Потом Михаил Ходорковский с семью пиарщиками и помощниками поехал по регионам встречаться с губернаторами и студентами. Официально заявлялось, что цель поездки Ходорковского — рекламировать в регионах объединенную компанию «ЮКОС-Сибнефть», разъяснять населению, что от объединения компаний все люди в России только выиграют, потому как снизится цена на бензин и заведутся новые социальные программы. Неофициально, говорит лидер СПС Борис Немцов, Ходорковский хотел пообщаться с губернаторами и студентами, понять, насколько губернаторы могут быть недовольны авторитарностью центральной власти и насколько студенты могут быть недовольны устанавливаемой в стране диктатурой.

Мама Ходорковского Марина Филипповна говорит, что, уезжая в эту свою командировку, сын по-особенному как-то с нею попрощался. Последний раз перед арестом мать и сын виделись на празднике подмосковного лицея-интерната «Коралово», который Михаил Ходорковский построил для сирот, чьи родители погибли на войне, на границе, в горячих точках или во время террористических актов. Этим лицеем-интернатом заведовали и до сих пор заведуют родители Ходорковского. Каждый год в ближайшие к 19 октября, дню открытия Царскосельского лицея, выходные в «Коралово» устраивают праздник. Обычно на этот праздник приезжали высокопоставленные пограничники и военные, государственные деятели и дипломаты, а дети для них пели, танцевали и как-нибудь еще демонстрировали успехи в самодеятельном творчестве. Обычно на таких праздниках Михаил Ходорковский разговаривал с государственными шишками, а мама старалась не подходить к сыну и не отвлекать сына от важных разговоров. Но в тот год никто из высокопоставленных чиновников не приехал, кроме социального министра Починка. И много раз за время праздника Ходорковский подходил к маме, говорил какие-то ни к чему не обязывающие глупости и смотрел печальными глазами. Ближе к вечеру подошел попрощаться. Марина Филипповна сидела в кресле, а он опустился рядом с ней на колени и сказал: — До свиданья, мама.

— Я провожу тебя до двери.

— Не надо.

Ходорковский летал на арендованном самолете из города в город — Липецк, Воронеж, Нижний Новгород — и в каждом городе по вечерам, разделавшись с лекциями и встречами, спрашивал у своих приближенных, велика ли, на их взгляд, возможность его ареста, и надо ли садиться в тюрьму или лучше уехать за границу. Приближенные говорили, что садиться в тюрьму не надо, что лучше, конечно, уехать, поскольку эмигрант может бороться за свое доброе имя, а заключенный не может. Ходорковский возражал, что уехать сейчас значило бы бросить своего товарища Платона Лебедева в тюрьме, значило бы признать себя виновным, тогда как он, Ходорковский, ни в чем не виноват.

Пока он был в этой своей командировке, его жене Инне почти каждую ночь снились разрушающиеся города.

Она стояла посреди искаженного сном города, и дома вокруг принимались вдруг оседать, электрические провода рвались и искрили, неоновые буквы соскальзывали с рекламных вывесок и разбивались об асфальт в мелкие осколки. А она бежала сквозь разрушавшийся город, спасала себя или спасала детей, но искаженные пространством сна улицы шли по кругу, как шла по кругу тропинка в фильме «Ведьма из Блэр». А в другую ночь на снившийся Инне город обрушивалось вдруг высотою с многоэтажный дом цунами, и Инна опять бежала, а волна, разрушая квартал за кварталом, следовала за ней.

Михаил Ходорковский отрабатывал в поездке своей город за городом — Белгород, Тамбов, Саратов.

И каждый вечер обсуждал с одними и теми же людьми по кругу одну и ту же тему — возможный арест. Тема ареста возникала как будто случайно за ужином или после ужина, и каждый вечер приближенные выдвигали тысячу толковых аргументов в пользу эмиграции, не отвечая только на главный вопрос: а как же Платон? Ходорковский же слушал. Эти обсуждения похожи были на деловые совещания в ЮКОСе, когда Ходорковский долго слушал мнения своих подчиненных, а потом вдруг принимал решения, стремительные и твердые.

Решение он принял в Нижнем. Там слежка, которую спецслужбы и раньше вели за Ходорковским, стала открытой: машина филеров демонстративно присоединялась к кортежу миллиардера. Там выпал снег на день раньше, чем в Москве. Аэропорт не давал вылета, пришлось вернуться в гостиницу. Команда ворчала, что возвращаться, дескать, плохая примета, и что Ходорковский, дескать, утратил легендарную свою способность возить всюду с собой по стране хорошую погоду.

А Ходорковский вдруг получил телефонный звонок неизвестно от кого.

Вся команда должна была лететь в Иркутск открывать молодежную политическую школу, из Иркутска потом — в Эвенкию, представлять в Совет Федерации главу компании «ЮКОС-Москва» Василия Шахновского. Но Ходорковский получил телефонный звонок неизвестно от кого и принял решение.

Всей своей команде Ходорковский велел возвращаться в Москву. А сам с двумя или тремя людьми полетел в Иркутск, зная, что его арестуют по дороге. По дороге его самолет приземлился на дозаправку в городе Новосибирске, в салон вошли люди в куртках с надписью «ФСБ», предъявили Михаилу Ходорковскому ордер на арест и увели его.

Помощник рассказывал адвокату Антону Дрелю эту историю по телефону, адвокат думал, что вот же готовился к аресту своего клиента, но все равно не знает, что делать. Ехать в Новосибирск? Куда? В следственный изолятор? А где в Новосибирске следственный изолятор? Да и там ли Ходорковский? Да не везут ли его в Москву? Или в другой какой-нибудь город? Городов много.

Адвокат набрал телефон Владимира Дубова, совладельца ЮКОСа и соседа Ходорковского по выстроенному недавно ЮКОСом для своих топ-менеджеров поселку Яблоневый сад в Жуковке.

Дубов слушал молча. Никаких вопросов не задавал, понимая, может быть, что адвокат и так расскажет все известные ему подробности. Молчал и слушал, и в конце сказал: «Спасибо, Антон, что позвонил», — и на том разговор закончился.

Что же все-таки делать-то? Прямо сейчас отправить телеграммы министру внутренних дел, главе ФСБ и генеральному прокурору? Потребовать объяснений. Какого черта! Ну да, конечно, Михаил Ходорковский не явился на допрос по делу Платона Лебедева, но когда на имя Ходорковского пришла соответствующая повестка, юридическая служба ЮКОСа официально уведомила прокуратуру, что Ходорковский Михаил Борисович явиться в назначенный день на допрос не может, поскольку находится в командировке, представляет по регионам объединенную компанию «ЮКОС-Сибнефть», вернется из командировки в понедельник, и на допрос обязательно придет. Поездку Ходорковского каждый день показывали по телевизору, про нее писали в газетах, очевидно было, что Ходорковский никуда не собирается эмигрировать. Почему вдруг арестовали?

Почему именно сейчас?

— Ты давай выясняй, когда первый самолет на Новосибирск, — сказала адвокату Антону Дрелю жена, со свойственной женам уверенностью, будто рано или поздно мужчина должен уйти на войну, а война где-то далеко, и туда нужно ехать на поезде или лететь на самолете. — Все равно ведь тебе сегодня лететь в Новосибирск, так лучше раньше.

Антон и сам понимал, что к вечеру так или иначе окажется в Новосибирске, но прежде чем лететь, решил поехать в Жуковку и посоветоваться с акционерами ЮКОСа: с Владимиром Дубовым, который молчал, выслушивая новость об аресте, и другими. Антон побрился, оделся в джинсы и свитер, положил кое-какие бумаги в вечный свой портфель, который со дня ареста Платона Лебедева телекомпании любили снимать крупным планом, чтоб на фоне крупно показываемого портфеля перейти от репортажной части вранья («сегодня Михаил Ходорковский был вызван на допрос в прокуратуру…») к содержательной части («налоговые претензии к ЮКОСу только на первый взгляд кажутся новой темой, на самом деле…»).

Звонили с радиостанции «Эхо Москвы», звонили с телеканала НТВ, звонили какие-то западные репортеры. Говорили, будто когда Ходорковского арестовывали в Новосибирске, он споткнулся, конвоиры приняли это его резкое движение за попытку побега, ударили его прикладом по голове и пробили ему голову. Антон не знал, правда ли это. Или слух? Всем Антон повторял скудную свою информацию про людей в куртках с надписью «ФСБ».