежал от меня?

– Мне приказали не попадаться вам на глаза, – тотчас ответил коротышка.

Он отвечал складно, но чего только не сделаешь ради доказательства собственной невиновности!

– Ладно, – сказал я, подводя черту, и посмотрел на чемодан. – Возьмешь его и спрячешь в трюме. Тихо и быстро, чтобы никто не заметил. Я буду идти за тобой и говорить, куда нести. Задача ясна?

Коротышка с опаской покосился на чемодан.

– Что там? – спросил он.

– Этого тебе лучше не знать… Ну?

Я передернул затвор, опустил руку с пистолетом вниз так, чтобы его не было заметно со стороны.

– Не советую тебе валять дурака, – предупредил я. – И постарайся его не уронить, иначе тебя разорвет на части.

Похоже было, что коротышке не хватает воздуха. Он дышал часто и неровно, затем схватился за горло и стал скрести его ногтями.

– Я боюсь, – прошептал он.

– Напрасно. Я намного страшней.

Он вытер вспотевшую ладонь о пончо и взялся за ручку чемодана.

– Раз, два, три! – скомандовал я и распахнул дверь. Коротышка выпрямил ноги, отрывая чемодан от пола, и вышел на палубу. Я прихватил с собой пустое ведро и щетку для мойки окон на длинном черенке.

Мы шли вдоль борта по нижней палубе. Я молил бога, чтобы сейчас мы не наткнулись на бронзоволицых, на матроса, которого я оставил связанным в каюте, и на его начальника, помеченного голубым ромбом. Каждый из них был для меня опасен в равной степени.