«Мама, не надо залезать на дерево, — сказал Ходорковский. — Это ужасно увидеть, что мама твоя залезла на дерево, а потом целый день думать, сумела ли мама с дерева слезть».

Мы прогуливаемся с Мариной Филипповной Ходорковской по территории лицея-интерната «Коралово», и Марина Филипповна рассказывает мне, что когда шло следствие, молодые сотрудники ЮКОСа к тому времени, как Ходорковского привозили на допросы, забирались на деревья возле здания прокуратуры и, пока Ходорковского выводили из грузовика с решетками, кричали Ходорковскому слова поддержки. Во время одного из свиданий с сыном в тюрьме Марина Филипповна сказала: «Я тоже завтра залезу на дерево». «Мама, не надо залезать на дерево», — сказал Ходорковский.

— А мама, — говорит Марина Филипповна, — очень даже может пока еще, слава богу, залезть на дерево, и слезть с дерева тоже может сама. Когда эти коттеджи строились, рабочие покрыли крышу и говорят мне: «Ну вы, конечно, не полезете смотреть?», а я говорю: «Ну конечно, я полезу».

Марина Филипповна показывает мне коттеджи, в которых живут дети. Линолеумный пол, простая мебель, по два человека в комнате, душ в конце коридора — не дворец, в общем, если не сравнивать с государственными детскими домами. Но у каждого ребенка в комнате есть письменный стол, и над каждым столом — розетка для выхода в интернет. И еще розетки для выхода в интернет есть в общей комнате, где ребята делают уроки, и в школе в каждом классе. И у каждого ребенка в интернате есть собственный ноутбук. Потому что году в двухтысячном Михаил Ходорковский сошел с ума и решил детям в России дать современное образование.

«Всем детям?» — спросим мы восторженно. Нет, разумеется, не всем. Разумеется, Ходорковский понимал, что ему не хватит денег дать хорошее образование всем детям от Калининграда до Владивостока. Разумеется, только тем, кому повезет, и кто сумеет воспользоваться шансом. Разумеется, созданный Ходорковским благотворительный фонд «Открытая Россия» мог провести интернет, установить модульные библиотеки и обучить учителей обращаться с компьютерами только в 2–3% российских школ. Мог дать образование только 2–3% детей, но этого, по мнению Ходорковского, достаточно было бы, чтобы вырастить в России новое свободное и образованное поколение.

Ходорковский говорил тогда в одной из своих публичных лекций: «Мы считаем, что наш менталитет, менталитет взрослых изменить трудно. А вот если работа с молодежью будет удачной, то через 15–20 лет они, родившиеся в новой России, станут определять политику страны, и тогда наша страна будет нормальной. Тогда капитализация наших компаний не будет гораздо меньше, чем на Западе, пенсии не будут меньше.

У нас все будет нормально».

Марина Филипповна Ходорковская показывает мне школу. Там в фойе выставка. На стеклянных стендах макеты буровых вышек, фотографии про то, как дети из интерната ездили на экскурсии в Нефтеюганск, и еще там стоит трогательная стеклянная бутылка с черной жидкостью внутри, и на бутылке написано: «Нефть». Марина Филипповна говорит: — Дело же не в том, чтоб детский дом был хороший.

Ну детский дом хороший, а потом что? Вот дети из детских домов, они же не поступают в институты никогда.

А у нас поступают все. Вот они же пока учатся, не могут жить на одну стипендию. И Миша им помогал. Дети получали образование, и их ждала работа в ЮКОСе, если они сами не найдут себе что-нибудь другое. А теперь Миша в тюрьме, и что их ждет?

Отобрав у Ходорковского компанию, государство не приняло на себя обязательств, которые имела частная компания перед живущими в интернате «Коралово» сиротами, чьи родители погибли в горячих точках, сражаясь за государство. Заведующий интернатом отец Ходорковского Борис Моисеевич говорит: — Мы с Мишкой решили, что пока деньги есть, будем тянуть. Пока штаны на мне есть, буду тянуть этих детей, а когда уж штанов у меня не будет, тогда…

Марина Филипповна показывает мне школу: бассейн, спортивный зал, медицинские кабинеты, где можно делать детям физиотерапию и можно исправлять осанку. Стоматологический кабинет, куда время от времени приезжает врач из Москвы и всем детям по очереди лечит зубы. Специальная соляная комната, где надо сидеть и дышать, восстанавливая легкие, детям, приехавшим из регионов с неблагоприятной экологией. Слишком жирно, конечно, для детского дома. Наши государственники правильно ведь подсчитали, что не надо детям никаких таких соляных комнат и подключенных к интернету компьютеров. И высшего образования не надо, а надо вырасти неучем, пить горькую, голосовать за кого скажет телевизор и не задавать вопросов о том, как на самом деле устроены в стране политика и экономика.

Я смотрю распечатку одной из публичных лекций, прочитанных Ходорковским в начале двухтысячных годов. Ходорковский говорил тогда: «Экономический рост России зависит от ее интеллектуального потенциала. Сырьевые отрасли у нас в стране имеют ограниченный потенциал роста. Не потому, что у нас мало запасов, запасов много, минеральных ресурсов тьма, нефти завались, газа еще больше, но все это никому не нужно. Как бы мы ни пыхтели, продать нефти принципиально больше, чем мы продаем сейчас, — некому. Современный мир — это мир информационных технологий. Это мир, где покупают и продают продукты интеллектуального труда.

В нашем населении 2,5–4 миллиона человек являются активной движущей силой общества — это ученые и предприниматели, так сказать, интеллектуальная элита. Это люди, которые у нас и на Западе зарабатывают больше 100 тысяч долларов на человека в год.

Значит, интеллектуальных ценностей каждый из этих людей создает не меньше, чем на 350 тысяч долларов в год. Обращаю внимание: валовой внутренний продукт, который могут давать эти люди, больше чем весь валовой внутренний продукт, который мы можем получить от всех отраслей нашей экономики вместе взятых. И это действительно так.

Задача — воспроизведение высококвалифицированных людей. Что для этого надо?

Во-первых, образование и культивирование идеологии предприимчивости. Просто образование никому не нужно. Просто толковых людей пруд пруди. Ценен только тот человек, который может поставить свой ум на службу промышленности, на службу обществу. Вот этот человек стоит денег».

Стоп! Рублевское шоссе. Жуковка. Ресторан на обочине дороги. В ресторане сидят в основном люди, зарабатывающие больше 100 тысяч долларов в год. По дороге тоже в основном едут такие люди. Только они не то чтобы ученые, и не то чтобы предприниматели.

И мало кто из них поддержал Михаила Ходорковского, когда тот попал в тюрьму.

Мы встречаемся в этом ресторане с адвокатом Антоном Дрелем, и Антон рассказывает мне, как беседовал накануне с Ходорковским в тюрьме. Антон говорит: — Я сказал Ходорковскому, что народ его не любит, потому, вероятно, что никто не верит, будто можно так быстро разбогатеть честно. Вы как думаете?

Я пожимаю плечами. Я обещаю поразмыслить. Так вот я поразмыслил, Антон. Я считаю, что люди, наоборот, крайне снисходительны к Ходорковскому, крайне сочувственны. В этой своей лекции Ходорковский посчитал достойными и записал в требующую поддержки элиту 4 миллиона человек, чуть более 2 % населения. А поддерживают его, согласно социологическим опросам, 7 %. Это больше десяти миллионов человек. Подавляющее большинство из них не зарабатывает и никогда не будет зарабатывать 100 тысяч долларов в год. Не могут «поставить свой ум на службу промышленности и обществу». Не «стоят денег».

Не ценны, по мнению Ходорковского. Но вот же они стоят у здания суда с плакатами «Ходорковский go home!», и вот же они, в отличие от элиты, сидящей в ресторанах на Рублево-Успенском шоссе, отвечают в социологических опросах, что суд над Ходорковским был неправедным. Их десять миллионов. Из них можно составить большой город.

В той своей публичной лекции Ходорковский говорил про элиту: «Надо дать этим людям возможность эффективно работать в России. Желание этих людей (элиты. — В. П.) жить в России — принципиальная тема. За человеком, который легко зарабатывает 100 тысяч долларов в год, идет охота по всему миру. Все фирмы всего мира охотятся за такими людьми. И неважно, кто он по национальности: русский, индус, китаец. Безразлично. Для того чтобы такие люди хотели жить в России, им нужна демократия. Они хотят чувствовать себя независимыми, они хотят чувствовать себя защищенными».