Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Пробегая через пляжные ворота, Кира спрыгивала за бордюр и некоторое время бродила по гальке, вдыхая холодный запах соли и водорослей, глядя на изломанный скалистый мыс и дальше — туда, где серое небо сливалось с морем. Еще далеко было до той поры, когда даже в такой ранний час на берегу будет не протолкнуться от отдыхающих, и будут гомон и плеск, и запахи станут куда как менее приятными, но пока пусты были деревянные топчаны и волны тихо шуршали по гальке, и никто не нарушал гамом прозрачный утренний воздух. Шумные автомобили рисовались чем-то призрачным, и мало кто бродил вдоль темной каймы выброшенных морем водорослей в этот час, и Кира стояла и слушала плеск волн, и за этим плеском чудилось размеренное неспешное биение сердца мира. Скоро наступит длинный сезон ветров, и море будет реветь и биться о скалы, вонзаясь когтистыми пенными лапами в гальку, и уволакивать ее за собой, и снова вышвыривать на берег. Она уже почти забыла, как это выглядит. Пока же погода была сырой, холодной, но ровной, и море казалось обманчиво мирным и сонным.

А потом на горизонте проступала бледно-розовая полоска, густела, наливалась, разбухала, переходя в густо-алый, и Кира поворачивалась и возвращалась на длинную асфальтовую дорогу, ведшую к дому, и бежала по ней, слушая стук подошв своих кроссовок и звуки расцветающего утра. Прогулка заканчивалась — прогулка, чем-то напоминавшая театральное действо, отыграв которое актеры возвращаются в свои жизни, к своим мóрокам и к своим тайнам.

Когда Кира открывала дверь, квартира была уже пуста, да и ей вскоре пора было уходить — оставались только душ и мыльная пена с душистым запахом магнолии, завтрак под последние новости, макияж, прическа и одежда — под музыку, чаще всего „Nightwish“ или итальянскую эстраду. А потом — дорога на работу, в дневную жизнь, состоящую из беготни, компьютера, болтовни с коллегами и Михеева.

Иногда по дороге к остановке ей навстречу попадалась странная пара — мрачно-злобная девушка панковского вида с глазами накрашенными так густо, что они казались черными дырами, пробитыми в бледном овале лица, и высокая худощавая женщина в цветастом летнем платье, выглядывающем из-под расходящихся пол потертого пальто. Они гуляли взад и вперед в небольшом, примыкавшем к остановке парке, и женщина, чьи движения были какими-то ломанными, дерганными, постоянно заливалась тонким детским смехом, улыбалась так, как улыбаются только акулы и американские кинозвезды, и смотрела вокруг, словно человек, впервые оказавшийся на улице. В руках она всегда держала выцветшую косынку, которую то и дело принималась наматывать на голову, и девушка каждый раз злобно дергала ее за руку и визгливо говорила:

— Мама, не позорьтесь!

О них Кира практически ничего не знала — даже их имен. Знала только, что они живут в соседнем доме, который слева, знала, что женщина, мягко говоря, сильно не в себе, а мрачная девушка — ее дочь. Соседи утверждали, что она законченная наркоманка, и ждет не дождется мамашиной смерти, чтобы полностью распоряжаться квартирой. Впрочем, это Киру мало интересовало. У нее было полно дел, сутки были забиты почти полностью, если не считать одной их части — короткой, но очень и очень важной. Отрезка времени между окончанием работы и возникновением желания отправиться спать. Очень значимого отрезка времени, который назывался вечером.

Вечера были пустыми, проходили тихо и незаметно, и большую часть этих вечеров Кира была предоставлена самой себе. Стас был не в счет, кроме того, он часто уходил гулять с Викой, очаровавшей-таки скептического историка. Правда, к девяти-десяти часам вечера он неизменно возвращался, приводя этим Киру в некоторое недоумение. Пока что он ни разу не пришел поздно и не остался у Вики на ночь, хотя Кире было прекрасно известно, что их отношения уже давно, как говорили раньше, „вышли за грани приличий“, и Вика, то ли по рассеянности, то ли намеренно передала Кире парочку подробностей, которые были более чем пикантны.

Кроме Вики друзей в этом городе у Киры пока не было. На работе она ни с кем, кроме Егора, еще не сдружилась (веселая болтовня на курилке не в счет), но у Михеева были свои вечера, и разделять их с ним Кира не считала ни нужным, ни правильным. Кира не сомневалась, что вскорости наступят перемены, и она найдет себе милого молодого человека, с которым будет нескучно проводить вечера… а пока она играла на фортепиано, читала и пыталась придумать новую вазу или аромолампу, но отчего-то пока в голову ничего не лезло, пальцы лепили из пластилина либо что-то банальное, либо что-то совершенно нелепое, и, злясь, она сминала только что созданное в бесформенный комок.

Было скучно, серо и безмятежно.

Так подошел к концу март.

V

Вот уже неделю на работе была запарка, и Кира возвращалась домой не раньше девяти, а то и в десятом часу. Михеев несколько раз доблестно вызывался „сопроводить“, но получив непреклонный отказ, успокоился и по-прежнему выходил на своей остановке, сделав на прощанье ручкой. Кире казалось, что Егор и не горел особым рыцарским энтузиазмом — после работы Михееву хотелось домой, к маминым борщам и котлетам, и к „очередной“, которая носила небесное имя Ангелина, работала в паспортном столе и имела склочный характер и высокую грудь.

Маленький кипарисно-туевый парк уже накрыла привычная густая тьма. Фонари здесь включали очень редко, и ночь в парке казалась первобытной, нежилой, словно маршрутка примчала Киру на окраину города, а может и дальше — где нет людей и жилья, а есть только мрак, бесформенные глыбы кустов, окружающие узкую выщербленную дорожку, и уходящие вверх конусы деревьев. В пасмурные вечера люди сливались с темнотой, и на их присутствие указывали только голоса и звук шагов, и лишь когда они проходили совсем близко, Кира могла их увидеть. Многие шли поодиночке, и, держась за свою сумочку, она настороженно вглядывалась в скользящие мимо молчаливые тени. Конечно, куда как спокойней было бы позвонить Стасу — вполне вероятно, он уже дома и мог бы ее встретить. Но звонить ему Кира не хотела. Не то, чтобы она тяготилась его обществом — нет, Стаса она обожала, но… его было слишком много. Он был утром и вечером. Он был в каждый выходной. Он проводил с ней куда как больше времени, чем с Викой. Он был замечательным, но его опека иногда начинала ее раздражать. Похоже, Стас никак не мог привыкнуть, что Кира — не несмышленое дитя, с которым он расстался когда-то, а взрослая двадцатипятилетняя девица, которую вовсе не надо за руку переводить через дорогу.

Дорожка свернула направо, огибая колючую чащу кустов, и каблуки Киры застучали по старым разбитым плитам, из которых кое-где торчали голые, словно обглоданные прутья арматуры. Она сразу же сошла на полоску земли рядом, покрытой сухой прошлогодней травой, хорошо помня, что здесь метров на пятнадцать вперед нет ни камней, ни коварных ямок. Идти стало чуть посветлее и поспокойней — впереди, сразу за проезжей дорогой, словно маячок, приветливо светился бакалейно-пивной ларек, за ним же громоздились дома, и сквозь ветви огромных старых акаций виднелись россыпи освещенных окон.

Сегодня, выходя из «топика» и спускаясь по лестнице, Кира вначале размышляла о своих скучных вечерах и об объявлении, которое увидела утром в троллейбусе: «Объявляется набор в школу бального и современного танца «Киммерия». Приглашаются все желающие». Сбор должен был состояться через несколько дней. Может, попробовать сходить? Если оплата не очень высокая и занятия в подходящее время, то почему бы и нет? По вечерам ей пока все равно нечего делать, кроме того, ей всегда хотелось хоть немного научиться классическим танцам. Отчего-то ей вдруг с огорчением вспомнился выпускной, когда в школьном дворе несколько ее одноклассников танцевали вальс, а она только стояла и смотрела, потому как танцевать вальс совершенно не умела. И когда одна из подруг за несколько дней до выпускного пыталась ее научить, ничего не вышло, — то ли подруга была плохим учителем, то ли Кира бестолковой ученицей…

31
{"b":"96499","o":1}