Снегодождь. Потрясание яйцами потрясает публику. Снова блины.

Ив должен быть прийти в Литературхас сам, а Будилова я должен был забрать по дороге – на углу Марияхильфер и Нойбаугассе, где он обычно играл на своей гармони. В половине седьмого. Погода испортилась, сухие ясные дни сменил затяжной дождь. Однако Будилов играл и в плохую погоду, спрятавшись под козырек какого-нибудь гешефта или стоя в подворотне. Но в этот раз его нигде не было. Я заглянул во все углы, но Будилова не нашел.

Я прислушался, надеясь уловить ухом его музыку, но ухо ловило только грохот дождя. Холодный густой дождь пиздячил во всю. Я взглянул на фонарь и увидел, что это был снегодождь – капли воды в падении переплетались с мокрыми хлопьями снега.

Искать Будилова не имело смысла. Я пошел к Литературхаусу. Внутри помещения горел яркий свет. Собирался народ. Словно зверь в клетке, взад и вперед расхаживал Гейгер, нервно почесывая жопу. В зале я увидел Ива с Будиловым.

– А я тебя искал! – с упреком бросил я.

– Меня забрала с собой Таня.

– Какая еще Таня?

– Я шла, услышала, что он поет русские песни, подошла, познакомилась и предложила пойти на литературный вечер, а ему, оказывается, как раз сюда и надо, – завизжала мне в затылок довольная Свиноматка, ожидая, чтобы я ее похвалил.

– Ты ей уже все о себе рассказал?

– А кто такая Ольга? Вы возьмете меня к ней на блины? – прижал меня к стене увесистый бюст Свиноматки.

– Таня, на блины приглашают только мужчин. Такова их специфика.

Ольга не интересуется женщинами.

– Так я же не буду мешать, скромно посижу в уголке, блины пожую,

– Свиноматка осклабилась.

– Это исключено!

– Почему? Неужели блинов жалко?

– Не в этом дело. Блины – это повод!

– Вова, ну ты ж меня к Выдре брал?

– Бля, а что ты там устроила? Я не знал, куда деться от стыда, хотел уж под стол лезть! Наехала на Овчарова-Венского…

– Но мы ж потом помирились!

– Не мешай, мне надо сосредоточиться, я ведь стихи голым читаю.

Народ подгребал. Надо было определяться с порядком выступлений.

Меня поставили в конец, потому как выступать после голого одетым уже никто не хотел, боясь, что настроение публики уже будет не то.

Пришел Хайдольф. В юбилейном номере "Винцайле" была страница с его пространственным алфавитом, который об хотел объяснить. Стали читать.

Гейгер как всегда читал из "Марата", но почти всегда разные места. В этот раз он озвучил сцены московской литературной жизни.

Пьянку с Ниной Садур, свою неудачную попытку совокупления с известной русской писательницей после энного количества водки уже под утро. От чрезмерного количества водки у него не стоял. Тогда они, как истинные литераторы занялись оралом.

Вышел Хайдольф, начал рисовать свои вертящиеся углы.

– Но это же свастика! – заорал Ив. – Это фашист!

Я попытался его успокоить. Хайдольф ретировался.

– Фашист! – кричал Ив.

Скандал утих под стихи Томаса Фрехбергера, писавшего теперь палиндромы, звучавшие полной абракадаброй. Это были просто какие-то бессвязные слова, читающиеся и справа и слева одинаково, но было красиво.

Мой выход был уже после паузы, когда все изрядно накачались вином. Я подошел к микрофону, сказал, что буду читать голым, поскольку Голая Поэзия – это новое модное литературное движение, что все большее и большее количество поэтов читает свои стихи голыми.

Я разделся. Но высокий стол как раз прикрывал мне все. Поэтому я стал на стул и вылез на стол. Начал читать. Короткие стихотворения, каждое из которых сопровождалось бурными аплодисментами. Затем спрыгнул в народ, принимая поздравления. Литературный вечер мягко перешел в попойку, как это обычно бывает.

– Ну, как тебе на новом месте? – спросил я Будилова, единственного трезвого среди всех.

– Неплохо. Но, не знаю, должен ли я тебе об этом сказать?

– О чем?

– Вчера снова были блины.

– Ну, и?

– Знаешь, кто там был?

– Кто?

– Юра.

– А сюда не пришел.

– Ты его приглашал?

– Разумеется.

– Он ухлестывал за Бланкой?

– Она его же пригласила.

– А что с картиной? Ему позвонила Карин?

– Кажется, она ему до сих пор звонит, но он сказал, что не отдаст ей "Ос" ни за что в жизни.

– Молодец. Странно, что она не знает о том, что ты не уехал.

– Будем надеяться, что уже не узнает.

– Мы сняли студию и в субботу начинаем работать. Хочешь присоединиться?

– Вряд ли, у меня ведь любовь.

– Разве это мешает?

– После секса с Элизабет у меня не остается сил на других баб.

– Как знаешь. А что она от тебя хочет?

– Хочет, чтобы я на ней женился.

– Но ведь ты же уже раз женат!

– Женюсь еще раз.

– А Мира, а Полинка?

– Буду давать им деньги!

– Но ты ведь уезжаешь?

– Она приедет ко мне в Россию на Новый Год, а весной она заканчивает учебу и возвращается в Копенгаген. Тогда я приеду к ней, и мы там поженимся.

– Далеко идущие планы!

– Ты знаешь, как я женился на Мире?

– По любви?

– Нет. По пьянке. Я тогда сильно пил.

– Неужели?

– Да, я всегда пил, но тогда пил очень долго. Как раз переехал в

Питер из Нижнего, устроился работать на завод "Красный Треугольник" электриком. И пил. Жил в общаге и бухал по-черному. Однажды поехал в субботу погулять в Гатчину. Даже не знаю, как меня туда занесло. Иду по берегу Финского залива, а там на бревне две бабы сидят. Одна красавица, а другая так себе. Я к ним стал клеиться. Договорился зайти на следующий день в воскресенье к ним в общежитие, они тоже в общежитии жили, медсестры. Пригласил красивую в кино. А когда пришел, то ее не было, ушла, а была только другая, которая так себе.

Я решил ждать. Ждал, ждал, выпил бутылку, которую с собою принес. А потом и говорю ей – "Раз так, выходи за меня замуж!".

– Она согласилась?

– Сразу. Мы и поженились. Нам комнату затем на Моховой в коммуналке дали, как молодоженам, затем родилась Полинка. Это же еще при Советской власти было.

– Значит, первый раз ты женился без любви и по пьянке?

– Да, но теперь я хочу жениться трезвым и по любви…

Женская ревность. Наследник Мао Цзэдуна. Сибирский тигр.

Женская ревность – это страшная деструктивная сила широкого радиуса действия. Ревнивая женщина – это ужас. Ревнивая женщина всегда чрезвычайно опасна для всех окружающих, даже если это не твоя женщина и даже если ты не знаком с ней лично. Ревнивых женщин надо изолировать от общества и сажать в клетки.

К таким неутешительным выводам я пришел постепенно, перечитывая еще и еще е-майл доктора Рерихта. Ничего более абсурдного нельзя было даже себе вообразить. Я не верил своим глазам. Доктор Рерихт просил его понять и простить. В Вену он приехать не сможет.

Конечно, он очень хотел приехать и выступить в Бургтеатре, даже написал весьма интересный доклад. Однако его невеста ему не позволяет примкнуть к Голым Поэтам. Она устроила ему сцену ревности, длившуюся несколько недель, требуя отказаться от поездки и угрожая ему тем, что не выйдет за него замуж, если он это сделает. Он пробовал перевести все в шутку, но она была крайне серьезна. Она поставила ему ультиматум и он, в конце концов, позорно капитулировал.

Очевидно, она опасалась, что выступление ее любимого перед массами венских девушек в голом виде повлечет за собой определенные последствия. Короче, она боялась, что он ей изменит, потрахается с какими-нибудь юными нимфоманками. Она словно читала его мысли и взывала к его совести. И в итоге она его сломала. Бедный доктор, я ему искренне сочувствовал. Какой кошмар – жениться на такой фурии!

Она же его доконает, запилит, убьет в его душе самые прекрасные порывы. В какое положение она его ставила? Как он станет смотреть после этого в глаза коллегам? Он поделился своими проблемами с доктором Паркером и доктор Паркер согласился выступить голым в Вене вместо доктора Рерихта, дабы не обмануть ожидания публики и не сорвать важное международное мероприятие.