― Два драккара? У кого из варягов может быть два таких корабля?
― Ни у кого, ― пробормотал Эйнар, поглаживая усы. ― И не могут варяги заставить купцов Бирки отказаться от правила насчет оружия. Такое под силу только настоящей власти.
― Вроде той, что правит двумя странами? ― спокойно заметил Иллуги Годи, волосы которого теребил ветер.
― Синезубый, ― вымолвил Эйнар, и это имя запрыгало из уст в уста и умчалось с ветром, провожаемое бормотанием и мрачными взглядами. Эйнар посмотрел на меня. ― Ты оказался прав. Это кто-то поважнее Брондольва Ламбиссона, и притом иноземец.
Синезубый, ныне конунг данов и норвежцев, прослышал об Эйнаре, его Обетном Братстве и «Сохатом» и о поисках каких-то сокровищ. Я подумал ― и знал, что Эйнар думает о том же, ― что Синезубому известно больше, чем нам, коль скоро он схватил одного из наших для допроса. На самом деле это означает, решил я, что к сокровищам Атли следует относиться серьезно, ибо кто же отправится в такую даль из-за какой-то глупой байки? Неужто он приплыл за нами не из-за этого?
Кое-кто посмеивался, пока я рассуждал вслух ― с глазами дикими, с волосьями, летящими по ветру Бирки.
Но Эйнар нахмурился ― выходит, чуть ли не всякий знает о предполагаемой тайне сокровищ Атли. А раз так, выходит, Эйнар пустился в такую даль из-за побасенки ― и ему не понравилось, что кто-то об этом сказал.
― Может, и так, ― проворчал он. ― Мне бы хотелось знать, кого послал конунг. И что этот кто-то хочет от Ульф-Агара?
― Мы должны вернуть его, ― сказал Иллуги.
Послышался одобрительный ропот.
Эйнар кивнул.
― Мы дали клятву друг другу, ― сказал он. ― Ульф-Агару не повезло ― ничего полезного для Синезубого он не знает, а стало быть, нам надо поспешить, пока его ненароком не убили.
― Угу, ― пробормотал Иллуги, ― только ты ведь не знаешь, что именно ведомо Ульфу-Агару. У него лисий слух.
― Да, пожалуй, так, ― проворчал Эйнар, а потом прибавил, громче: ― Орм, ступай со Стейнтором, он укажет тебе тот склад. Следи в оба. После этого, Стейнтор, отправляйся в гостевой дом и займись своими ранами. А ты, Гейр Нос Мешком, ступай к крепостным воротам. Выйдет человек в плаще, может быть, с капюшоном. У него морда пронырливая, как у ласки, и он будет спешить, как крыса из норы. Я хочу знать, куда он пойдет, да так, чтобы он не заметил, что за ним следят.
Затем повернулся и повел остальных к гостевому дому.
И вот остались только я и Стейнтор на темной улице из скользких бревенчатых стен, в городе, теперь затихшем, ― лишь далекие крики и лай собак. Темными грудами стояли дома с заостренными коньками, между которыми хлестал ветер.
Дрожа, я шел за Стейнтором, который с трудом брел между домами в одну сторону, потом в другую. Потом остановился и указал рукой. Я увидел ― чуть в стороне от остальных, над черным морем, плещущим в дубовую пристань ― дом. Фонарь бешено раскачивался, отбрасывая слабый желтый свет на дверь. Две тени расхаживали на ветру, притопывая и кутаясь в плащи.
Хлопнув меня по плечу, Стейнтор поспешил сквозь ночь к огню и элю. С горечью поглядев ему вслед, я поплотнее закутался в плащ и присел на корточки под защитой изгороди, чувствуя, как от сырой земли промокают мои сапоги.
Дом за изгородью оказался мазанкой с небольшим огородом ― пока вместо грядок сплошная грязь. Я слышал, как внутри квохчут куры и как переговариваются два человека, но слишком тихо, слов не разобрать. Слышно только, что один голос низкий, а другой повыше. От этого мне стало еще хуже, дождь плевал в лицо, а ветер набрасывался и кружил. На черной воде плясали носы кораблей.
Голоса стихли. Кто-то захрапел. В отдалении неистово заливалась собака.
Но вот из склада раздался вопль. Я испугался. Огляделся. Никого нет. Если Эйнар и другие не придут...
Еще один вопль, наполовину унесенный ветром. Я стиснул зубы. По-прежнему никого не видно.
Третьего вопля я не выдержал. Двинулся к складу, держась все время в тени, что увело меня от двери, болтающегося фонаря и сторожей, к глухому торцу дома, и дальше вдоль стены, туда, где кривая задняя стена сползала к кромке воды.
Там пришлось пробираться по грудам мусора: среди выброшенных сгнивших бочек, кусков мокрой шерсти, когда-то бывшей парусами, и обломков мачт, изъеденных древоточцами. Мне чудилось, что шума от меня ― как от колокола; всякий раз, споткнувшись, я застывал на месте и ждал. Но ничего не случалось.
Опять крик, на сей раз громче.
Я обнаружил дверь ― косяк выступал наружу ― и потихоньку развязал старую веревку, на которую она была заперта; стало быть, дверью не пользуются.
Гнилые доски ― с глазками от выпавших сучков, так что можно заглянуть внутрь. Слабый свет, как бы от фонаря, но никакого движения. Я налег на дверь... Ничего. Я налег снова, сильнее, и дверь поддалась ― зашуршали, осыпаясь, гнилушки и скорлупы насекомых.
При мне лишь столовый нож длиной с палец, и как это ни смешно, я сжимаю его в руке, и кровь стучит у меня в ушах, и я жду топота ног и блеска трех футов острой стали.
Ничего ― лишь очередной крик, такой громкий, что я чуть не наложил в штаны. Вопль резко оборвался, и я выругался себе под нос. Только глупость этих живодеров вынуждает меня делать то, что я делаю ― так я сказал себе. А Ульф-Агар ― его я терпеть не могу.
Но, разумеется, я знал истинную причину: я дал клятву, и будь сам я на месте Ульф-Агара, я больше ждал бы помощи, а не конца.
Тьма. Такая, что я ступаю мелкими шажками, вытянув перед собою руку, а в другой сжимая нож. Мерещилось, будто я различаю пол, столбы ― в лицо брызнул дождь, и, глянув вверх, я увидел звезды сквозь дырявую крышу, потом набежали облака, и звезды исчезли.
Под ногами всякий хлам, вереница капканов и силков. Еще два шага ― нога скользнула по чему-то, вроде рукояти весла, и я чуть не сел на задницу. С меня хватит. Я присел на корточки и почти пополз, все время ожидая, что вот сейчас кто-то бросится на меня из темноты.
Пот заливал глаза, и я готов был поклясться, что вижу их, ждущих меня впереди, ― у меня перехватывало дыхание.
С шелестом прочь разбежалось мышиное гнездо, а тут еще тараканы ― по рукам, почти по лицу, и я, невольно вскрикнув, сбиваю их с себя. И успокаиваюсь: коль здесь полно вооруженных людей, стало быть, они глухие или мертвые.
Я полз к чему-то видневшемуся впереди, двигаясь так, чтобы слабый отблеск света не падал на меня. Вот оно ― я понял, что это такое, и чуть не закричал от радости. Нос корабля. Проклятый богами, задрипанный старый нос.
Я утерся, стараясь не заплакать от радости, и вдруг меня осенило: свет исходит будто снизу, от половиц. Нашел дырку от сучка в дверце ― там был подпол.
Дощатый квадрат поднялся легко, деревянные ступени уводили вниз и, по сравнению с тем, где я был только что, в подполе царило обилие света. Я лег, вытянул шею, насколько мог, и увидел единственный путь ― ход, а на полпути ― фонарь, вставленный в стенную нишу.
Я сполз на каменный пол, в вонь старых кож и протухшей пищи. Спустился по ходу и почти дошел до фонаря в стене, когда что-то мелькнуло, блеск ― и ничего больше. Я остановился, присел на корточки. Все исчезло. Повертел головой так и сяк ― отблеск от металла. Вгляделся: колокольчик, бубенец, один из нескольких, висящих на нитях из черного конского волоса поперек прохода, на уровне лодыжки.
Я попятился и осторожно выдохнул, размышляя. Вот если бы я устраивал такую тревожную ловушку ― коли заметишь, через нее легко переступить... И тут увидел вторую, на уровне шеи. Присел, чуть согнув колени, неловко протиснулся между обеими и двинулся дальше по проходу, туда, где он утыкался в сплошную стену с двумя дверьми ― слева и справа.
Стою, думаю. Дверь слева закрыта, справа ― слегка приоткрыта. Прислонившись к закрытой, наблюдая за приоткрытой. Храп из-за закрытой двери. А за другой ― ни звука, но там свет и ― как будто жар.
Я толкаю дверь, она скребет по грязному полу, по протертому желобку. Тусклое свечение, острый запах дыма, пота и крови. Очаг, похожий на кузнечный горн с углями, и железная жаровня. Против света темная фигура мужчины, голого по пояс и мускулистого ― жирный блеск взмокшей кожи в красном сиянии жара.
