С отроческих годков нас выучили тому, что плохо заниматься незащищенным сексом. Но забыли предупредить, что мы будем вступать в незащищенные браки. Бог домашности больше не спасает нас. Семья уже почти не защищена обычаем, а царствующая идеология личного успеха с трудом отыскивает для семьи подходящий уголок. Вот простейший пример — статья в последнем номере журнала «Men‘s Health». Журнал этот, правда, издавна отличается особенно победительной глупостью, — но ведь типичной же глупостью. Где умный промолчит, там «Men‘s Health» правду скажет. Словом, отправился корреспондент журнала на курсы молодых отцов. Репортаж начинается с цитаты: «Группа адъюнкт-профессора социологии Университета Флориды Робин Саймон, обработав ответы 13017 мужчин и женщин, недавно пришла к выводу: статус родителя не приносит никакой выгоды. Итог исследования таков: ключом к личному развитию и счастью дети не являются, а без ребенка жизнь не так уж пуста и бессмысленна». Ну, предположим. Дальше — само тело репортажа. «Ну, веселее, папочки…» — женщина на коврике показала красивые зубы. Все (пришедшие на занятия школы молодых отцов. — Е. П.) горестно закивали: «Да, мы стали папами…» В чем причина горя? Вот в чем: «засранцы кричат, и больше этого выносить никак нельзя»; «мужчин волнует, как спастись от ужасного запаха экскрементов по всей квартире». Так… Дальше журналист пеленает (обучения для) куклу-младенца и одновременно составляет в уме блестящую фразу для будущего репортажа: «Кое-как я замуровал адского истукана». Финал познавательной статьи таков: «Угрюмый чихнул и повернулся ко мне: „Надо было пользоваться презервативом, чувак. Все-таки“». Это вывод. Собственно говоря, и родителям автора статьи недурно было бы подумать в свое время о том же — да вот беда: милый мальчик ведь не сам исторгнул пафос своего репортажа. Он — верный солдат вполне себе сложившегося мировоззрения. Главное — личный прогресс, достижение успеха и обладание суммой удовольствий, к успеху прилагаемых. Какое же отношение к этому блестящему целеполаганию могут иметь дети-засранцы? Семья, воля ваша, тормозит самосовершенствование. Она требует каких-то жертв. Это что-то из другой жизни, это, наверное, для неудачников. Или для провинции. Это про какой-то долг. Нет, конечно, успешный человек может поделиться своим счастьем с красивой девушкой, которая, возможно, родит ему белокурых ароматизированных детишек, но почему должен-то? Собственно говоря, и женский личностный рост тоже очень и очень приветствуется. Правда, девице все-таки надо выйти замуж (это входит в систему ценностей), но что с ней будет через десять лет, это уже совершенно не интересно. В дамских журналах (казалось бы, призванных интересоваться женскими судьбами) всякое интервью с семейной знаменитостью всегда содержит несколько недоуменный вопрос: «Вы столько лет вместе с супругой. Как вам удалось сохранить брак?» — «Сам не знаю, — обычно скромно отвечает интервьюируемый, — как-то получается пока».

В чем первопричина брака? В желании. Он и она хотят быть вместе. Возможно, это любовь, а возможно, и нет. Но к своим желаниям и она, и он привыкли прислушиваться с величайшей тщательностью — разве «хочу» не самое главное слово на свете? Люди захотели быть вместе и поженились. А потом расхотели и развелись. «Извини, сынок, но мы с мамой больше не любим друг друга. Когда ты вырастешь, ты нас поймешь». Очевидно, взаимное желание двоих и обязательства, налагаемые этими желаниями, не могут быть реальным фундаментом семьи. Действительно, «одного супруга слишком мало, а одного ребенка слишком много». Очевидно, брак в самом скором времени претерпит колоссальные, революционные изменения. Я, например, уверена, что не пройдет и пятидесяти лет, и любая группа из пяти человек, решившая жить вместе и воспитать, скажем, троих детей, будет официально признаваться семьей. В этом различии — между понятиями «брак» и «семья» — и кроется спасение. Потому что семья значительно больше, чем брак.

Ее трудно желать — семью. Потому что ее трудно строить и трудно сохранять. Семья — не прихоть. И что бы ни случилось с браком, семья никуда не денется. Мать и ребенок — это семья. А «извини, сынок, я больше не хочу», — это голос бывшего брачующегося.

Именно поэтому в России не популярен «английский» брак (правда, в Англии его называют французским), то бишь брак свободный. Речь идет о необременительном сожительстве двух супругов, каждый из которых заинтересован в сохранении семьи как хозяйственной единицы, но живет при этом собственной интимной жизнью. Казалось бы, удобный выход! Но из чего? Из какого положения? Пары, живущие в браке, не видят необходимости сохранять видимость постылого союза. А пары, строящие семью, — ну, тут более сложные варианты.

Я расскажу вам историю одного свободного брака (кстати, чудесен народный взгляд на подобные союзы, и сформулирован он таким образом: «Отдай жену дяде, а сам ступай к бляди»).

Жили-были в Москве муж и жена. Был у них ребенок, семилетний мальчик Ваня. А любовь — прошла. Нужно сказать, что обнаружили они пропажу любви в 1998 году, том самом, когда деньги в стране кончились, поэтому английский брак стал для них единственным выходом — никакой второй квартиры не было, да и мальчика Ваню нужно было кормить три раза в день. Разошлись по разным комнатам, разделили свободные вечера и принялись за осуществление новых брачных практик. И вот он завел приятнейший роман с бывшей однокурсницей, а она полюбила строителя-турка. Было в Москве такое время, когда красивые новые дома строили турецкие рабочие. И вот однажды осенним вечером наша героиня пришла домой в кожаном пальто, подаренном иноземным возлюбленным. Казалось бы — ну и что? Трудно понять, что. Но мужу это обстоятельство показалось очень обидным. «Интердевочка! — свистящим шепотом сказал он ей в прихожей, — ты окончательно пала в моих глазах. Невозможно представить, что ты воспитываешь моего ребенка! Во что ты превращена этой постыдной связью? Я отомщу ему и отомщу тебе!» — «Ну, конечно, ты отомстишь! Ну, скажи, как?» «Увидишь!» — и он ушел в ночь. Вот такой был неприятный разговор. А когда она проснулась утром, в квартире чудовищно, непереносимо воняло.

С обмиранием сердца выскочила на кухню и увидела, что в самой большой ее кастрюле кипит что-то ужасное. Какая-то бурая, с зеленью, биомасса — а в водовороте крутого кипятка мелькают металлические армейские пуговицы с гербом иностранной державы. Да и не турецкие ли? О Господи, вроде бы что-то с полумесяцем. Сердце остановилось. Что такое? Убил турецкого солдата и сварил его? Нет, солдат бы не поместился, — убил и теперь избавляется от мундира. Мысли ее смешались — как-то не пришло в голову, что вроде бы солдата взять неоткуда, и турецкого тем более. Подхватила мусорный совок, побежала было во двор рыть яму (закопать содержимое кастрюли, что бы там ни было), поскользнулась, упала на лестнице. Сообразила, что варево никак из квартиры не вынести — соседи же, дом многоквартирный. Спустить в унитаз! Схватилась за горячую ручку, возопила, уронила ужасную бадью на пол. Прыгала, трясла рукой, рыдала. Из кастрюли вывалилось страшное. Как найти в себе силы хотя бы посмотреть — что? Но смотреть на страшное — женская работа. Осмелилась. Господи, радость-то какая — это же ее новое кожаное пальто! Сваренное вкрутую.

А тут и ключ в двери — муж стоял в прихожей с бледным и беспощадным лицом человека, поставившего последнюю точку в отношениях. Бросилась ему на грудь, подвывая от счастья.

С пуговицами же дело объяснилось просто — в начале девяностых годов случилось переобмундирование доблестной турецкой армии, пуговицы старого образца ничего не стоили, и стамбульские заводчики широко использовали их в своем недорогом пошивочном деле — обтягивали кожей и пришивали на куртки и женские пальто. Ну а в кипятке, конечно же, дрянная кожа размокла. Стоит ли говорить, что супруги помирились? Простили друг друга. Восстановили семью, добились относительного достатка. Живут в нерушимом покое.