– Думаю, воротничок сойдется, если шею напрягать не станешь.

– А что, расстегнуть воротничок нельзя?

– С галстуком?

– А что такого?

– Одевайся.

Борис Иванович с удовольствием облачился в белую, пахнущую освежителем рубашку, застегнул пуговицы, а затем, взявшись за манжеты, с удивлением посмотрел на Андрея.

– Пуговицы-то у тебя оторваны! Сразу видно, без жены живешь и баб непутевых водишь.

– Сюда запонки надо. Ну и профан же вы в таком деле, Борис Иванович!

– Каждый человек в каком-то деле профан.

Комбат принял от Андрея запонки – дорогие, блестящие золотом, с камнями – и аккуратно, боясь раздавить их пальцами, вставил в прорези манжет.

Подберезский не удержался от смеха.

– Ты чего? – сдвинув брови к переносице, поинтересовался Комбат. Он и сам себе не нравился в таком одеянии. Из-под белой длинной рубашки торчали сильные загорелые ноги в простецких серых носках.

– Вот брюки, – Андрей подал штаны, звякнув изящной пряжкой.

– Не мужское оно все какое-то, – продолжая хмуриться, Комбат осматривал брюки.

– У бабских ширинок не бывает.

– А-то я не знаю.

Рублев влез в стильные, чуть зауженные книзу, брюки, затянул ремень и расправил рубашку. Верхняя пуговица у воротника так и осталась не застегнутой.

– Галстук.

– Простоват не будет? – усомнился Борис Иванович, разглядывая узкий галстук темно-бордового цвета с тусклыми серебряными блестками.

– Ты посмотри на другую сторону.

– Сделано во Франции. Ну и что? – после некоторых сомнений перевел надпись Комбат.

– А значит, лучшего не найти.

– Думаешь, я знаю как эта гадость завязывается? – Комбат крутил в руках галстук так, словно бы это была удавка и он собирался набросить ее на шею своему врагу.

Андрей Подберезский попробовал завязать галстук Комбату, стоя к нему лицом, но ничего не получилось.

– Черт, привык на себе завязывать! Такое впечатление, будто в зеркало смотрю и пытаюсь что-то сделать руками.

Подберезский зашел за спину Комбату и только тогда завязал галстук.

– Шею не напрягай.

Пуговица зашла в петлю, галстук затянулся, и Подберезский тут же приколол его изящной серебряной булавкой. Подал Комбату пиджак.

Тот неуклюже влез в него и застегнулся на все пуговицы. Он стоял перед зеркалом, глядя на отражение, и не узнавал самого себя. Лишь только голова оставалась прежней, все же остальное – поддельное и комично-утрированное. И без того широкие плечи Комбата сделались шире из-за фасона пиджака. Большие отвороты, костяные пуговицы.

– Еще ничего, когда стоишь, опустив руки, – тихо проговорил Борис Иванович, – но стоит поднять – сразу появляются складки.

– Костюмы надо уметь носить, – поспешил утешить его Подберезский.

– А что их носить – надел и пошел.

– Комбат, камуфляж на каждом встречном смотрится?

– Нет, ты что. Чтобы камуфляж носить, нужно крепким мужиком быть.

– То же самое и с хорошим костюмом.

Подберезский ходил возле Комбата и осмотрев его, честно признался себе:

«Нет, Борис Иванович смотрится фальшиво, обманом за версту разит».

– Ну что? – спросил Рублев, зная наперед, что сейчас услышит от друга.

– Херня, – признался Подберезский, – не смотришься ты в дорогом костюме.

– А ты смотришься?

– Могу продемонстрировать.

Борис Иванович уже хотел было скинуть пиджак, но Подберезский взял с полки фотоальбом и развернул где-то на середине. На небольшом цветном снимке на фоне какого-то готического собора стоял Подберезский в костюме, с сигаретой, вправленной в мундштук, в левой руке. Волосы, обычно непослушные, аккуратно уложены.

– Ты, что ли? – усомнился Комбат.

– А то кто еще? Во Францию в прошлом году по делам ездил.

– Да, умеешь носить. А мне такой не подойдет. Что же нам делать?

Подберезский подошел к шкафу и вновь стал перебирать костюмы. И тут его осенило:

– Сейчас я тебе прикид подберу.

Комбат с радостью разделся, оставив на себе из шмоток Подберезского только рубашку и галстук.

«Если Комбат не подходит для дорогого костюма, – думал Андрей, – то нечего мечтать, что Бориса Ивановича можно изменить за такое короткое время».

– Штаны, – он подал ему зеленые, от одного из костюмов брюки.

А затем взял свой самый нелюбимый пиджак малинового цвета с золотыми пуговицами. Бывшая жена, не отличавшаяся хорошим вкусом, как-то купила ему эту дрянь, будучи в полной уверенности, что именно так должен выглядеть солидный человек: идет по улице и сияет золотыми пуговицами. Издалека видно, что богатый.

А вот Комбат не увидел в этом подвоха. Он надел брюки, влез в пиджак и его даже не смутило, что одежда немного ему не по плечу, чуть маловата.

– Вот теперь вроде бы порядок. Похож на ребят, которые в дорогих машинах ездят.

Подберезский не стал убеждать Комбата, что в таких шмотках в Москве можно встретить разве что провинциалов, да лиц «кавказской национальности».

– Ничего себе видок! – говорил Комбат, пытаясь заглянуть себе за спину. – И там сидит, как влитый.

Было в этом импровизированном костюме что-то от военной парадки или дембельского мундира. И теперь, когда Комбат был облачен в малиновый пиджак, почему-то перестало бросаться в глаза, что щеки его выбриты далеко не идеально.

– Вот только галстук душит, – Рублев с отвращением распустил узел и расстегнул верхнюю пуговицу.

– Я же тебе говорил, батяня-Комбат, к костюму привыкать надо.

– На хрен мне к нему привыкать! Всю жизнь ходить в нем не собираюсь. А на то дело, которое затеяли, можно будет пару часов в день и потерпеть. Выйду из твоей квартиры – снова затяну.

Подберезский остановился.

– Хотя нет, лучше, наверное, ходить с расстегнутой верхней пуговицей.

– Ты уверен?

– Точно. Так интереснее.

В шкафу у Андрея стояло и несколько пар обуви, которые он еще ни разу не надевал. Подберезский предпочитал закупать обувь до начала сезона и приобретал по несколько пар, зная наперед, что ему долго приходится привыкать к новой одежде, к новой обуви, прежде чем почувствует себя в ней удобно.

Комбату достались ботинки на толстой рифленой подошве фирмы «Экко», немного не по сезону, более зимние, чем осенние. Но голландскую зиму вполне можно сравнить с русской осенью, да и Комбату они понравились, потому что напоминали армейские ботинки, только были раз в пять мягче и сшиты аккуратнее. Одна беда: размер у Андрея был на один меньше, чему у Рублева.

– Ничего, и не такие разнашивали, – сразу же отверг Рублев предложение Андрея поехать купить ботинки.

Он подумал, что неплохо было бы в таком прикиде появиться на глаза своей женщине – Светлане Иваницкой.

«То-то удивилась бы, а то и вовсе не признала бы!»

Но эти мысли оказались мимолетными и вновь Комбат подумал о деле. Он не привык действовать хитростью, обычно ставку делал на силу. Поэтому теперь во многом ему предстояло полагаться на полковника Бахрушина, на чутье Андрея Подберезского и знание дела своего брата Андрея. А самому ему предстояло выполнять роль наживки.

– Ты уж извини, Андрюша, но долго я находиться в этом не могу, – Комбат снял пиджак, сел, закурил. – Не нравится мне твой прикид. Если бы не Леонид Васильевич меня об этом попросил, черта с два я стал бы ввязываться.

Подберезский прищурился:

– Тебя и брат об этом просил.

– Если бы на него не стал давить Бахрушин, он бы никогда ко мне с подобным предложением не обратился.

– А вот, кажется, и тот, о ком мы говорили, – Подберезский выглянул в окно. Во двор заехал черный лимузин.

– Не твои ли соседи?

– Таких у нас во дворе нет.

И точно. Когда двери черной машины, снабженной темным тонированным стеклом, отворились, на асфальт ступил Бахрушин. Одет он был в штатское, и Подберезский еще раз поразился тому, как Леонид Васильевич при своей неказистой фигуре умеет носить костюм – ни единой складочки, стрелки такие, словно бы брюки только что вышли из-под утюга.