Мы пришли ко мне. Комнатушка почти без мебели, с одной кроватью. Плотные занавески на окнах. Она быстро огляделась.

— Тесновато, — сказала она.

— Я нечасто здесь бываю. Больше мне не нужно.

Она подошла к окну.

— Не надо! — резко сказал я.

Она обернулась.

— Тебе не нравится вид из окна?

Я тяжело опустился на край кровати.

— Оставь занавески в покое, — приказал я. — Послушай, я два месяца просидел за семью замками и смотрел на телеэкраны, где показывали площадь перед Службой Вероятностей. В точности такую же площадь, ту самую площадь, только в другой Вероятности. Там были… казни, днем и ночью, ужасы, каких ты и представить себе не можешь. Я был в панике, когда вышел оттуда сегодня, я знал, что это другая Вероятность, но пока мы переходили площадь, во мне все ревело от страха. Город пугает меня, через год-другой я вообще не смогу выходить на улицу, так что будь добра, не трогай занавески, я не хочу смотреть в окно.

Она подошла и села рядом со мной.

— Это так страшно?

— Ты не понимаешь, — сказал я. — Кто сам не пережил, тому не понять. Большей частью город такой же, как у нас, с небольшими отличиями. Ну, люди по-другому одеты, автомобили другие. Но иногда люди и ведут себя по-другому, творят бог знает что. Бывает, и города нет, одни леса и луга, как-то я видел только воду, а есть линия, где вообще ничего нет, буквально ничего, кроме какого-то клубящегося тумана, который даже на экране пугает до смерти. Понимаешь? — твердил я в отчаянии. — Откуда мне знать, где реальность, а где нет? Каждая из этих линий Вероятности столь же реальна, как та, где мы сейчас находимся, и через некоторое время уже не знаешь, какая самая реальная, какая твоя, в какой из них ты окажешься, покидая камеру. Когда выходишь, словно попадаешь в другую линию, и если возвращаешься из какой-нибудь красивой Вероятности, то здесь все кажется невыносимым. Только дни считаешь, когда снова отправишься Наверх, потому что уже не понимаешь, где реальность, и никогда не поймешь — все тебя пугает, и все невыносимо. — Я откинулся на спину и закрыл глаза.

Она положила холодную ладонь мне на лоб.

— Я не знала, — сказала она.

— Наплевать, — мрачно сказал я.

Она прислонилась к моему плечу, мягкая и сладостная, пахнущая розами. Я схватил ее, как утопающий, и притянул к себе. Она шепнула: "Не надо", но я уже не слушал. Она почти сразу перестала сопротивляться.

Потом я лежал на спине рядом с ней, в темноте ощупью пытаясь найти сигареты. Я чувствовал себя немного сонным и испытывал некоторое чувство стыда. Она вышла из комнаты в ванную, потом включила кофеварку. Двигалась она тихо, как черная тень в темной комнате.

— Ты сердишься на меня? — спросил я.

Она принесла кофе и села на край кровати, поставив между нами поднос.

— Нет.

— Разочарована?

— Мне следовало сразу понять. Десять лет назад я была бы в ужасе, кричала бы и плакала. Но теперь это не имеет значения, — она смотрела на меня, глаза поблескивали на темном овале лица. — Но ты мог бы быть тактичнее.

— На нашей работе перестаешь считаться с другими. Когда доходишь до того, что не отличаешь реальности от фантазии, о чувствах других людей уже не думаешь.

— Я знаю, — сказала она.

— Ничего ты не знаешь.

Я отхлебнул кофе. Он был крепкий и горьковатый, с сильным привкусом — чего? Соли? Я скривился.

— Бог мой, что это?

Она уставилась на чашку.

— Прости, — сказала она. — Я забыла.

Она пошла к кофеварке и вернулась с новой чашкой кофе, крепкого и сладкого.

— Я все еще забываю, — сказала она, протягивая мне чашку. — После стольких лет.

Я отхлебнул кофе.

— Откуда ты?

— Ты этого места не знаешь.

— А вдруг знаю?

— Недалеко отсюда, — сказала она. — С километр, не больше.

— Непохоже, что ты родилась здесь, — сказал я. — У тебя занятный акцент, непохоже, что ты давно живешь здесь, в городе.

— Когда я родилась, — тихо сказала она, — здесь не было города.

— Ясно, — съязвил я. — Городу свыше пятисот лет. Ты на вид немного моложе.

— Я была здесь десять лет назад, — сказала она, — и тогда города не было.

Я похолодел.

— Что ты мелешь!

— Здесь была деревушка, — продолжала она. — А за несколько километров отсюда небольшой замок. Никаких автомобилей и ракет, разве иногда воздушный корабль. Мирная сельская глушь.

Я почувствовал, как у меня в животе растет холодный ком.

— Как в сказке, — пробормотал я.

— Тебе не понять, — сказала она устало, как будто рассказывала уже не впервые, и слова вылетали у нее сами собой. — Меня привезли оттуда.

— Брось, — сказал я. — Каким образом?

— Сам знаешь. Стальная камера.

Я подскочил так стремительно, что чуть не пролил кофе.

— Ты с ума сошла! — вскричал я. — Из одной Вероятности в другую ничего переносить нельзя. Это исключено!

— Все так говорят, — тихо сказала она. — Я жду уже десять лет, и все говорят, что это невозможно. Так сказали в Службе Вероятностей, когда меня привезли, и когда я спрашиваю тех, кто выходит из здания, они говорят то же самое. — Она отвернулась. — Я всех спрашиваю десять лет подряд, — повторила она. — Я жду возле здания десять лет, и все говорят одно и то же.

— Что тебе надо? — спросил я.

— Я хочу домой.

Она пробыла у меня два дня. После того первого разговора она почти не вспоминала о своих фантазиях, однако я ничего не забыл. На второй день я пошел к библиотекарю Службы и спросил его. Он смущенно ответил, что не знает. Я проверил сам и выяснил, что для сотрудников моего ранга нужные видеопленки засекречены. Когда я вернулся домой, она устало улыбнулась и написала мне код.

— Этот номер, — сказала она, — мне дал один программист, имевший доступ ко всем засекреченным материалам. Он предупреждал, что толку все равно не будет. Но это код моей Вероятности.

— Я не могу тебе помочь.

— Знаю, — отозвалась она. — С самого начала знала, и все же надеялась. Теперь больше не надеюсь, просто жду и жду, вдруг когда-нибудь повезет, но на самом деле я уже ни во что не верю.

— Я всего лишь техник, — сказал я. — Нажимаю на кнопки и еду Наверх, слежу за приборами и смотрю на экраны, вот и все. Я только крошечный винтик в машине.

— Знаю, — сказала она. — Прости, что я тебя побеспокоила.

На следующий день она исчезла. Недели через две я поговорил о ней с одним сотрудником Службы.

— Как же, встречал я ее, — подтвердил он. — Ее все встречали. Вечно торчит у входа. Она чокнутая, считает, что попала сюда из другой Вероятности, и хочет назад, к себе. В мире полно психов. Выбрось-ка ее из головы.

— Она утверждает, что с тех пор прошло десять лет, — сказал я. — Тогда испытания только начались и никто не знал, чем это грозит, если забрать что-нибудь из другой Вероятности. Теперь это известно, стало быть, кто-то обжегся.

Он пожал плечами.

— Может, и так. Но даже если это правда, назад ей все равно никогда не попасть.

Никогда. Существует какая-то математическая формула, которая это объясняет, но я не математик. Я только знаю, что пока мы Наверху, двери камеры заперты снаружи. Ни при каких обстоятельствах нельзя ничего забрать или оставить там…

Значит, кто-то попробовал и обнаружил.

Время от времени я видел ее на лестнице Службы Вероятностей. Она все так же безнадежно ждала, с опущенными плечами и застывшим лицом. Поначалу многие молодые техники заводили с ней знакомство в выходные дни. Она шла ко всем, кто готов был ее выслушать. Потом она перестала быть такой сговорчивой, и все спешили мимо, отводя от нее взгляд. Я теперь редко выходил на улицу, город страшил меня, жизнь за пределами здания пугала, я думал о Вероятностях, таких прекрасных или таких чудовищных, что и вообразить невозможно, я видел в мониторах изменчивые миры, столь же реальные или нереальные, как мой собственный, и мне становилось страшно. Я перебрался жить в комнату без окон в здании Службы. Перестал выходить.