Расплакался. Никакого выхода. Никто не говорит, когда это кончится.

Работу можно сказать, потерял, подтягиваюсь 4 раза, бегать отвык, читать не могу. Через день появилась врач и сказала мне, – вы же лежите все время, я не могу вас выписать. Тогда я стал часами ходить по коридору.

Наконец меня перевели в корпус для тихих психов. Решеток на окнах здесь нет. В палатах платяные шкафы, кровати деревянные с покрывалом, под ногами палас. На нашем этаже и девушки и мужчины, только в разных крыльях. В коридоре аквариум, попугаи, цветы. Есть комната с телевизором, а другая с тренажерами. На выходные можно уехать домой. Входная дверь в отделение также на трехгранном ключе.

Здесь я пробыл около месяца. Ежедневно выходил за территорию и совершал многочасовые прогулки в сторону Шаболовки или в обратную.

Катался на трамвае до Университета и обратно, смотря в окошко и о чем-то думая.

Перед выпиской в ординаторской появились практикантки.

Студентки-психички. Выслушивают каждого выписывающегося, просят рассказать историю, как он спятил, разные вопросы задают. Не помню, какой врач посоветовал мне не рассказывать им ничего, сказать, мол, не хочется вспоминать старое. Я подумал и решил так и поступить, начнешь говорить, еще не отпустят. И доказать ничего не смогу, как в самом начале.

Дома у мамы появилась книжка по шизофрении. Прочел внимательно, да многие симптомы совпадают. Пожалуй, я действительно болел.

Месяц после выписки провел дома. Пробовал пробежаться по

Андреевской набережной – тяжело становится уже после полукилометра.

Как-то странно не слушаются мышцы у ступни. Снег сошел и я стал ходить по своему беговому воскресному маршруту по Ленинским горам – до Сетуни и обратно. Около трех часов. После десятка таких походов мои ноги восстановились. За этот месяц я уволился из банка и зарегистрировался в районном отделе занятости. Два раза в неделю я должен бывать там и получать две, три вакансии на работу. В следующий приход в отдел занятости я должен показать отметку об отказе или приеме на работу. Отказ от вакансии с моей стороны фиксируется. После трех отказов отдел занятости прекращает платить месячное денежное пособие.

Сначала я устроился в какой-то только отреставрированный особняк министерства культуры на старой Басманной. Оклад маленький – семьсот рублей. В отделе трое, задача – создать базу данных для музейных экспонатов. Второй программист, как и я в этом деле не в зуб ногой.

Мало того, что я не знаю языка, на котором надо программировать, и документация по нему скудная, зрение мое еще не совсем восстановилось после таблеток психических врачей. Проработал дней пять и уволился.

Однажды в отделе занятости среди прочих, мне вручили адрес с вакансией на Западной водопроводной станции (ЗВС). Ехать туда нужно на автобусе от конечной станции метро. То есть это уже пригород, а не Москва. Хоть это и моя ветка метро, но мне показалось слишком далеко. Приехал и попросил в кадрах поставить мне отказ с их стороны по причине отсутствия опыта в языке программирования или что-нибудь в том же роде. Отказ со стороны работодателя нужен для того, чтобы мне платили пособие. Отказ я получил.

В списках, предлагаемых отделом занятости половина программистских вакансий в организациях так или иначе связанных с МВД. Платят в полтора – два раза больше. Я обхожу их. Иногда по названию организации трудно понять, что это. И только в процессе беседы по телефону узнаешь, что платят за звание, и что если вступишь, то ни гу-гу.

Вторая организация, в которой я проработал всего два дня, называлась Промгаз. Она расположена в брошенной при отступлении белыми школе пятиэтажке. Снаружи и внутри все ободрано от пола до стен и потолка. Вход со двора, через фанерную дверь. В коридорах устойчивый запах дешевых сигарет. Меня взяли в группу из трех человек. Начальник группы и женщина сотрудница. Оба специалисты-газовики, обоим за пятьдесят. Моя задача – написать какие-то программы на Си для газовых нужд. В нашей комнате стоят две машины. Одна с 486-м процессором, другая – с 286-м. Пентиумы только, только стали появляться. Меня посадили за 286-ю. Савраска удивительно рассеянная, долго елозит по своей памяти, кряхтит и чешется.

Прошел месяц с тех пор, как я ездил на ЗВС. Вакансия до сих пор свободна. Я стал склоняться, чтобы пойти туда. В конце-концов дорога не такая уж дальняя – сорок, пятьдесят минут, на свежем воздухе, деньги неплохие предлагают. На четверть больше, чем в других местах.

И требования к специалисту не строгие. Поехал устраиваться.

Мне предложили изучить язык Фокспро 2.5, для поддержания и доработки базы данных по контролю за качеством воды. К отделу автоматизации прикреплен внештатный специалист-разработчик базы, но теперь решено иметь своего. Сказал, что с Фокспро не приходилось работать, придется изучать с нуля – ничего страшного. Это потрясающе. Эдак можно школьника взять и на месте за месяц обучить.

Что касается удаленности, позднее узнал, что три сотрудника из отдела ездят из более отдаленных мест, чем я.

В отделе автоматизации три человека и начальник. Кроме меня взяли специалиста по сетям Игоря, на два года старше меня. Он делал сеть для лаборатории, занимающейся контролем воды, а я стал писать для этой лаборатории базу данных. Фокспро 2.5 работает под ДОС'ом. Моя задача постепенно перейти на Windows 3.1, и, значит, к новой версии

Фокса. Нынешняя база накапливает двести тысяч записей в месяц. Чтобы не было задержек из-за растущего объема записей, необходимо в конце года откусывать старые записи и хранить их отдельно. При этом надо оставить возможность просмотра старых записей.

На разных участках линии очистки берутся пробы воды и по выводам лаборатории принимаются меры: сыпется коагулянт, меняется песок в фильтрах и тому подобное.

Сделал три рабочих места. Для зоопланктона, для фитопланктона и для общих параметров. Общие – это температура, ph – показатель, вкус, запах (от навозного до весьма навозного), содержание химических элементов.

База сетевая. На испытании мы попробовали изменять записи одной общедоступной таблицы с разных рабочих мест. Если запись в таблице изменяет первый пользователь, у второго, при желании изменить ту же запись, на экране появляется сообщение о занятости записи. И еще одно интересно. У первого пользователя на экране список записей.

Одна из записей только что была изменена вторым пользователем. Но данные на экране первого пользователя остаются старыми. Изменения проявляются, если выделить эту строку. Все это интересно, когда сталкиваешься с этим впервые.

Компьютеры в лаборатории слабоваты – 386-е. Тетеньки-лаборантки в белых халатах ворчат на меня – почему так медленно работает. Уровень подготовки у них разный и разное образование – от нескольких классов до высшего. Тетеньки обступили меня группой. Обучаю их работе с новой базой. Показываю, рассказываю. Молчат. Тетенька лет пятидесяти:

– Нет, у нас это не приживется.

Больше всего их угнетает работа с новым аппаратом – мышкой. В старой базе мышки не было. Та, что говорила 'не приживется', например, работает с мышкой обоими руками: держит левой, а кликает правой.

Операторов, вводящих данные в базу, обычно двое. Одна диктует с листа, другая ищет нужные клавиши. На экран они внимания не обращают, поэтому в базе стали появляться показатели температуры воды 'минус 20 градусов' или ph равный 130 единицам. Это я быстро устранил, введя границы по ряду параметров.

Через месяц в лаборатории появились новенькие Пентиумы, и программа стала летать. Закончились жалобы: почему так медленно.

Лаборантки показали мне воду под микроскопом – там маленькие растения, ползают рачки.

Вода очищается качественно и до границ Москвы считается нашей. А дальше – трубы Мосводопровода. По общей схеме подачи воды в город я выяснил, что наша домашняя вода состоит из смеси очищенной речной и отработанной и отстоянной воды промпредприятий западной части города. Вода чистая, но какая-то безжизненная. В Кузьминках вода вкуснее. Кузьминская вода из скважины, водозаборная станция находится недалеко в лесу. А на нашу станцию воду толкают насосы из реки в десяти километрах, и потом она течет по длинным старым трубам почти в центр города.