Ионсон безразлично пожал плечами.

— Когда управишься, — сказал он, не переставая жевать, — можешь зайти к коку. Юнга обычно отирается на камбузе.

Монтейлеру удалось незаметно пройти по палубе мимо Волка Ларсена и матросов, которые были заняты несложным ритуалом морских похорон. Он спустился вниз по крутому деревянному трапу на корме, прошел по качающемуся коридору, морщась от нестерпимой вони, и остановился перед запертой дверью. Он постучал в дверь рукояткой пистолета.

— Кто там?

Голос Кэт! Он глубоко вздохнул и сунул пистолет в кобуру.

— Это я, Мон. Открой.

Заскрежетал запор, и дверь со скрипом приоткрылась. Перед ним стояла Кэт, мокрая, растрепанная, но, судя по всему, совершенно невредимая. Увидев Монтейлера, она засмеялась.

— Ну и вид у тебя, Мон! Что с тобой? Уж не дрался ли ты с самим Волком Ларсеном?

— Не паясничай! — Монтейлер вошел в каюту и захлопнул за собой дверь. — Неужели тебе смешно?

Она пожала плечами.

— Все зависит от того, как смотреть на вещи. — Уголком глаз она следила за ним. — Тебе предложили стать юнгой?

— Да.

— Если хочешь меня послушать, не соглашайся. Со временем ты, конечно, продвинешься по службе, но сейчас тебе придется очень нелегко.

Монтейлер пропустил ее слова мимо ушей. За спиной Кэт он увидел светловолосую девочку в нарядном сухом платьице и ослепительно белом накрахмаленном фартучке. Она сидела на койке, болтая ногами, и играла большим разноцветным мячом. Девочка улыбнулась Монтейлеру, но ничего не сказала.

— Она тоже оказалась на шхуне?

Кэт бросила быстрый взгляд на девочку.

— Как тебе сказать? И да и нет. Просто мы с тобой попали на это судно, а она последовала за нами.

Кэт замялась.

— Все это довольно трудно объяснить, Мон. Мы немного поговорили с Алисой, пока тебя там на палубе производили в юнги… Вспоминали старые книги. Вернее, старинные сказки, басни и прочие небылицы.

— По-моему, ты не совсем здорова.

— Я не буду пытаться что-нибудь объяснять тебе, Мон. Попробуй разобраться во всем сам, если сможешь. У меня были определенные догадки, еще когда мы очутились у капитана Немо на «Наутилусе». Тогда я испробовала этот трюк — Deus ex machina, чудесное спасение, и, когда мне это удалось, я поняла… по крайней мере кое-что.

Монтейлер оглядел помещение.

— У нас все еще есть оружие. Кажется, развитие здесь, на Земле, пошло вспять, чуть ли не к временам варварства; этот корабль идет под парусами! Уверен, что мы справимся со всеми проблемами без особых трудностей. Но прежде всего надо вырваться отсюда. Потом посмотрим…

К нему подошла Алиса, крепко сжимая в руках мяч.

— Тебе здесь не нравится? — спросила она.

Монтейлер равнодушно посмотрел на нее сверху вниз.

— Не беспокойся, — сказал он. — Мы возьмем тебя с собой. Посиди-ка на койке, пока я попытаюсь все устроить.

— А я думала, что тебе понравится все это, — сказала девочка, как бы извиняясь. Потом она склонила голову к плечу и посмотрела на него невинными глазами.

— Куда ты собираешься поехать?

Монтейлер пожал плечами.

— В какой-нибудь город. Туда, где есть какие-нибудь власти. Куда угодно, только бы выбраться отсюда.

Алиса была явно озадачена. Она то и дело переводила взгляд с Монтейлера на Кэт, пытаясь разобраться в новых для нее понятиях. Наконец она спросила:

— В какой город?

Усилием воли Монтейлеру удалось сохранить серьезность.

— В любой город, — сказал он. — Можешь выбрать сама.

— Ах, любой город, — повторила она. — Понимаю… Любойград!

Она задумчиво поглядела вокруг.

— И постарайся придумать что-нибудь повеселее, чем до сих пор, — сказал Монтейлер.

Он хотел улыбнуться, но на лице у него появилась только жалкая гримаса. Он опустился на грубо сколоченную скамью. Хлопнула дверь. Когда он поднял голову, Алисы в каюте не было.

Зелено-голубое море растаяло и постепенно превратилось в огромную равнину, по которой еще ходили высокие волны; в отдалении поднимались к небу горные вершины под сверкающими шапками вечных снегов. На фоне пышной зелени, словно крупные цветы, виднелись дворцы и замки; башни и шпили, играя солнечными бликами, четко выделялись в прозрачном воздухе. Из открытых ворот в каменных стенах показались кавалькады вычурно разодетых охотников в сопровождении дам в белоснежных платьях и остроконечных шляпках. По только что возникшему из ничего лесу гулко разносилось эхо охотничьих рогов, поднимая стаи птиц над полянами, где искрились и переливались радужными цветами капельки росы. В долинах и возле извилистых рек показались темные города, застелились клубы черного дыма, мощные механизмы прокладывали себе путь, врезаясь в землю стальными когтями, и бесшумно исчезали, не оставив за собой следов. Необыкновенные существа, покрытые шерстью и перьями, ползали по земле или летали в воздухе, появляясь из густых лесов, из своих нор и гнезд. От земли с ревом отделился серебряный корабль, чиркнул огненной чертой в вышине и скрылся из глаз; парусные суда полным ходом шли на волнах ветров и бросали якоря в облаках. По земле бродили темные силуэты, из таинственных подземелий доносились звуки необыкновенной музыки.

Тени наступали со всех сторон, и материализовались в низинах туманными вихрями. Туман расползался, протягивая щупальца к судну, которое с натугой пробивало себе путь через пространство пыльной степи. Вот серые клочья поглотили корпус, палубные надстройки, мачты и заклубились, вскипая, а за пологом пляшущего огня уже обозначились, темнея, новые формы. Постепенно все замерло. Белесый туман поднялся к небу, застилая солнце. На равнине обнажился город, громады из стали и стекла покрывали все пространство и достигали горизонта справа и слева, впереди и сзади.

Это был город, грезившийся Виктору Гюго, Эптону Синклеру, Синклеру Льюису. Это был Лондон 632 года после Форда и 1984 года после рождества Христова; это был Чикаго из «Джунглей»; это был Нью-Йорк из «Тысячелетия». Это был Стокгольм 1432 и 1974 года — король Кристиан II Тиран смотрел на стокгольмскую "кровавую баню" с почетной трибуны; м-р Джордж Ф. Бэббит взирал на нее, возможно, из более укромного уголка. И м-р Леопольд Блум, мелкий служащий из Дублина, тоже был здесь, хотя в его ушах все еще отдавался шум, колокольный звон и автомобильные гудки родного города.

Любойград. Это были все города, собранные в единое людское море, огромная опухоль, расползавшаяся метастазами по окружающей равнине, заражая воздух черным дымом; тысячи пылающих печей, миллионы снующих по асфальту автомобилей, миллиарды человеческих существ — работающих, мечтающих, влюбляющихся, голодающих, умирающих… Земля изрыгала свои воспоминания и лепила из них здания, улицы, парки, людей. Начиналась война — люди толпились на улицах и кричали «ура». Война кончалась — люди толпились на улицах и кричали «ура». Только калек становилось больше. Первые космические корабли стартовали к Марсу, к Венере, к Альфе Центавра, на Луну. Небо пылало в неоновом зареве. Вильгельм Завоеватель готовил свои войска к походу; испанская Непобедимая Армада поднимала паруса. Город прорезали сверхскоростные автострады. Город попал в осаду, город не выдержал штурма, город пал. На цитадели взвились новые знамена. В подвале с незапамятных времен терпеливо ждал сказо. чный богатырь Хольгер Данске; когда над страной нависнет смертельная опасность, он снова появится на свет во всем своем чудесном могуществе. Любойград пульсировал, словно живое сердце, то расширяясь, то сжимаясь под голубым отравленным небом. Он родился на островке и назывался Стадсхольм, Иль де ля Сите, Сити. Берега острова были его первым укреплением, река — неприступным рвом, окружавшим крепость. Из города вели в мир всего два моста — Северный и Южный, и город вырвался из своих стен по их каменным аркам. Поднялись новые стены и башни на обрывистых берегах; их обступили дома, в гуще строений проросли небоскребы, и вскоре от старинных укреплений не осталось следа. Жилые кварталы лепились друг к Другу и, столкнувшись, выплескивались вверх каменными волнами. Улицы становились уже и глубже, артерии непомерного тела покрывались склеротическим налетом кирпича и бетона. Вновь возводились стены и вновь исчезали в море домов. От центрального дворца пролегли звездные проспекты. Вместо старинных башен встали фабричные трубы, над городом поползли тучи дыма. Любойград превратился в язву, сочащуюся ядом, жизнью и смертью. Это был Токио, Нью-Йорк, Лондон, Париж. Его жители пришли сюда из всех повествований, из разных снов и грез. Здесь короновали королей, здесь умирали нищие — под сенью дворцов из застывшего огня ютились лачуги батраков и прачек. Это был Запретный город, Валгалла, Шангри-Ла, Атлантида. Это были все города, это не был никакой город, это был любой город. Все и ничего. Любойград.