– Чурек, – сказала она.
– Почему, отчего – и не знаю сам, я поверил твоим голубым глазам?
И теперь скажу тебе: – Ты одна в моей судьбе, ты одна в моей судьбе.
Дай мне такое дело, чтобы сердце пело, верь мне, как тебе верю я!
Кассирша стала уходить из комнаты, а я попытался запустить в нее монетой из сдачи. Но промахнулся.
В квартиру кто-то ходит в мое отсутствие. Летом по комнатам я ходил босиком. Тепло, да и тапочек у меня нет. Однажды, куда-то собираясь, вспомнил, что забыл захватить мусор и прошел на кухню в кроссовках. Мусоропровода в доме нет, мусор нужно выносить во двор.
Когда вернулся домой, прошел босиком на кухню – чувствую мелкий песок под ногами. Глазу он не виден, особенно на желтом линолеуме.
Вспомнил, про кроссовки и решил не забывать в следующий раз, чтобы не нести песок в кровать. Пол вымыл. В следующий раз, когда забывал захватить мусор, снимал кроссовки и шел на кухню босиком. Прошло время. Однажды чувствую – на кухне опять песок под ногой. Вскоре ко мне заглянула пенсионерка Наташа, и я рассказал ей.
– Да это ветром занесло.
– Ну, ну.
Пятый этаж. Под окном сплошные деревья, трава. В ста шагах напротив пятиэтажка. Ну ладно, занесло, занесло. Но почему только на кухню? Почему песка нет в других комнатах? Нечистая.
Утром пошел бриться, и не нашел в ванной станка. Станок оказался на самом дне мусорного ведра, которое я высыпал на пол, под целлофановыми и целлюлозными пакетами. Это значит, что я выкинул его три, четыре дня назад. Но я же брился все эти дни.
Раза два бритвенный станок переворачивали.
На половой щетке появились свалявшиеся лохмотья пыли. Откуда на ней пыль в таком количестве? Дома я не мету щеткой, полы только мою.
При этом всю щетину заворачиваю в тряпку. Ковров в квартире нет.
На улице со мной здороваются незнакомые люди, тетеньки, дяденьки.
Не у дома, а в лесу или где-то далеко от дома. Даже одинокий мальчик лет пяти шел навстречу и сказал, улыбаясь 'Здрасте'.
Иду домой – навстречу дяденька. За несколько шагов протянул мне руку, улыбается, смотрит в глаза и при этом ничего не говорит…
У Кузьминского музея навстречу идет дядя лет шестидесяти. За несколько шагов говорит: 'Ну, здорово'. Иду, смотрю на него, но молчу. Дядя: 'Вчера два рубля просил, а сегодня не узнает'.
Какой-то бегун вдруг поздоровался. Я не ответил.
У моста через Пономарку горка. Когда возвращаюсь с пробежки, всегда поднимаюсь по ней пешком. Однажды слышу сзади 'Давай!
Давай!'. Это мне, больше никого нет вокруг. Оборачиваюсь – догоняет дядя бегун. Я сказал в лицо ему: 'пошел в ж…'. Дядя не обиделся, как будто не слышал. Обгоняет меня и говорит: 'Что, слабо?'. После этого случая в течение месяца дважды встречал его на трассе. Первый раз он сказал мне 'привет', я промолчал, в следующий раз кивнул, я не ответил. После этого дядя пропал.
По дороге к дому в большом дворе играют четверо детей. Класс пятый. Когда я приблизился, у детей произошла небольшая ссора.
Спустя часа три я смотрел по телевизору фильм, в котором в точности повторилась эта сцена. Те же диалоги, та же причина ссоры и действующие лица.
Люда предложила мне взять у нее старую мужскую куртку, рукавички, вязаную шапочку и шарф. У меня же ничего нет на зиму. Приезжаю, а у нее сидит мама. Почти год мы не виделись. Если бы знал, не поехал.
Поговорили о делах. Я сказал, что на работу устроиться не могу – мешает калужская прописка, поэтому нужно ждать суда, а судья болеет.
Через неделю мама приехала ко мне. Привезла Людину черную смородину, пару пирожных и буханку черного хлеба. Я ничего не сказал, но удивился. Она же знает, что я уже несколько лет не ем хлеба. Только на прошлой неделе снова стал покупать – на фрукты денег уже не хватает. Но об этом никто не знает. И к тому же из нескольких видов мама выбрала именно тот, что я теперь покупаю.
У гаражей на Волжском бульваре навстречу вышел старшеклассник и идет точно на меня. Даже на узкой дорожке можно было бы сделать полшага в сторону, а мы идем по асфальтированной площадке. Шагов через десять мы уперлись друг в друга. Стоим. Пока я искал слова, смотрю на него: нервничает, стрельнет глазами и отводит, побледнел.
Ниже меня на голову. Отступил на полшага и плечо отвел, как бы давая проход, но стоит. Говорю: – Ты что, дурак? Он что-то пробубнил, но не отходит. – Пошел вон, – я еще как-то обругал его и прошел. Через несколько шагов, когда вспомнил произошедшее, просто пришел в бешенство. Иду вдоль Люблинского пруда, слышу сзади шорох шин.
Развернулся и когда велосипедист приблизился, ударил его в область головы. У него слетела кепка. Дяденька, лет тридцати пяти остановился и со словами 'ты, что же это делаешь', пошел на меня с кулаками.
Несколько минут мы махали кулаками, не достигая цели. Потом дяденька стал применять ноги. А я как-то не сообразил, что можно драться ногами. Постепенно мы переместились с дорожки на траву, и я споткнулся о кочку. Закрыл голову руками. Если начну вставать – окажусь легкой мишенью. Злость моя улетучилась. Стало совестно – ударил постороннего человека. Говорю: 'Ну, хватит, извините меня'.
Дяденька несколько раз врезал мне ногой по ребрам и по голове. Потом он стал отряхиваться и собираться уезжать. Мне хотелось объяснить ему, почему так получилось. Подошел и говорю: 'извините меня… мне нужно с Вами поговорить', он сделал шаг в мою сторону. А я выставил ладони и говорю: – Я не буду больше драться, мне нужно поговорить с
Вами. Дяденька сел на велосипед и поехал, а я все твердил ему в след: 'Пожалуйста, подождите, мне нужно поговорить с Вами'. Я поднял рюкзак и пошел своей дорогой. В лесу у встречного мужичка спросил, не испачкано ли мое лицо, он показал, где. На куртке два грязных пятна, дома отмою.
Пятна на куртке протер мокрой тряпкой. Высохла, а пятна остались.
Пришлось стирать. На правой руке два пальца сломаны, столько возни было.
Из головы не выходит драка. Вот они меня разогревают, и я бросаюсь на всякого. Как отличить нормального человека от неуловимого?
Теперь, когда прошло несколько лет с приключениями, вижу, что не все из них штатные сотрудники. Всех, кто участвует в приключениях условно можно поделить на три группы. Первая – одиночки, те, кого полчаса назад остановили на улице и 'попросили разыграть знакомого'.
Многие из них фальшивят и проваливаются в нестандартных ситуациях.
Вторая группа – люди прошедшие некоторую подготовку. С ними отрепетирована одна конкретная ситуация. Продуманы и согласованы движения. И третья группа – профессионалы, получившие специальное образование по борьбе с терроризмом в учебном заведении. Они действуют жестко, уверенно, используют скрытые средства связи, для них нет незнакомых ситуаций.
Последнее время со мной общаются дяденьки из первой и второй группы. Определить заранее, человек перед тобой или неуловимый невозможно. Это на фронте легко, как говорил Шарапов. Там все понятно – враг за линией фронта. А здесь, попробуй, догадайся.
После драки в ближайшем номере журнала с ТВ-программой, который я постоянно покупаю, фотография дяденьки с хмурым лицом, кулаком бьет в объектив. На другой фотографии свирепое лицо дяденьки с оскаленными зубами. В журнале кроме программы меня ничего не интересует, но когда листаешь, волей – неволей увидишь все.
Следующие недели две я редко выходил из дома, ждал, чтобы лебрышки зажили. В одном номере журнала с кроссвордами карикатура: дяденька обходит открытый колодец, и радуется, а сверху на него летит кирпич.
По середине дороги навстречу мне идут двое 'пацанов'. Идут не плечом к плечу, а оставляя между собой промежуток. В него я и прошел. За первой парой в ста шагах идут еще четверо, но на этот раз сбоку дороги. Поравнялся с ними, один дяденька говорит, смотря куда-то в пространство: – Что ж ты и здесь так не прошел?