После того, как моряки сбросили за борт груду металла, оставшегося от атаковавших корабль самолетов, они принялись поливать палубы из брандспойтов и вскоре вода стала красной от крови. То там, то здесь они находили ошметки плоти и другие останки тел японских пилотов, — языки, обрывки черных волос, куски мозга, руки, ногу. Один из моряков торжествуя отрубил палец и снял кольцо. Вскоре палубы очистились.
В то же время самолеты эскорта, сделав все, что они могли, для успешного выполнения задания, пытались вернуться на базу сквозь шквал заградительного огня, уходя от преследования перехватчиков. Детальный отчет о проделанном немедленно отсылался с базы главнокомандующему морским соединением, который, вне зависимости от результатов, представлял погибших пилотов к следующему воинского званию.[787] С западной точки зрения такие посмертные почести могут показаться несколько неудовлетворительной формой компенсации за отданную жизнь, особенно если учитывать, что никто из камикадзе до этого не получал никаких наград или повышений. Однако для молодых людей сознание того, что после смерти они будут официально признаны, утверждало их в героическом статусе и, без сомнений, служило в качестве дополнительного побудительного мотива в их последние часы.
Вылеты камикадзе с Мабалакага и других аэродромов на Филиппинах продолжались до января 1945 года, покуда не осталось ни одного действующего самолета. С 26 октября па б января рейды проходили ежедневно; всего в воздух поднялось около пятисот самолетов-самоубийц. Оставшиеся в живых пилоты пребывали в глубочайшем отчаянии, поняв, что больше вылетов не будет, и теперь им придется в качестве обычных пехотинцев всего лишь сражаться в арьергардных боях в горах. Однако, утром шестого числа оказалось, что ремонтные команды, работая всю ночь напролет, подбирая кусочки и остатки из того, что валялось вокруг летного поля, смогли каким-то чудом собрать пять самолетов «Зеро». Капитан Накадзима, на чью долю выпала незавидная обязанность отбирать пилотов для этого последнего вылета, вспоминал:
Ввиду особых обстоятельств, теперь, когда 201-е воздушное соединение практически перестало существовать… вместо того, чтобы просто назначить пилотов на этот день… я решил вызвать добровольцев. Я приказал всем пилотам собраться перед укрытием. Когда они собрались, я обратился к ним, описал наше положение и рассказал, у какую великолепную работу проделала ремонтная команда, подготовив пять дополнительных самолетов,
«Их состояние далеко не блестяще, — заметил я. — Собственно, два из них не могут J нести 250-килограммовые бомбы, поэтому их снарядили двумя 30-килограммовыми… С отправкой этих самолетов для нас закончится сражение в воздухе, и все мы продолжим действия в полевых войсках. Планируя эту последнюю особую атаку, я хотел бы узнать ваши пожелания.»
Тут я замолчал, давая им время подумать. Когда стало ясное, что они осознали сказанное, я продолжил: «Тот, кто желает добровольно принять участие в сегодняшней вылете — поднять руки.»
Я еще не успел договорить до конца, как все до единого подняли руки высоко в воздух и каждый выкрикнул: «Здесь!», сделав шаг вперед… Я сделал глубокий вздох и постарался придать своему лицу нахмуренный вид, чтобы скрыть переполнявшие меня эмоции.
«Поскольку все вы так хотите полететь, мы прибегнем к обычной процедуре назначения. Разойдись!»
Когда я повернулся, чтобы войти в укрытие, несколько пилотов подбежали и, хватая меня за руки и рукава, говорили: «Пошлите меня! Пожалуйста, пошлите меня! Пошлите меня!» Я обернулся и крикнул: «Каждый хочет полететь. Не будьте такими эгоистами!»
Это заставило их замолчать, и я зашел в укрытие, чтобы посоветоваться с командующим воздушным соединением относительно составления этого последнего списка.
У нас не было различия во мнении относительно того, кто возглавит это отряд. Не так давно лейтенант Накано был госпитализирован в Маниле с туберкулезом. Выйдя из больницы, он сказал мне: «Сейчас я выздоровел, однако нет гарантий, что не будет рецидива. Если бы я излечился навсегда, я бы мог ждать своей очереди в установленном порядке. Однако, если болезнь вернется, для меня больше не будет шанса вернуться на службу. Поэтому пожалуйста, пошлите меня на задание при первой же возможности.»
Помня о его просьбе, я собирался отправить его в полет на короткое расстояние, чтобы его силы сохранились до конца. Данное задание не должно было быть особенно затяжным, и это был последний шанс. Учитывая все эти факторы, я решил, что Накано является идеальным человеком на должность командира отряда…
Все это время продолжались вражеские налеты, и мы почти не могли выйти из укрытий. Корабли противника просто кишели в заливе Лингае; высадка должна была произойти с минуты на минуту.
Готовясь к отправке (порядковый номер 1645), с пяти самолетов, спрятанных в разных местах поблизости от аэродрома Мабалакат, сняли камуфляж и прогрели моторы. Столь тщательно и с энтузиазмом проводившиеся тренировки оказались полезными. Пилоты двигались быстро. Как только покатился первый самолёт, за ним сразу же последовали остальные.
Летное поле было испещрено воронками от бомб, однако, следя за сигналами, которые я подавал руками, самолеты были умело выведены на стартовую позицию. Когда я взмахнул правой рукой, командуя взлет, лейтенант Накано приподнялся в кресле и закричал: «Командир Накадзима! Командир Накадзима!»
Испугавшись, что у него что-то не в порядке, я подбежал к его самолету, узнать о неполадках. На его лице была широкая улыбка, когда он прокричал: «Спасибо вам, командир, большое спасибо…» Понимая; что в любой момент могут появиться вражеские самолеты, и что терять нельзя ни секунды, я, не говоря ни слова, дал команду взлетать.
Самолет Накано с ревом устремился вперед. Когда со мной поравнялся второй самолет, его мотор на мгновение сбросил обороты, и пилот крикнул: «Командир! Командир!» Я. яростно махал ему, чтобы он быстрее взлетал, но сквозь шум донеслись его прощальные слова: «Спасибо за то, что вы выбрали меня. Я притворился, что не слышу этого, но слова разрывали мне сердце.
Сцена повторялась, по мере того, как каждый пилот проезжал мимо меня: третий… четвертый… пятый — каждый сказал одно и то же…[788]
Это была прощальная песнь операций камикадзе на Филиппинах. Всем пяти самолетам удалось прорваться сквозь заграждения вражеских перехватчиков и долететь до мощного скопления американских военно-морских сил в заливе Лингае. Их сопровождал один самолет наблюдения, делавший фотографии атаки. Это свидетельство, однако, исчезло, и высшее имперское командование уверило себя, что нападение прошло успешно; в действительности же лишь один американский корабль был потоплен Накано и его сотоварищами — и был это всего лишь скромный миноносец „Лонг“.
Жертвы сотен камикадзе не смогли спасти Филиппин, и теперь адмиралу Ониси было приказано перевести ставку на Тайвань. Он взял с собой все документы, касающиеся камикадзе, дабы сохранить их для будущих поколений.[789] Вражеские войска продвигались все ближе к родным островам, а Ониси был убежден, что то, чему не удалось осуществиться на Филиппинах, будет испробовано с еще большей решимостью на Тайване. Царил все нарастающий дух поспешности; первые отряды камикадзе поднялись с Тайваня всего через два дня после их формирования, и с этих пор вылеты шли один за другим. Тренировочный период пилотов для самоубийственных атак был сокращен всего до десяти дней. Все внимание теперь уделялось процедурам взлета и тарана, тратить время на то, чтобы обучать технике посадки, было уже роскошью.[790]
Подобно умирающему пациенту, ослабевшее тело которого поражается все новыми и новыми приступами, Япония быстро теряла последние оборонительные силы, которые могли бы спасти ее от полного поражения, или, по крайней мере, отдалить последние часы. Тактика шквальных нападений камикадзе была шагом отчаяния» Ударные группы адмирала Ониси на Филиппинах были первыми официально созданными командами самоубийц, однако тактика намеренного самопожертвования часто использовалась на ранних этапах войны, в частности — в самом ее начале, когда адмирал Ямамото послал в Пирл Харбор пять «карманных» подводных лодок в общем плане нападения 7 декабря. И хотя этих подводных карликов официально не называли оружием самоубийц, относительно судеб их экипажей ни у кого не было сомнений. Четыре из пяти были немедленно потоплены — как оказалось безо всякой пользы для нападавших. Позже «карманные» подлодки использовались в неудачной атака на Сиднейскую гавань, и только после этой бесплодной попытки Имперский флот решил прекратить использование подводных самоубийственных средств. Однако, несмотря на то, что течение военных действий стало резко неблагоприятным, японцы вновь прибегли к самоубийственной тактике и ее орудиям. Сперва эти действия были индивидуальными и обычно импровизированными — в соответствии с необходимостью момента, когда становилось ясно, что обычные методы не применимы. Задолго до того, как отряды камикадзе стали существовать в умах, пилоты Имперского Флота использовали тактику «удара телами» в воздушных боях с В-2 и другими вражескими бомбардировщиками. Первый зафиксированный документально таран произошел в мае 1943 года, когда сержант Ода намеренно столкнулся на своем маленьком истребителе Ki-43 с американским В-17, и смог своим самопожертвованием спасти — так, по крайней мере, говорит традиция — весь японский конвой, — героический поступок, за который посмертно он был повышен в чине на два ранга.[791] Когда выяснилось, что лобовые таранные атаки не приносят эффекта, морские пилоты, действуя по собственной инициативе, стали нападать на огромные вражеские самолеты, стараясь перерубить своими пропеллерами его рули. Несмотря на фантастически трудный маневр по сближению с рулями на высокой скорости, избегая одновременно огня вражеских пушек и опасность от его пропеллеров, этот способ «стрижки» помог многим японским пилотам сбивать вражеские бомбардировщики.
