— А ты не пробовал его перетянуть? — деловито спросила она, и Стас, вскинув голову, одарил ее кислым взглядом.
— Конечно нет — зачем это? Мне в кайф тут полоскаться в два часа ночи! Такое развлечение!.. Разумеется, пробовал! — он кивнул на разбросанные по полу инструменты. — Не выходит ни хрена! Труба как решето! И так по-дурацки устроена, что даже тряпку на нее не примотаешь — сваливается — и все тут!
Кира свалила принесенные платья на пол, Стас подхватил их и начал забивать в щель между шкафом и стеной, хрипло ругаясь и стуча зубами.
— Вода-то ледяная! Отопительный сезон, блин!
— И ведро не подставить! — Кира хлопнулась на колени, помогая ему. Пальцы у нее тут же занемели от холодной воды. — Что же делать?!
— Ты позвонишь, наконец, в аварийку? — осведомился Стас, прижимая тряпку к трубе. — Или позовешь их из окна?!
— Ах, да… — она метнулась в коридор. Схватила телефонную трубку и застыла в задумчивости, потом набрала номер тети Ани, и через десять гудков та отозвалась далеким сонным голосом. В ответ на вопрос Киры она растерянно сказала:
— А я не знаю. Ты узнай по… да нет, сейчас не скажут… Слушай, у Веры была записная книжка, я помню… там все службы были записаны. В коридоре, в тумбочке всегда лежала… в верхнем ящике, кажется. Зеленая книжка с белой розой на обложке.
Кира рванула на себя верхнюю крышку тумбочки, позабыв, что с ней нельзя обращаться так бесцеремонно, и нижняя крышка немедленно отворилась следом и с размаху треснула Киру по и без того ушибленной ноге, и она взвизгнула в трубку, чуть не уронив ее.
— Чем ты там занимаешься?! — раздраженно спросила тетя. — Ты нашла книжку?
— Да, — простонала Кира, вытаскивая из ящика зеленую книжку и листая ее свободной рукой. — А что там должно быть написано?
— Аварийная служба теплоэнерго… Кира, ты как дитя!
— Да, да… Ладно, все…
— Не забудь взять у них справку для комиссии — что это был необходимый ремонт…
— Они не дают таких справок.
— Придумай что-нибудь! Давайте, смотрите там… чтоб квартиру не попортить! А то… — тетя Аня резко замолчала, потом негромко откашлялась. — Ладно, пока. Позвонишь.
— Квартира… — проворчала Кира, кладя трубку и торопливо пролистывая похрустывающие, склеившиеся страницы. — А то, что мы испортимся от холода…
Какой-то листок выскользнул из книжки и порхнул на пол, следом полетел другой. Не взглянув на них, Кира продолжала пролистывать страницы, ища нужный телефон. Мимо в ванную пробежал Стас, расплескивая почти полное ведро, и она с тревогой бросила взгляд ему вслед.
Отыскав нужный телефон, Кира торопливо набрала номер, путаясь замерзшими пальцами в дырочках диска, и через какое-то время в трубке кто-то тяжело вздохнул и осведомился:
— Ну, а у вас что?
Кира объяснила. Голос некоторое время молчал, и когда Кире уже начало казаться, что их разъединили, сказал с легким оттенком сочувствия.
— Ну, пока ничем не могу помочь. Машина на аварии на другом конце города. Как освободятся — пришлю.
— А это примерно через сколько? — упавшим голосом спросила она.
— Через час — не раньше.
— А другой машины у вас нет?
— Нет, конечно, — не без юмора отозвались в трубке.
— А если… мы бы такси вызвали.
— Для кого? Работников двое всего, я ж говорю — и они на аварии.
— А вы не умеете?
— Я не умею, — обиделся голос, после чего добавил: — Я диспетчер. Адрес говорите.
Когда Кира сообщила адрес, голос в трубке снова стал сочувственным — и даже больше, чем раньше.
— Ну, тогда и не удивительно. Это она у вас еще долго продержалась. В этих домах вообще… Ну, ждите, короче.
Кира положила трубку, и тотчас Стас крикнул из комнаты.
— Ну?! Что сказали?!
— Ждать сказали. Где-то через час.
Стас чертыхнулся, и в гостиной что-то грохнуло. Кира зевнула и наклонилась, чтобы собрать выпавшие из книги листки. И медленно выпрямилась, держа их в пальцах — обрывок какой-то записки или письма и маленький человеческий профиль, искусно вырезанный из черной бумаги. Очень знакомый профиль. Ее.
Кира ближе поднесла его к глазам, улыбаясь слегка умиленно. Да, никаких сомнений. Ее нос, ее губы, ее линия лба, ее подбородок, ее длинные косы. Маленькая Кира, нарисованная ножницами — чудо, так восхищавшее ее в детстве. Единственное бабушкино умение, вызывавшее у нее восторг. Кира перевернула портретик. На обратной стороне, когда-то белой, а теперь ставшей грязно желтой, стояли кривые цифры — 1982. Двадцать три года назад! Целая вечность! Странно, что Вера Леонидовна сохранила его. Неужели она все-таки испытывала к внучке какие-то чувства? И почему нет портретика Стаса? Кира встряхнула книжку, но оттуда больше ничего не выпало. Может, был, да затерялся?
Она осторожно положила бумажный профиль на место и взглянула на обрывок бумаги, исписанный торопливым мелким почерком, чем-то напоминавший ее собственный.
…видела и знаю, что тебе надо. Так что…
…как хочешь, тебя больше нет для меня…
…лизишься к моим детям — я тебя удавлю…
Кира изумленно вскинула брови. Кто это писал и кому? В шутку или всерьез?
Приблизишься к моим детям — я тебя удавлю.
Это было написано для Веры Леонидовны? Они со Стасом ведь тоже когда-то были детьми… Почерк отца она знает… Может, это написала ее мать? Да нет, не может быть! А может, это написала сама бабушка? Нет, ведь Рая была единственным ребенком.
Впрочем, с таким же успехом ее семья могла вообще не иметь отношения к этой записке. Возможно, Вера Леонидовна нашла ее и спрятала. Она ведь была любопытной. Очень любопытной…
Она слишком презирала людей и в то же время слишком ими интересовалась.
Конечно, все это теперь не имеет никакого значения — большая часть вещей теперь не имеет никакого значения… и все-таки кому адресованы эти странные строки?
Кира так увлеклась, что вспомнила о прорванной трубе только тогда, когда Стас снова прошел по коридору с наполненным ведром и на полпути к ванной остановился, сурово глядя на сестру.
— Я разбудил тебя не для того, чтобы ты украшала собой прихожую. Я рассчитывал, что ты мне поможешь.
— Я помогаю, — поспешно сказала она, бросила книжку на тумбочку и побежала в гостиную, услышав, как Стас скептически хмыкнул за ее спиной.
За время ее отсутствия струек, брызжущих из прохудившегося шва трубы, прибавилось, в углу стояла лужа, уложенные поверх тряпки промокли насквозь, и вода ползла к завернутому паласу. Кира отодвинула кресла и завернула палас еще дальше, потом сморщила нос. Тухловатый запах в комнате заметно усилился, а из мокрого угла им прямо-таки несло, живо вызывая в памяти картину вывалившегося из цветочного горшка сгнившего, облепленного личинками яйца.
— Ты чувствуешь запах? — спросила она у Стаса, когда он, вернувшись, с грохотом поставил на пол ведро.
— Разумеется, чувствую! — буркнул он, выжимая тряпку и не поднимая головы. Под его смуглой кожей перекатывались небольшие, но крепкие мускулы. — Вода протекла за доски, и крысиные мумии или что там валяется, намокли. Честно говоря, сейчас мне на это наплевать! У нас проблема посерьезней несвежего воздуха!
Стас бросил тряпку в угол и взял другую, сквозь зубы выцеживая ругательства в адрес аварийки, прохудившейся трубы, изготовителя трубы, железа, из которого она сделана, строителей, отопительный сезон, изобретателя системы отопления, работников РЭПа и всех их родственников и друзей, и вскорости начал уже взбираться на такие высоты, что в нынешнем несчастье оказался бы обвиненным непосредственно сам господь бог, недоглядевший при сотворении мира за состоянием трубы в квартире номер восемь.
— Ты злишься, — наконец констатировала Кира, выкручивая тряпку до боли в запястьях.
— Ничего я не злюсь! — зло отозвался Стас, хватая следующую тряпку. — Мне некогда злиться!
— Злишься, злишься…
— Знаешь что?!.. — он резко развернулся, и Кира встретила его раздраженный прищур широко раскрытыми честными глазами.
