– Только не забудь прочитать ему еще какой-нибудь стишок, он ведь хочет приобщиться к Голой Поэзии!
– А ты что, еще до сих пор не залечил яйца? – спросил Ива Гадаски.
– Пока нет, но лечу. Каждую неделю хожу на процедуры…
Многозначительно хмыкнув, Гадаски вынул табак и стал забивать трубку.
– А как там твои дела? – ехидно полюбопытствовал у него Ив. – Ты все еще торгуешь пусси-джусом?
– Представь себе, все еще!
– И тебе не надоело?
– Нет.
Пусси-джус был своеобразным ноу-хау Тима Гадаски, по крайней мере, он так утверждал. Идея продавать пусси-джус пришла ему в голову несколько лет назад, когда он еще сожительствовал с журналисткой Жу-Жу, писавшей для "Индепендент". Он собирал в пробирки ее вагинальные выделения и продавал по почте извращенцам.
Давал объявления в порнографических журналах и в Интернете. Ему приходили заказы. Главным образом из английских тюрем. К пробиркам он прикладывал аутентичные фотографии обнаженных девушек, которых у него было предостаточно в результате наших с ним гендерных работ широкого профиля на российском и британском поприщах.
Пусси-джус очень скоро стал пользоваться завидной популярностью, и пизда Жу-Жу, используемая Гадаски в качестве большой дойной коровы, уже не могла давать необходимые надои. Гадаски прибегал к хитростям, он втирал донору во влагалище мед, от чего выделения становились обильней и интенсивней по запаху.
Разрыв с Жу-Жу поставил Тима Гадаски на грань финансового краха.
Ведь девушка производила не только вожделенный пусси-джус, но и носила трусы, которые тоже шли на продажу.
Когда Жу-Жу выгоняла Тима Гадаски, она отдала ему также огромный ящик хлопчатобумажных китайских трусиков, купленный им по дешевке на
Долстонском рынке. К моменту разрыва отношений Жу-Жу не успела сносить даже половины всех закупленных в прок трусиков, хотя она и меняла их каждый день. Чтобы на трусах оставалось побольше цимеса,
Гадаски категорически запрещал ей подмываться и подтираться.
Трусы тоже расходились неплохо, хотя в этом бизнесе и была повышенная конкуренция.
Когда же Гадаски остался без Жу-Жу, он начал сам носить эти трусы для запаха, а все визуальные эффекты наносил с помощью акварельных красок "Ленинград". Пусси-джус он готовил теперь из собственной белой мочи, инсулина и сырых яичных белков. Технология приготовления была весьма сложной. Моча, используемая для изготовления пусси-джуса, как он мне однажды объяснил, ни в коем случае не должна была быть желтой.
Гадаски изучил продукты, которые давали белый цвет мочи, и сел на своеобразную диету. Еще он покупал свежую спаржу, придававшую моче резкий специфический запах. Одним словом, искусственный пусси-джус по виду и запаху был ничуть не хуже оригинала. Он пользовался спросом. Его нюхали, его пили, его втирали в лицо и в головки пенисов тысячи английских извращенцев, даже не подозревая – из каких компонентов он сварганен.
Пусси-джус нового поколения и трусы, которые он носил сам, приносили Гадаски скромный, но весьма стабильный заработок, являвшийся результатом его собственного труда, а не продуктом сексуальной эксплуатации женщины.
Мы погуляли по городу, забросили шмотки Гадаски в студию, выпили водки и отправились на интервью.
Морда журналистки Web-Free TV показалась мне уже однажды виденной.
– А мы знакомы, – сказала она по-русски. – Меня зовут Марьяна.
Помните, в "Пальменхаусе"? В туалете!
– А! В "Пальменхаусе"! В туалете! – воскликнул я. – Конечно же, помню! Это было такое романтическое знакомство!
Она улыбнулась.
– Да, – продолжал я. – Это было в мужском туалете…
Ив и Гадаски вопросительно уставились на меня.
– Ты знакомишься с девушками в мужском туалете? – спросил удивленный Ив.
– Нет, это девушки знакомятся со мной даже в туалете!
– Я просто услышала, что кто-то говорит по-русски, и из любопытства вошла… – сказала, краснея, Марьяна.
– Да, она вошла в мужской туалет исключительно из любопытства, – подтвердил я.
– Причем исключительно из любопытства к русскому языку, – уточнила Марьяна.
– Конечно, – согласился я. – Что же еще может заставить зайти девушку в мужской туалет, кроме любопытства?
– К русскому языку, – добавила Марьяна.
– Конечно…
Это была странная история, случившаяся в тот вечер, когда Пауль пожрал кальмары. Мы с Будиловым спустились тогда в туалет по роскошной мраморной лестнице "Пальменхауса", чтобы именно там дать волю своим эмоциям. Будилов содрогался от смеха, вспоминая, как
Пауль бежал в темный парк с тарелкой в руке, преследуемый поваром и официантом. А я вторил ему, выражая чувства крепким, не предназначенным для печати словцом.
– Пиздец! – восклицал я. – Я сейчас обоссусь и обосрусь на месте!
Такого отколупа я еще не видал! Все просто охуели от удивления!
Ебать мой хуй! Это ж надо – спиздить в ресторане тарелку с едой! И уебать в кусты! В полном смысле этого слова! Я думал, что они его отпиздят! Пиздец! Я хуею с этих людей!
Вдруг дверь в туалет открылась и к нам заглянула довольно симпатичная телка. Мы так и опезденели от неожиданности. Такой ситуации мы ожидали меньше всего. Будилов мгновенно перестал хохотать, а я заткнулся на полуслове.
– Вы говорите по-русски? – спросила она. – Давайте знакомиться! Я
– Марьяна.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ
Ночь Голых Поэтов. Лекция доктора Солтера. Пресвятая Троица.
Певца-перверта мне все-таки удалось внести в список приглашенных.
Мы дали два интервью. Одно для Web-Free TV русской девушке Марьяне и ее оператору, другое – серьезной австрийской тетеньке из отдела новостей второго канала. До начала мероприятия еще оставалось время и мы вышли прогуляться в охваченный первым сильным морозом город. К стоящей напротив гостинице "Империал" подкатывали роскошные лимузины. Мелькали вспышки фотоаппаратов, как в кино. Там было скопление прессы и журналистского интереса. Кто-то успешно составлял нам конкуренцию.
– Давайте подойдем, – предложил я.
На фасаде отеля развевался бархатный транспарант с золотой надписью "Sport World Award".
– Смотрите, это же Мохаммед Али! – воскликнул Ив, указывая на идущего по красной ковровой дорожке, выкаченной из отеля, толстого негра.
А к отелю "Империал" подкатывали все новые спортивные знаменитости. Нам же надо было возвращаться назад. Час "икс" неминуемо приближался. Мы хотели расставить в пустующих нишах парадной лестницы несколько голых девушек. В вестибюле мы столкнулись с семьей доктора Солтера, только что прибывшей из аэропорта. Его жена была настоящей индуской, одетой в цветастое сари, а дети полуиндусами. Сам Солтер выглядел серьезным доктором лет сорока пяти в очках и с небольшим брюшком.
Вокруг него уже взволнованно бегала Клавка. Семью доктора незамедлительно отправили в отель "Хилтон", а самого доктора увели наверх в зал, чтобы определиться с местом выступления, хотя место уже было и без того определено заранее – он должен был стоять в центре. Была даже заготовлена специальная кафедра, с простым металлическим каркасом без стенок, чтобы зрители могли воочию видеть хуй лондонского психиатра. Доктор Солтер привез с собой научные слайды, которые нужно было проецировать на огромный экран длинною в девять метров, растянутый у него за спиной.
Мы удалились за кулисы раздевать девушек, предназначенных для стояния в нишах в качестве античных статуй. Пускать публику должны были начать в десять. До начала оставалось пятнадцать минут. Внизу у входа уже бушевала толпа. Было продано три тысячи билетов.
Расставить муз я решил сам, но по дороге мы были остановлены Клавдией.
– Что это такое? – строго спросила она.
– Голые музы, – ответил я. – Они будут стоять в нишах!
– Это уже чересчур. Я категорически против.
– Но мы ж договаривались! Я даже получил деньги на их оплату!