С перепугу пан домовладелец выпустил из рук свою сулицу и с минуту стоял ни жив ни мертв. А потом он что было духу опрометью помчался переулком вдоль монастырской стены и остановился, лишь завернув за угол ограды, где полагал себя в безопасности от стрел неприятеля. Он был белый как мел, и ноги под ним: так тряслись, что ему пришлось присесть на камень у стены. Дрожащей рукой утирал он крупные капли пота на своем перепуганном лице. Через некоторое время перед ним появился Домшик, держа в руке его сулицу.

— Куда ты запропал? — воскликнул он. — После выстрела немцев я потерял тебя на минуту из виду а потом напрасно искал повсюду; нашел на земле едино сулицу твою.

— Не думаешь же ты, что я должен торчать там для них мишенью, чтобы они прошпиговали меня стрелами, как святого Себастьяна! — возмутился пан Броучек.

Янек от Колокола улыбнулся, но потом согласно кивнул:

— Ты почти прав. Что нам тут делать? Просто поддразнивать врага пустая трата времени, а настоящего боя на этом краю не будет. Отсюда королевские войска будут лишь поддерживать стрельбой атаку с других сторон. Пока же они облегчают душу глупым криком и насмешками, от которых с наших крыш и черепица не упадет, а иной раз — таким вот безобидным пучком стрел, какой они послали на нас из пращи или большого арбалета. Пока они не обмакнут стрелы в серу, не обмотают просмоленным полотном и не подожгут на дорожку, мы можем встречать их смехом. Ну что ж, бери свою сулицу и пойдем дальше!

С угрюмым взглядом принял пан домовладелец сулицу, которую он был бы счастлив покинуть навсегда но зато второе предложение пришлось ему очень по вкусу, и он так проворно поспешил оставить небезопасное место, что Домшик едва за ним поспевал.

Когда они наконец замедлили шаг, древний чех продолжил начатый разговор: — Там, за рекой, ты мог своими глазами убедиться, что пражане нимало не страшатся Зикмундова, войска. Что ни день выбегает их такая горстка сразиться с врагом — без доспехов, с одними цепами, и обращает в бегство куда более сильные отряды закованных в броню и вооруженных до зубов крестоносцев. И наши сельские помощники уже у Судомержи, да и в других местах показали, что и горстка их может одолеть целое войско железных рыцарей. Насколь слабее мы числом и воинским снаряжением, настоль, и с лихвой, восполнит это наш пламенный порыв, и верю, твердо верю, бог не оставит нас в нашей праведной битве; суждено ли иначе — ну что ж, умрем, сознавая, что мы стойко защищали свое самое драгоценное достояние и честь свою до последнего вздоха.

Пан Броучек пропускал мимо ушей эту речь, занятый своими собственными заботами. Несносная сулица была нестерпимо тяжела, узкие штанины впивались в тело, сапоги жали, а полуденное солнце нещадно жгло, так что пот с него катил градом, а язык распух от жажды.

Он почти ничего не замечал вокруг, пока они не вышли к каким-то воротам, перед которыми по левой стороне раскинулось высокое прекрасное здание. На его вопрос Домшик объяснил, что здесь кончается Целетная улица и что этот дом — второй королевский двор, называемый «У святого Бенедикта», а ворота ведут в Новый город, ко рвам.

— От ЦелетноЙ улицы ко рвам? — воскликнул пан Вроучек. — Но тогда это должны быть Пороховые ворота!

— О Пороховых воротах я впервые слышу, — ответствовал Домшик. — Эти ворота мы называем «У свячбго Амброжа», или Рассветные, потому что они обращены на восток.

Так пан Броучек узнал, что Пороховая башня тогда еще не была построена, и живо прошел в ворота, — ему было любопытно узнать, как выглядела в гуситские времена элегантнейшая улица Праги, гордые Пршикопы.[34]

Он не рассчитывал на особое великолепие, но даже самые скромные его ожидания были обмануты. За воротами оказался мост, ведущий через широкий ров, и картина за ним была столь непохожа на современный облик этой части города, что пан Броучек застыл в полном изумлении.

В тех местах, где сейчас от Пороховой башни начинаются фешенебельные Пршикопы, не было вообще никакой улицы! По правой стороне подымалась мощная зубчатая стена, отгораживавшая, как огромная крецость, Старый город от Нового к тянувшаяся, изгибййсь, — как пояснил Домшик, — вокруг всего Старого города до самой набережной. Перед этой стеной проходил глубокий ров, прерывавшийся единственно у нынешней улицы Гавиржской, где в городское стезе была проделаны ворота и ров перед ними засыпан; из теперешней улицы «На Мосточке» выход тогда был черeз ворота по мостику через ров; на мосту стояли друг против дружки два домика, закрывая вид на теперешнюю улицу Овоцную и дальше.

Единственно на другой стороне стоял против стен Старого города длинный ряд домов, весьма импозантных, но своей средневековой разномастностью совершенно непохожих на трезвые строения новомодных Прпшкоцов. Перед домами во всю длину нынешнего пражского проспекта текли мутные воды.

«Боже ты мой! — подумал про себя пан домовладелец. — Кто бы мог в этой, дикости заподозрить будущие Пршикопы!»… Мысль его метнулась назад — или, собственно, вперед- в девятнадцатое столетие, и перед ним возник сияющий проспект, оживленные толпы элегантных господ и дам — ослепительных, кокетливых, выставляющих себя напоказ и подвергающих друг друга перекрестному огню критики, жонглирующих пенсне и тросточкайи, шуршащих дорогими тканями, щебечущих на сладчайшем немецком языке… Он с глубоким вздохом возвратился в гуситскую эру. Хмурые крепостные стены высятся там, где за ярко освещенными окнами шикарного кафе посиживали, то есть, вернее, будут посиживать, длинноносые спекулянты, и пестрая смесь причудливых древнечешских домов толпится напротив, там, где гордо вознесется отель «У черного коня» и здание немецкого казино.

Примерно в ту сторону указал Домшик со словами!

«Глянь-ка, вон тот дом принадлежал Жижке, когда он служил королю Вацлаву».

Он повел гостя дальше, на Поржичи. По дороге он показал ему с правой стороны Горские ворота с двумя башнями наверху, которые стояли в конце нынешней Гибернской улицы, и большой монастырь св. Амброжа, стоявший на месте нынешней главной таможни, слева же, в западной части нынешней Жозефовской площади и Элишкиной улицы, — стены и рвы Старого города, которые и с этой стороны доходили до реки.

В крепостной стене на небольшом расстоянии друг от друга были сделаны четыре прохода: малые ворота из королевского двора и большие ворота в конце улицы св. Венедикта (ныне Краледворская) и Долгой улицы, а кроме того также еще ворота у Влтавы. Домшик подчеркнул, что сейчас стены и ворота Старого города против Нового утратили свое значение: оба города выступают заодно, и потому из всех ворот охраняются, да и то только в ночное время, лишь двое крайних, у Влтавы.

Броучек подумал, что во время своих ночных блужданий он приблизился как раз к одним из этих двух ворот — а именно к воротам на конце Долгой улицы.

Они свернули на улицу, ведущую к Поржичским воротам. Мученик сулицы шагал, опять погруженный в мрачные мысли. Он изнемогал под бременем невзгод, которые мы выше уже перечислили, и прикидывал, не пора ли уже как-нибудь исхитриться, чтобы ускользнуть от своего неудобного хозяина, и одному попытаться найти свое счастье в Праге либо выбраться из нее через какие-нибудь ворота — что в средневековом платье было вполне возможно.

Но вдруг его размышления были прерваны вмешательством проклятой сулицы, которая наверху за чтото зацепилась. Взглянув туда, он обнаружил, что крючки сулицы попали в какие-то железные завитки, свисавшие с железной жерди над входом в один из домов.

— Опять чушь какая-то! — рассердился Броучек.

— Ты же видишь, это знак корчмы, — объяснил Янек от Колокола, помогая ему выпростать сулицу из завитков железной жердины, на конце которой пан Броучек лишь сейчас разглядел раскачивающийся хвойный венок, украшенный пестрыми ленточками.

Лицо Броучека чудным образом просияло.

— И вправду, корчма! — воскликнул он. — И сама меня остановила, словно чувствуя, что я умираю от жажды. Это перст судьбы — надо зайти.