Нелегко было сидеть без дела мужчинам. Вайт пристроился за домом и длинным ножом строгал палку. Другие ремонтировали принесенную из сарая сбрую. Даниэль продолжал колоть дрова. За последние два дня он заготовил их достаточно много и сделал хороший запас лучины для растопки. Сейчас он сидел на пеньке и точил топор.

После полудня на крыльцо вышел Ход. Его плечи поникли, а лицо выражало сильное беспокойство. Вся семья приготовилась к тому, что он сейчас скажет такое, что им никогда не хотелось бы услышать. Прежде чем заговорить, он немного постоял.

– Входите. Ма хочет всех видеть, каждого из нас.

Все поняли, что настал тот момент, которого они больше всего боялись. Молча, они медленно встали и направились за Ходом в комнату матери.

Мерси вошла последней. Она позвала Даниэля, и, когда он подошел, крепко взяла за руку и повела за собой. Стоя со своими братьями у кровати, она впервые почувствовала себя их родственницей. Кровь объединила их вместе, связала с этой маленькой, седой женщиной, теперь лежащей перед ними. Мерси почувствовала, как у нее защекотало в горле.

Никогда еще Мерси не приходилось быть в такой тишине. Не слышно было ни детей, играющих под дубом, ни свиней в загородке. Даже куры и те притихли во дворе. Еще долго ничто не нарушало тишину, кроме тиканья часов да пения пересмешника за окном.

Открыв глаза, мать обвела всех долгим взглядом. Ее лицо было спокойно, а глаза ласковы. Она заговорила. Ее голос больше напоминал шепот, и все напряглись, стараясь не пропустить ни слова.

– Вы... Бакстеры. Вы то... что создали... я и Уилл. И вы не должны опозорить имя своего отца.

Ей было трудно говорить, и она останавливалась после каждого слова. Ход опустился перед кроватью на колени и положил свою грубоватую руку на руку матери.

– Ход, – не открывая глаза, произнесла она. – Ты с Марти переедешь сюда. Ланни может жить в твоем доме. – Последовала длинная пауза.

– У Байта есть своя земля. Для Берни и Гидеона тоже есть много земли, когда они женятся. Ты... слышишь меня, Ход?

– Да, мама. Я слышу тебя. Все будет так, как ты хочешь.

Все с тревогой ожидали. Пальцы матери теребили покрывало. Наконец, она открыла глаза и посмотрела на Марту.

– Ты была прекрасной дочерью, Марта. Я хочу подарить тебе часы...

– Я люблю тебя, Ма. Не надо мне ничего дарить.

– Это мое желание. – Ее глаза устремились на Хода. – Это не мое дело говорить тебе, но ты должен беречь Марту.

– Да, мама. Буду беречь.

– Дори, ты дарила мне радость и улыбку, как и говорил Вайт. Я дарю тебе деньги, на которые ты купишь себе в магазине платье и туфли. Ты будешь красивой. Мне бы хотелось увидеть тебя...

– Ах... Ма... – Дора прижалась лицом к плечу мужа и зарыдала.

– Кончай свой кошачий концерт, Дорита. – Слова, произнесенные шепотом, прозвучали как приказ. – Я хочу еще кое-что сказать.

– Да, мама, – сказала Дора, вытирая слезы.

– Уилл говорил, что Ленни... самый лучший стрелок из вас. – Она замолчала, переводя дыхание.

– Он хотел, чтобы его ружье досталось тебе, Ленни. Ты будешь заботиться о нем, слышишь?

– Я буду, Ма.

– Берни, ты не такой тупоголовый, как они говорят. Ты умеешь управляться со свиньями. Я уже говорила Ходу, чтобы он позволил тебе вести это хозяйство и помог построить для них свинарник. Уилл говорил, что виски может приготовить любой дурак, но нужно особое чутье, чтобы выращивать свиней. – Она устало закрыла глаза.

Всем собравшимся в комнате показалось, что прошло очень много времени, прежде чем эта хрупкая женщина заговорила вновь. Все глаза устремились на нее. Из глаз Байта покатились слезы. Он прижал к себе свою жену и беззвучно плакал. Лицо Хода так напряглось, как будто оно было высечено из камня, у Ленни – тоже. Берни кусал губы и сжал руки, по его щекам катились слезы. Впервые Гидеон не прихорашивался и не улыбался. Он стоял, низко опустив голову и скрестив на груди руки. Когда мать назвала его имя, он поднял голову.

– Гидеон?

– Я здесь, мама.

– Боюсь, что я испортила тебя, сынок. Ты был таким хорошеньким, как девочка, когда родился. Я хочу, чтобы Вайт и Ход обратили на тебя внимание. Если ты и дальше будешь кружиться возле женщин, то погубишь свою жизнь.

– Я... больше не буду, Ма.

– Не обещай то, что не выполнишь, сынок. Если ты захочешь узнать, что находится по ту сторону гор, езжай. – Из ее груди вырвалось хриплое дыхание. – Но возвращайся. Горы – твой дом. Ты любил, когда отец играл на шарманке. Ты пел и танцевал, как птичка, когда был маленьким. Возьми ее и сохрани для своих детей.

– Я сохраню ее. – По щекам Гидеона лились слезы, но его голос оставался прежним.

Мерси еще крепче сжала руку Даниэля, когда глаза ее матери остановились на ней. Вдруг миссис Бакстер стала задыхаться. Она открыла рот и долго лежала, переводя дыхание, затем произнесла:

– Я настроила свое сердце, что не умру..., пока не увижу тебя. Я послала за тобой Ленни и Берни. – Она замолчала. – Теперь я могу не волноваться. Ты красивая женщина, и ... я горжусь тобой, Эстер.

– Я тоже... люблю тебя, мама.

– Тебе здесь ничего не нужно. У тебя хороший муж, который любит тебя так же, как и мой Уилл любил меня. А это дороже золота. Вези ее назад, в Иллинойс, Дэн. Заботься о ней и подари ей детей. Женщина без детей немного стоит.

– Все будет так, как ты хочешь, Ма.

– Ход! Где Ход?

– Я здесь, Ма.

– Я хочу, чтобы Мерси взяла с собой смертный венец вашего отца, Ход.

– Хорошо, Ма.

– Забери его с собой, Эстер. Это оставил твой отец перед смертью. – Ее глаза закрылись, и голос прервался на последнем чуть слышно произнесенном слове.

Вся семья стояла вокруг кровати, не отрывая глаз от лица матери. Она слегка повернула голову, и ее губы задвигались. Казалось, что миссис Бакстер говорила, но ни одно слово не сорвалось с ее губ. Время тянулось для всех ужасно долго, когда она, наконец, открыла глаза. Ее взгляд устремился на дверь, и она медленно кивнула головой, как будто что-то увидела. Ее губы изогнулись в легкой улыбке. Мать опять посмотрела на своих детей.

– Я не хочу, чтобы вы плакали! Слышите меня?

Даже лежа на смертном одре, она все еще продолжала командовать ими. «И перед лицом смерти она может быть такой сильной», – подумала Мерси.

Мать была старой и больной, но непобежденной. Она вышла замуж за любимого человека и нарожала ему столько детей, сколько Бог им послал. Некоторых из них она похоронила, а остальные беспрекословно повиновались ей. Ее жизнь, видимо, была нелегкой, но она знала любовь мужа и уважение детей, которые поддерживали ее в годы труда и страданий.

– Поцелуйте в последний раз вашу мать! – велела она более громким голосом.

Ни одного слова протеста, ни одного всхлипывания не проронили эти большие мужчины. С мокрыми от слез, обветренными щеками, они подходили к кровати, опускались на колени и запечатлевали последний поцелуй на челе своей матери. После мужчин к кровати подошла Мерси и поцеловала мать, а потом, крепко взяв за руку Даниэля, вышла вслед за Бакстерами на крыльцо.

День заканчивался: Мерси показалось, что с утра прошла целая вечность. Она помогла Марте накрыть на стол. Все члены семьи, измученные переживаниями, ели мало. По очереди они сидели у постели матери и молча смотрели, как она металась по подушке, из ее рта вырывалось хриплое дыхание.

Солнце садилось за хребты гор. Его последние лучи скользили по комнате, оставляя светлую дорожку на полу. Мерси вернулась в комнату, чтобы побыть наедине с матерью. Вдруг она увидела, что мать открыла глаза и пристально смотрит на нее. Девушка склонилась над кроватью.

– Мама! Ты чего-нибудь хочешь?

– Возьми меня за руку, Уилл.

Слова были произнесены спокойно и отчетливо, а веки затрепетали и опустились. Через мгновение лицо матери расслабилось, ее тонкая рука дернулась и замерла. Мерси охватил ужас. Она бросилась к двери!