— Если я и совершил грех, то Бог мне свидетель, что я не мог поступить иначе. Я должен был заглушить в себе родительские чувства, так как раньше, чем сделаться отцом, я был графом Шенейхом и обязан чтить и хранить это имя.

Лейхтвейс вернулся в ту комнату, где находилась Лора. Она сладко спала, сложив руки на груди и улыбаясь во сне.

— Придется разбудить ее, — пробормотал Лейхтвейс, — надо прервать ее сладкие грезы. Ведь в замке нам нельзя больше оставаться. Рыжая Адельгейда разъярена, и я убежден, что она поспешит устроить мне какие-нибудь козни. Здесь в маленькой деревне она ничего не может сделать, так как верховным судьей в округе состоит сам граф, но она, по всей вероятности, уже направилась в ближайший город и донесла властям о том, что в замке Шенейх находится разбойник Лейхтвейс.

Он наклонился к Лоре и разбудил ее.

— Лора, — шепнул он ей, — проснись. Мы немедленно должны пуститься в путь.

Лора встрепенулась.

— Что случилось? — спросила она. — Разве над нами разразилась беда? Нас преследуют?

— Пока еще ничего не случилось, — успокоил ее Лейхтвейс, — не расспрашивай меня теперь, а одевайся как можно скорее.

Лора вскочила с постели и начала одеваться, а Лейхтвейс отправился будить своих товарищей и приказал им готовиться в путь.

Все они спрашивали себя, в чем дело, и были крайне изумлены, так как еще за два часа до этого Лейхтвейс считал необходимым остаться в замке в течение нескольких дней, а тут он же сам торопил их с отъездом. Но они давно уже привыкли без рассуждений повиноваться своему атаману. К тому же они заметили, что Лейхтвейс был серьезно озабочен, и знали, что в такие минуты он не расположен к расспросам.

— Друзья мои, — сказал Лейхтвейс, — нам нельзя больше наряжаться актерами и разъезжать в качестве бродячей труппы. Необходимо переменить свой внешний вид, и потому я предлагаю следующее: у нас в запасе имеется несколько костюмов могильщиков и факельщиков. Вы помните, что мы их захватили с собой для наших предполагавшихся представлений. Мы наденем эти костюмы и сделаем вид, что будто сопровождаем к границе покойника. Обе женщины сядут в колымагу, а Зигрист, Резике, Рорбек и Бруно будут изображать могильщиков. Я сам поеду верхом, как бы провожая покойника, я буду говорить любопытным, что моя жена умерла по пути и что мы везем ее труп на родину. Это, конечно, жестокая комедия, но я рассчитываю на уважение, питаемое людьми к покойникам, и на страх, испытываемый народом перед трупом. Это оградит нас от излишнего любопытства. Итак, друзья мои, живее за дело.

Сказано — сделано. Разбойники открыли сундук с костюмами, и спустя четверть часа Резике, Бруно, Зигрист и Рорбек уже нарядились факельщиками, они одели черные костюмы и черные треуголки, а в руки взяли факелы. Лора и Елизавета сели в закрытую колымагу, Лейхтвейс, в черном костюме и с фальшивой бородой, сел на коня. Разбойники зажгли свои факелы, так как было еще темно, и весь кортеж, покинув замок Шенейх, выехал на дорогу. Прохожих было мало, да и те, что попадались, набожно крестились и сворачивали с дороги.

Разбойники выехали из деревни и медленно подвигались дальше. Факелы слабо освещали колымагу, и кортеж действительно производил жуткое впечатление. Вдруг разбойники услышали позади конский топот. В ночной мгле начали вырисовываться очертания двух всадников, быстро мчавшихся на них.

— Уступим им дорогу, — приказал Лейхтвейс.

Колымага свернула в сторону, где рядом с дорогой тянулся глубокий ров. Всадники быстро приближались, и фигуры их выступали все яснее из мрака. Вдруг прогремел выстрел, и пуля пролетела совсем близко мимо головы Лейхтвейса. Она разбила бы ему череп, если бы он не успел вовремя наклониться. В то же мгновение раздался чей-то грубый окрик:

— Именем закона! Остановитесь!

Лейхтвейс повернул своего коня и подъехал к колымаге.

— Друзья мои, — сказал он взволнованным голосом, — готовьтесь к отчаянной борьбе. Я убежден, что тот всадник, который приближается к нам, мой смертельный враг, граф Сандор Батьяни.

— Он не один идет на нас! — в сильном волнении воскликнул Зигрист. — Вон там за его спиной мелькают факелы и фонари. Я вижу сверкающие топоры и косы. Этот негодяй Батьяни натравил на нас крестьян из деревни Шенейх.

— Каждый из нас знает свой долг, — с железной решимостью произнес Лейхтвейс, вынимая из кармана два пистолета. — Мы вместе будем биться и вместе погибнем, если так нужно будет. Пока нам еще нечего отчаиваться. Нас мало, но если будем действовать решительно, то нам, быть может, удастся одолеть врагов. А отваги каждому из нас не занимать.

Старый граф Шенейх был прав: рыжая Адельгейда со злобой в душе покинула замок и вся пылала жаждой мести. Она побежала в свою комнату и наскоро собрала свои пожитки, так как ей не хотелось оставаться даже до рассвета в замке, из которого ее просили удалиться. В свое время она явилась в замок нищей, а уходила отсюда с порядочным запасом наличных денег. Как известно, жена палача, рыжая Адельгейда, была командирована Андреасом Зонненкампом к прусскому королю Фридриху в Берлин с важным сообщением. Она была переодета курьером и благополучно добралась до Потсдама, где и передала королю письмо.

Но на обратном пути ее постигло несчастье. Красавица Аделина Барберини, которая считалась другом короля Фридриха, а на самом деле была его смертельным врагом, преследовала Адельгейду по пятам, желая во что бы то ни стало отнять у нее письмо короля. И, действительно, Барберини удалось нагнать Адельгейду и напасть на нее на большой дороге, где она и подстрелила ее. Но, следуя желанию сопровождавшей ее подруги Ильки, переодетой доктором Лазаром, сжалилась над раненой, отвезла ее в Эрфурт и там отдала на лечение.

Поправившись сравнительно быстро, рыжая Адельгейда пустилась в дальнейший путь. Но у нее не хватило сил, чтобы добраться до Франкфурта. В деревне Шенейх она снова захворала. Здесь в ней принял участие старый граф. Он приказал перенести больную в замок, а дочь его, Ядвига, заботливо ухаживала за нею.

Когда Адельгейда выздоровела, старый граф, которому она сильно понравилась, предложил ей остаться в замке. Жена палача вскоре сумела занять господствующее положение. Она до такой степени подчинила себе старого графа, что без ее совета он ничего не предпринимал и предоставил ей больше власти в замке, чем своей собственной дочери. Адельгейда забрала в руки все хозяйство, завладела всеми ключами, вела хозяйственные книги, управляла всеми делами, принимала и выдавала деньги — словом, сделалась полновластной хозяйкой в огромном поместье графа Шенейха.

Ядвига все больше и больше отступала на задний план, и, вследствие нашептываний Адельгейды, отец начал даже пренебрегать ею. Рыжая Адельгейда забыла, что молодая девушка спасла ей жизнь, и поставила себе целью совершенно разлучить отца и дочь. Она стремилась к тому, чтобы убедить старого графа отдать Ядвигу в монастырь и составить завещание в пользу ее, Адельгейды. Граф Шенейх был очень богат. Одно поместье Шенейх представляло собою огромную ценность; его владелец принадлежал к числу богатейших людей в стране. Таким образом Адельгейда почти добилась своей цели и едва не сделалась владетельницей поместья. Граф Шенейх, по старческой слабости и расстроенному здоровью, поддавался внушениям авантюристки и в конце концов поверил ей, что Ядвига его не любит и что к нему относится хорошо одна только Адельгейда.

До этого времени граф считался добрым, отзывчивым господином, и крестьяне его поместья жили безбедно и припеваючи. Но после того, как в замке водворилась Красная мамзель — так прозвали крестьяне Адельгейду, — граф стал ко всем недоверчив, скуп и даже несправедлив. Полагавшиеся ему, как владельцу огромного поместья, подати собирались с неуклонной строгостью, чего прежде никогда не было. У недоимщиков отбирался последний домашний скарб, а все дарованные крестьянам в прежние времена привилегии были постепенно уничтожены.