Они остановились возле крытого крыльца с уютными скамеечками по обеим сторонам двери. Прежний, более щедрый и гостеприимный, хозяин поставил их для усталых путников. У Пруденс глухо забилось сердце. Дрожа от волнения, она взяла Джеми под руку. Он постучал.

К ее великому облегчению, дверь открыла старуха Мэг, единственная из всех дедушкиных служанок, хорошо относившаяся к Пруденс. Именно Мэг ухитрялась передавать ей письма Бетси в те длинные, ужасные месяцы заточения.

На морщинистом лице служанки появилась радостная улыбка, приоткрывшая беззубый рот.

– Госпожа Пруденс! Какое счастье увидеть тебя опять, милая! Добро пожаловать домой! Проходи.

– А дедушка… он до сих пор проклинает меня? – нерешительно спросила Пруденс.

Добрая старуха приуныла.

– Нам запрещено говорить о вас, мисс. Но все равно проходи. Неужели он откажется принять тебя? Ведь ты так похорошела… расцвела, точно роза!

Тут Джеми сердито заворчал и, оттолкнув служанку, ворвался в прихожую.

– Меня-то, черт возьми, он примет! А я уж с ним разберусь по-своему!

Мэг была так обрадована появлением Пруденс, что не обратила на Джеми никакого внимания. Теперь она отступила в сторону и почтительно поклонилась.

– Конечно, сэр. Проходите сюда.

Старуха повела их в самую старую часть дома и открыла дверь в уютную гостиную. Заходящее солнце еще светило в цветные оконные стекла, и комната сияла всеми цветами радуги. Мэг поспешно подошла к огромному камину, построенному в виде готической арки, с латинской надписью на ней, и принялась разжигать огонь.

– Я доложу о вас сквайру.

Мэг удалилась, а Пруденс, разнервничавшись, начала кружить по гостиной. За себя она не боялась – ведь рядом Джеми. Но дедушка всегда унижал ее – разговаривал как с беспомощным, капризным ребенком. Господи, не осрамиться бы сейчас перед Джеми!

В коридоре раздалось зловещее постукивание дедушкиной трости. Через несколько мгновений он, прихрамывая, вошел в комнату. Его нога, скрюченная подагрой, была перебинтована, и старик морщился от боли при каждом шаге.

У Пруденс душа ушла в пятки. Когда дедушку беспокоила нога, он становился еще более невыносимым.

Жена поддерживала его под руку. На ее морщинистом, худом лице застыла гримаса недовольства; глубокие складки прорезали кожу от ноздрей до подбородка. Бледные губы были плотно сжаты, а водянистые глазки злобно поблескивали. Она подвела мужа к креслу и предложила ему сесть.

Но старик отмахнулся от нее, разозленный даже таким проявлением заботы. Передернувшись, он обжег Пруденс гневным взглядом и ткнул в ее сторону своей тростью. Большой старомодный парик сотрясался при каждом движении его грузного тела.

– Как ты осмелилась прийти в этот дом? Иезавель, блудница! Да еще в Господень день? Разве у тебя совсем не осталось стыда? Вместилище порока! Я выставлю тебя к позорному столбу!

Пруденс съежилась от этих слов, разящих словно удары меча. Но тут Джеми рванулся вперед и вскричал:

– Я не позволю вам разговаривать с Пруденс таким неподобающим образом.

– Молчать! – взревел старик. – Готов побиться об заклад: она позвала тебя на подмогу. Но знаешь ли ты, кто эта… эта тварь? Она шлюха! Шлюха, сэр! Она нарушила заповеди Господни и обесчестила этот дом, осквернив свою девственность. О, исчадие ада!

Сквайр указал на камин.

– Ты видишь эту надпись? Двести лет назад ее сделал архиепископ Грэномор собственной рукой! – И он торжественно, громовым голосом перевел с латыни: – «Господи, я возлюбил обитель Твою и место, где покоится Твой трон». Но из-за этой бесстыжей девчонки в моем доме более нет благочестия!

Раскаты его голоса, как и раньше, производили устрашающее впечатление. Лицо старика побагровело, на лбу надулись вены. Даже Джеми заметно струхнул. Но странное дело – Пруденс почувствовала прилив сил. Ведь несмотря на все эти угрозы, сквайр всего-навсего вздорный старик, утративший свою власть над ней.

– Дедушка… – начала было Пруденс, стараясь унять дрожь в голосе.

Сквайр резко обернулся к ней и, сузив глаза, снова метнул взгляд, полный презрения и гнева. Сколько раз этот взгляд повергал Пруденс в ужас!

– Я хотел дать тебе хорошее приданое и выдать замуж. Но воистину ты – дочь своего отца, неблагодарная и ни на что не годная. И теперь ты осмелилась вернуться, хотя я запретил тебе переступать порог этого дома?!

Пруденс не желала терпеть оскорблений, не хотела вновь чувствовать себя презренной грешницей. Она потянула Джеми за рукав и храбро сказала:

– Дедушка, придя в твой дом, этот человек оказывает тебе честь. Перед тобой лорд Суиндон.

– Ну, конечно. Какой-нибудь жалкий актеришка, которого ты наняла, чтобы устроить этот фарс, – с издевкой отозвался старик.

Его жена негодующе фыркнула:

– Пусть милосердный Господь обрушит гнев свой на них обоих! – И возвела очи горе.

Джеми наконец собрался с духом. Он сердито порылся в кармане, извлек оттуда визитную карточку и сунул ее старику.

– Вы примете нас как подобает, сквайр Хэммонд. Я не привык выслушивать такие вещи от людей, стоящих ниже меня по положению.

Появление визитной карточки с выгравированной на ней надписью произвело поистине ошеломляющий эффект. Лицо дедушки из багрового стало ярко-розовым и расплылось в льстивой улыбке.

– Ваша светлость. Я не думал… Эта девчонка была лгуньей и бунтовщицей с самого дня своего рождения. Она никогда не знала, что такое бережливость, честность и трудолюбие. И я, естественно, предположил… Вы должны простить меня. Абигайл! – грозно крикнул он жене. – Быстро! Предложи сесть нашему уважаемому гостю.

Абигайл с подобострастным выражением лица присела в реверансе и пододвинула Джеми лучшее кресло. Потом она усадила своего мужа и пристроила маленькую скамеечку под его забинтованную ногу. Старуха даже заставила себя холодно кивнуть Пруденс и указала ей на табуретку, стоявшую в углу.

Но Пруденс, не потрудившись обратить на это внимание, опустилась в кресло рядом с Джеми. Сколько бы дедушка ни клеветал на нее, сколько бы ни бранился, она чувствовала, что освободилась от прошлого. Бояться больше нечего. Сквайр безропотно отдаст ребенка.

Между тем старик откинулся на спинку кресла и с улыбкой сплел пальцы на толстом животе.

– Не хотите ли откушать с нами шоколада, лорд Суиндон? Жаль, что я не могу предложить вам мадеры или кэнери[23] – ведь сегодня воскресенье, Господень день. Но надеюсь, наше скромное угощение придется вам по вкусу.

Джеми вытащил серебряную табакерку и взял понюшку табака. Абигайл хотела было остановить его, но дедушка заткнул ей рот сердитым взглядом.

Джеми деликатно чихнул, вытер нос платочком и твердо заявил:

– Подайте кэнери.

С лица сквайра не сходила фальшивая улыбка.

– Одну минуту. Аби, вынь графин.

Абигайл пришла в такой ужас, словно Джеми посадил грязное пятно на врата, ведущие в рай.

– Но мой муж, в Господень день… Старик заскрипел зубами.

– Сегодня великий день, ибо виконт удостоил нас визитом. Угости нашего гостя!

В душе Пруденс вновь проснулось бунтарское начало.

– Я тоже не откажусь от стаканчика, – сказала она Абигайл, которая направилась к буфету.

Да простит ее Господь за гордыню, но как приятно видеть унижение жестоких стариков.

– Итак, ваша светлость, – начал сквайр, когда Абигайл с явной неохотой наполнила два бокала и поставила их на поднос. – Чем могу быть вам полезен? Я буду рад доказать делом свою преданность.

Джеми, наслаждаясь своим превосходством, смахнул с атласного жилета пылинку.

– Я приехал за своим сыном.

Раздался грохот. Абигайл, окаменев, тупо смотрела на поднос, валявшийся на полу. Возле ее ног растеклась большая лужа рубинового вина, в которой поблескивали кусочки разбитого стекла.

Дедушка снова побагровел и, заикаясь, начал бормотать:

– Ваш сын… но это невозможно… я…

Пруденс показалось, будто ее сердце сжала чья-то ледяная рука.