В такие минуты им овладевало непонятное оцепенение: время словно останавливалось. Наверное, такое ощущение бывает у человека, летящего в глубокую пропасть. И Солоник, который, как ему казалось, давно уже имел все, что можно купить, начинал смутно подозревать, что есть в мире вещи, которые не купить ни за какие деньги...

Звонок Куратора вызвал у него неожиданный прилив радости, впервые за все время. Работа, какая она ни есть, давала возможность освободиться на время от тягостных размышлений.

Куратор появился внезапно и совсем не со стороны ближайшей автостоянки, как предполагал Саша. Казалось, он вовсе не изменился с момента их последней встречи: все та же безукоризненно отутюженная белая рубашка, тот же холодный взгляд серых глаз...

– Ну, как отдохнули, Александр Сергеевич? – поинтересовался он. Видимо, исключительно для приличия, поскольку серенький наверняка был в курсе всех передвижений своего подопечного, названивая ему по два раза в неделю.

Не то чтобы он боялся, что Солоник сбежит, или же хотел сообщить какую-то конкретную информацию. Видимо, согласно какой-то специальной инструкции Куратор формально обязан был выходить с ним на связь, что и делал.

– Так все у вас в порядке? – в упор спросил он.

– Спасибо, отдохнул, – коротко ответил Македонский.

– Не соскучились без работы? – В этом вопросе уже прозвучала откровенная ирония, но лицо его собеседника осталось непроницаемым.

Лишь вспомнив, как был «исполнен» в Италии Коновал, Солоник чуточку оживился.

– Опять куда-то ехать?

– Нет. – Серенький поставил на стол атташе-кейс, открыл замки и извлек из него тонкую папочку алого сафьяна. Достал из нее листы компьютерной распечатки и пачку фотоснимков.

На фотографиях был запечатлен сравнительно молодой человек: короткая стрижка, правильные и по-своему привлекательные черты типично славянского лица, круглый подбородок, массивные, как у портового грузчика, грудь, руки и шея. Могучая комплекция свидетельствовала о великолепном природном здоровье, а уверенный взгляд и подчеркнуто вальяжная поза – о несомненной уверенности в себе.

Македонский молча протянул фотографии обратно – он никогда прежде не встречался с этим человеком.

– Где он? – автоматически поинтересовался Македонский.

– В России, в Москве. – Стопка фотоснимков вернулась в чрево кейса. – Теперь он почти все время проводит в столице, выезжает оттуда крайне редко. Разве что иногда на отдых, но теперь для отдыха у него нет времени.

– Предлагаете ехать мне в Москву? – удивился киллер.

– А почему бы и нет? Документы мы вам оформим как обычно. Насчет пересечения границ можете не волноваться. Да и в МУРе, в РУОПе, прокуратуре никому и в голову не придет, что вы способны вернуться в Россию, где вас вовсю разыскивают. Причем вернуться, чтобы ликвидировать очередной объект! Там всерьез уверены, что вы «шифруетесь», прячетесь, что искать вас следует где-нибудь в очень дальнем зарубежье. Даже не в Греции – много дальше. Вы ведь теперь человек-легенда, – со всей серьезностью продолжал Куратор, – после вашего фантастического побега из «Матросской тишины». А легенда – это то, что далеко-далеко. Понимаете?

– Кстати, а что это за человек? – спросил киллер, коротко кивнув на кейс.

То, что услышал Солоник, заставило его чуть заметно вздрогнуть:

– Зовут его Сергей Липчанский, но в криминальных кругах Москвы он больше известен как вор в законе по кличке Сибиряк. А теперь слушайте меня внимательно и запоминайте...

Конечно же, Македонский, хотя и никогда прежде не видел свою потенциальную жертву в лицо, был о ней наслышан, и весьма.

Сергей Липчанский по праву считался одним из самых известных российских воров в законе и, несмотря на свои неполные тридцать лет, одним из наиболее влиятельных и авторитетных.

О таких, как Сибиряк, обычно говорят: этот человек сделал себя сам.

Пятый ребенок в неполной семье, Липчанский, казалось, должен был повторить нехитрый жизненный путь, многократно проделанный его сверстниками, обитателями бедного рабочего поселка под Братском. Первая сигарета в десять лет, первый стакан дешевой водки в двенадцать, первая анаша – в тринадцать, первая проститутка – в четырнадцать. А дальше – кражи, удачные или неудачные, следственные изоляторы, суды, пересылки, «малолетка», «взросляк» и – лагерная безвестность.

Впрочем, и преступления, и СИЗО, и суды, и пересылки, и ВТК, и многое другое – все это в его жизни было. Еще в шестнадцать Липчанский попался на краже, но райсуд, учитывая его малолетний возраст, отсрочил приговор, и за «решки, за заборы» Сергей отправился лишь после повторной кражи. Освободившись, похоронил мать и, перебравшись в Приморье, сколотил вокруг себя небольшую, но мобильную группировку, приняв нелегкую роль лидера. Обладая врожденной воровской интуицией, Сибиряк моментально вычислял людей с излишками незаконно заработанных денежных знаков и виртуозно изымал их. В конце восьмидесятых, будучи в Иркутской области, Липчанский несколько раз встречался со знаменитым Иваньковым-Япончиком, который, по слухам, приветил молодого коллегу.

Дальневосточный период завершился в 1989 году, когда Липчанский прибыл в Москву, где вскоре попал в СИЗО № 2, более известный как Бутырская тюрьма. В камере он сразу же повел себя независимо, хотя по отношению к сокамерникам выглядел доброжелательным и лояльным. Четыре года, проведенных Сибиряком на бутырской киче (где, по слухам, он и был коронован на вора), заставили тюремный персонал всерьез считаться с этим подследственным. За спиной молодого законника стояли сотни блатных, готовых поддержать двадцатидвухлетнего авторитета массовой голодовкой или беспорядками. Молодой вор как мог защищал интересы арестантов и достиг в этом немалого. Портить отношения с ним было себе дороже. В последние месяцы своего пребывания в СИЗО Липчанский мог спокойно расхаживать по тюремным коридорам, выходить, когда заблагорассудится, в прогулочный дворик, приглашать кого угодно в свою одиночную камеру. Ее обстановка сделала бы честь номеру европейской гостиницы. Бывали у него в гостях и офицеры тюремной охраны. Сибиряк не брезговал выпивать с «кумовьями» и «рексами», видимо, наслаждаясь пикантностью ситуации.

Вскоре Липчанского выпустили на свободу, но в конце мая 1994 года этот человек вновь напомнил Бутырке о себе. Вор, всегда относившийся к блатным понятиям с нескрываемым пиететом и уважением, решил организовать в следственном изоляторе натуральный сходняк. Режимная служба Бутырской тюрьмы отличалась редкой продажностью, и договориться с охраной не представляло большого труда. Вопрос стоял лишь в том, какую сумму дать администрации СИЗО.

РУОП, МУР и ФСБ, вовремя получившие оперативную информацию, не позволили провести воровскую сходку. Была разработана операция «Банкет». Силы элитного спецназа силовых ведомств, брошенные на штурм знаменитого следственного изолятора, в мгновение ока нейтрализовали полупьяную охрану и арестовали около тридцати уголовных авторитетов, прибывших к коллегам-подследственным.

Как ни странно, но тогда органам правопорядка так и не удалось пришить Сибиряку криминал: Липчанский не брал Бутырский следственный изолятор штурмом, не подкупал администрацию в открытую, а лишь зашел навестить старых друзей вне положенного графика свиданий, используя рассеянность охраны...

По данным Регионального управления по борьбе с организованной преступностью, к середине девяностых годов Сергей Липчанский достиг пика своего авторитета. Его уважали коллеги-законники и русские, и националы. А извечные оппоненты, органы правопорядка, отдавали ему должное за твердую позицию, которой он всегда неукоснительно придерживался, – решать внутриклановые проблемы не с помощью отморозков или провокаций, а исключительно мирным путем, на сходняке.

Смерть такого значительного человека могла повлечь за собой переделы сфер влияния, войну, кровь и, как следствие, ослабление традиционной генерации российского криминалитета...