Этому предшествовала масса событий. Однажды Вера уехала в Америку, в город Нью-Йорк – в гости к своей близкой подруге, тоже художнице, та звала ее будто бы подработать. Действительно, экономическая ситуация в то время была очень тяжелая. Шахов подрабатывал частным извозом, но денег иногда не хватало даже просто на нормальную еду. Вера уехала в Америку по гостевой визе сначала будто бы на месяц или чуть больше, оставив ребенка у своих родителей. Больше ее Шахов никогда не видел: ни через месяц, ни через полгода, ни через год она уже не вернулась. Письмо от нее было только одно – первое: "Доехала хорошо и т.п.". Шахов подозревал, что она звонит или пишет родителям, может быть, через кого-то, например, по электронной почте. Родители, однако, в этом не сознавались, но и не особо-то за нее и волновались

– значит, что-то знали. Это были пожилые и, в общем-то, тихие, хорошие и безвредные люди. Когда Шахов встречался с ними, он видел в их глазах тоску. Их так же, как и его, тяготила вся эта история, но они по своей родительской сути обязаны были поддерживать дочь.

Конечно же, они что-то знали про Веру, но Шахову не говорили – видно, она так наказывала. Просто сообщали, что с ней все в порядке.

Наконец Аркадий понял, что она решила там остаться навсегда. Может быть, и даже наверняка, кого-нибудь себе и завела – время прошло уже довольно много. Сказать, что Шахов по ней очень уж грустил, было бы неправдой, он даже обрадовался неожиданной свободе – ведь по сути, это была чужая ему женщина. Однако же в целом ситуация сложилась совершенно бредовая: официально он оставался женат. Его как-то спросили: "Аркадий, ты женат?" – "А я и сам не знаю", – ответил Шахов.

Марина в этот период жила с каким-то мужчиной, но потом они по неизвестным причинам разбежались, и она оказалась одна. Шахов каким-то образом об этом прознал, видно, подсознательно все-таки следил за ней, однажды пришел с цветами и подарками, и они снова стали встречаться. Возможно, это было обоюдной ошибкой, потому что время выбора для них уже прошло. Может быть, поэтому у них никак ничего и не получалось. Они не могли долгое время жить вместе: постоянно ссорились и то сходились, то расходились. Это было как затяжная война, с хитростями, обманами и прочим. Хотя закончить ее, казалось бы, было проще простого – лишь расстаться, но тоже было никак. Ко всему тому их совместной жизни препятствовала масса внешних обстоятельств, начиная с того, что у Марины была ближайшая подруга Лера (вот гадина!), которая постоянно ее подстрекала (Шахов однажды подслушал): "Зачем тебе этот козел дался! Не можешь, что ли, найти себе кого-нибудь получше? Посмотри на себя и посмотри на него!

Вы же абсолютно разные люди!"

Действительно, Марина с Аркадием были люди абсолютно разные. Она была красива, всегда со вкусом одевалась, и, напротив, Шахов внешне из себя ничего не представлял, а любая одежда на нем или висела, или была ему мала. Поразительно, но даже хорошие вещи, надетые на него, казались дурного качества.

К тому же, они с Мариной абсолютно различались по характерам.

Шахов был "жаворонок" – мог уснуть и в десять вечера, иногда даже и сидя. Нередко засыпал, ожидая ее, в постели, пока Марина бесконечно долго мылась в ванной. Была такая у нее дурная манера. "Чего ты там делаешь так долго!" – кричал Шахов, ждал-ждал с нетерпением и вдруг неожиданно засыпал – как терял сознание. И такое случалось. Походы в ночные клубы, которые она очень любила, для него были пыткой.

Однажды уже часа в три ночи при всей устрашающе громкой музыке, которая там гремела, он уснул на стуле и упал, треснувшись головой об пол. Зато утром он спать долго не мог, Марина же, бывало, дрыхла и до обеда. Шахов, впрочем, любил поприставать к ней именно по утру: она была такая теплая, сонная, любимая, поддатливая… Аркадий как тогда в Москве бросил, так больше и не курил, Марина же дымила еще со школы – с класса восьмого – по пачке в день. С другой стороны, она совершенно не переносила алкоголь, пила разве что хорошее красное вино, да и то чуть-чуть, пиво же – просто ненавидела, а

Шахов мог изредка хорошо выпить да и пиво любил. Еще из мелочей: например, он никогда не мог заставить себя раскачиваться под музыку вместе со всей толпой на концерте, или типа махать там поднятыми руками. Это его раздражало страшно. А Марину – нет. Напротив, она считала, что так значительно веселее.

Кроме того, Шахов совершенно искренне полагал, что его с детства ненавидят парикмахеры. И его прическа это подтверждала. Его также за что-то не любили цыганки-гадалки, лохотронщики, гипнотизеры и представители религиозных сект. Как-то на улице было сборище сектантов из Кореи (тоже вроде как христиане?), которые после всех речей, приплясываний и песнопений двинулись, было, для обнимания или братания прямо к зрителям, среди которых случайно оказались и

Аркадий с Мариной, проходившие мимо. Марина вроде как бы даже побраталась – чего тут такого? – они с кореянкой чуть ли не обнялись. А вот сектантка, которая, протянув руки, направлялась к

Шахову, вдруг, встретившись с ним глазами, остолбенела, а потом улизнула куда-то в сторону. Мормоны, встретив Шахова, просто переходили на другую сторону улицы. Что же касается гипнотизеров – тут все было просто: гипноз на Шахова никак не действовал.

Еще Шахова по каким-то непонятным причинам ненавидели педрилы, шарахавшиеся от него как вампиры от чеснока. Одним своим присутствием он вызвал у них яростное негодование. Он каким-то образом грубо нарушал их непонятные ему эстетические принципы.

Причем, сам он об этом вовсе не догадывался, а проявилась такая его особенность во время работы на одну рекламно-издательскую фирмочку, где они монтировали компьютерную сеть. Сотрудники этой компании, в которой не было ни одной женщины, кроме бабки-уборщицы, показались ему какими-то странными, поскольку просто убегали и прятались от него. Шахов недоумевал: "Может быть, от меня чем-то воняет?"

Оказалось, дело совершенно не в этом. В чем истинная причина ему потом попытался объяснить один его знакомый, который, напротив, постоянно жаловался на то, что ему якобы "педрилы проходу не дают".