Станислав Борисович подошел к книжной полке, вытащил толстенный фолиант, развернул и положил на стол.

– Вот, полюбуйтесь.

– А чем здесь, собственно, любоваться? – хмыкнул Комбат, проводя пальцами по гладкой странице.

– Это цветная реконструкция с черно-белых снимков и гравюр.

– Понятно, что дальше?

– Это очень ценная вещь.

– Сколько она стоит, эта ваша комната?

– Я не являюсь ее владельцем, но я знаю людей, которые имеют к ней отношение. Дело вот в чем, Борис Иванович: это подсудное дело, ведь «Янтарная комната» является достоянием государства, которое похитили фашисты.

– Вот уже эти немцы, вечно мне дорогу норовят перебежать! Так она есть или нет? – наконец спросил Комбат, глядя прямо в глаза Шеришевскому.

Тот склонил голову на бок, сцепил пальцы. Хрустнул суставами.

– Она существует, не могла же она раствориться в воздухе? Такие вещи на помойку не выбрасывают, от пожаров хранят бережно, а если уж прячут, то – надежно.

– Так значит она есть?

– Есть, есть.

Шеришевский огляделся по сторонам, затем вытащил из книжного шкафа завернутую в ткань панель, бережно, как ребенка, развернул, смахнул пылинки, зажег лампу, направил луч света на инкрустацию, чтобы отблески горели в толще янтаря, и сказал:

– Вот кусочек этой комнаты, маленькая частичка.

– Откуда я знаю, может, ты склепал ее сам?

– Нет, что вы! Вы можете позвать экспертов. Хотя лучшим экспертом в этом деле являюсь я. И коль уж говорю, что это подлинник, так оно и есть.

– Не врешь?

– В делах лучше правду говорить, за такие деньги голову точно оторвать могут.

Комбат послюнил палец, провел по гладкому полированному янтарю.

– Блестит! – буркнул он и самодовольно хмыкнул. – Как настоящая блестит! Блин, даже у директора такой нету.

– У какого директора? – задал вопрос Шеришевский.

– У директора алмазных приисков. Это мой конкурент. Сволочь невероятная! Денег не мерено, а алмазов так вообще не счесть. Наверное, в трехлитровых банках, хранит, сволочь, фашист переодетый! Вот уж гад. И подкопаться к нему никак нельзя. Ни ФСБ, ни ФСК – никто его сколупнуть не могут. Сидит, как пень дубовый, и все под себя гребет. Я с мужиками пытался его тряхнуть, да ничего у нас не вышло. А где эта знаменитая комната находится?

– Ну, знаете ли… – Шеришевский даже прихлопнул в ладоши, – вы такие вопросы задаете…

– Понимаю, вы пока не подследственный, а я не следователь. В общем, как я понимаю, она есть.

– В общем-то да, – весьма уклончиво покачал головой Шеришевский и кивнул. – Если хотите, я могу вас свести с ее хозяином.

– Слушай, любезный, – Рублев набычился и даже покраснел, – ответь мне на один вопрос: а меня за задницу вместе с комнатой не возьмут?

– Если аккуратно, то не возьмут, – ответил Шеришевский, морщась от прямоты вопроса.

– Значит, не возьмут?

– Не возьмут. И искать у вас ее не станут. Если вы не будете распространяться, то не станут.

– А на кой она мне хрен, эта «Янтарная комната», если ее никому не покажешь, если никто завидовать не станет? На кой хрен, скажи?

– Ну как… Это большая ценность, это вложение денег…

– Будешь ты мне рассказывать про вложение денег!

Уж не тебе меня учить. Я знаю куда деньги вкладывать и как. Эта комната занимает место, а горсть алмазов можно в рот запихнуть и проглотить. И стоить это будет столько же. Так сколько она стоит, говори! – Рублев надвинулся на коллекционера. Тот попятился, уперся спиной в стенной шкаф и чуть не выдавил стекло острыми лопатками.

– Сколько стоит? – буркнул Комбат, глядя прямо в глаза Шеришевскому.

– Думаю, миллиона три. Но естественно, можно будет поторговаться.

– Три лимона… Большие деньги, конечно, по нынешним временам даже большие. Хотя если твоя сраная квартира тысяч триста стоит, то три лимона за «Янтарную комнату», в которой жить нельзя?.. Нет, меня это не устраивает.

– Как не устраивает? Но вы же хотели чего-нибудь этакого…

– Да, хотел, но мне хочется, ты пойми, чтобы ко мне люди пришли, чтобы я их завел, стол накрыл, чтобы мы сели. Вот, мол, кореша, знаете где сидим, конкуренты, компаньоны – в «Янтарной комнате». Тут цари да императоры пировали, послов принимали, а теперь я хозяин, я, Борис Рублев! Но ты же понимаешь, в эту комнату никого не заведешь, никому ее не покажешь.

– Вообще-то знаете, – Шеришевский подошел к Рублеву на один шаг, – она стоит намного больше – намного. Может, миллионов десять-пятнадцать, особенно если ее вывезти на запад и продать там.

– А кто ее там купит?

– Знаете ли, миллионеров, коллекционеров очень много, а вещь, поверьте, очень ценная.

– Три миллиона, три миллиона… – Комбат заходил по кабинету, нервно морщась, хрустя суставами.

У Шеришевското возникло желание, чтобы этот человек побыстрее ушел из кабинета, а то ненароком зацепит за угол шкафа и тот вместе с книгами, вместе с Брокгаузом и Ефроном рухнет на пол, развалится на досочки.

– А ты, случаем, не сумасшедший, а? – спросил Комбат, резко останавливаясь.

– В смысле искусства или в смысле дела?

– Не боишься?

– Чего бояться? Вы же человек надежный.

– Я-то надежный. А если тебе подвернется мужик не такой, как я, возьмет и заложит куда следует? Из тебя же душу достанут через задницу.

– Все, Борис Иванович, забудем, о чем мы говорили.

Глядя на то, как испугался Шеришевский, Рублев довольно потер руки.

– Ну вот, это я тебя испытывал, думал, ты сам с ментами связан. А раз испугался, значит – нет. Подходит мне твой товар. Я себе спальню панельками обделаю. Говоришь, она большая? У меня как раз есть одно помещение. Стоит на озере дом, до ближайшей деревни сорок километров. Я туда баб вожу и партнеров важных заграничных. Ладно, забираю, – сказал Рублев таким тоном, словно бы разговор шел о копеечной сделке, а не о цифрах с многочисленными нулями. – Только, как понимаешь, с собой я такие деньги не таскаю, уж очень обременительно. Говоришь, хозяин у нее есть? А камнями он не возьмет на эту сумму?

– Не знаю, не знаю, – замялся Шеришевский и в душе понял: этот тупой «новый русский» наверняка купится на его предложение. – Так в камнях же нужно разбираться, их все оценить надо.

– У меня камни – высший сорт! С этикеткой, если хочешь. Все написано. И все граненые, не какой-нибудь сырец, который еще обрабатывать надо. Камни настоящие, стоящие. Такие, как этот. Но на аукционах их выставлять нельзя.

– Почему? – задал вопрос Шеришевский.

– По качану. Они такие же, как твоя «Янтарная комната», нигде не числятся, ни по каким бумагам не проходят.

– Так, давайте, я вас сведу с нужным человеком.

– Что за человек? – с недоверием спросил Комбат.

– Есть один мужчина, солидный. Он является владельцем.

– Ну что ж, давай встретимся, потолкуем, коньячка, водочки выпьем.

– Подождите в гостиной, а я с ним по телефону переговорю. Может, сейчас и приедет.

Комбат вышел, потирая руки. Андрей смотрел на него. Разговору явно мешал Пигулевский.

– Все нормально, ребята, остаемся на местах. Тебе-то хоть что-нибудь обломится? – спросил Рублев у Пигулевского.

Тот кивнул:

– Рад, что вам помог.

– Хорошо, я тебя тоже не обижу, когда товар заберу. А, может, и еще когда к тебе обращусь. Мужик ты, вроде, нормальный, во всех делах понимаешь. Главное, Сразу ущучил, что мне нужно. Нюх у тебя, что ли?

– Да-да, я просто понимаю. Знаете ли, много контактов, много людей… – расплывчато говорил Пигулевский, который сам-то еще не знал о чем идет речь и о каких суммах. И прекрасно понимал, что навряд" ли узнает, что продано «новому русскому» и за какие деньги. И самое главное, он не узнает, кто был продавцом.

Но то, что дело затевается крупное, на большую сумму, Пигулевский чуял, как охотничий пес чует дичь. И понимал, сделка, как и большинство подобных сделок, незаконная и лучше держаться от нее подальше и рот на большие комиссионные не раскрывать. Лучше меньше, да спокойнее, чтобы голова потом не болела.