Превозмогая свое смущение, Гунда удостоверилась, что дверь крепко заперта, после чего сняла свое платье и надела гусарскую форму. Редвиц выбрал форму самого маленького размера, которая в свое время была предназначена для совсем еще молодого корнета, только что окончившего кавалерийское училище. Форма прекрасно подошла Гунде и плотно облегла ее стройное тело. Молодая девушка надела портупею с саблей, кивер и сапоги и взяла пистолет. С ужасом подумала о том, что ее пышные, прелестные волосы должны были быть на другой день навсегда отрезаны.

Следуя указанию Редвица, она отправилась в монастырскую церковь. По пути никто ее не встретил, так как в это время все монахини сидели за ужином в большой столовой. Добравшись благополучно до церкви, Гунда спряталась за большой иконой, висевшей по правую сторону от алтаря. Сердце ее усиленно билось от волнения, так как теперь только начиналась самая опасная и трудная часть всего задуманного Редвицем плана. Она пока еще не могла себе представить, каким образом Редвиц намеревался вывести ее из бдительно охраняемого монастыря. Был только один выход, да и тот строго охранялся привратницей.

И все же Гунда не сомневалась в том, что все удастся, хотя она и не могла отдать себе отчета, откуда у нее взялась такая уверенность; она глубоко доверяла молодому офицеру, и ей казалось, что он способен добиться всего, чего только пожелает. Она стояла за иконой и на самом деле молилась, хотя далеко не в том духе, в каком бы желала настоятельница. Она горячо молила Бога даровать ей свободу и не хоронить ее заживо в монастыре.

Тем временем монахини сидели в столовой и ужинали. Ели они мало, а молились много, и настоятельница читала отрывок из Священного Писания. Вдруг она опустила в испуге руку, в которой держала Библию, и встала. В это же мгновение вскочили и остальные монахини. Но настоятельница сделала знак рукой, и все они моментально сели на свои места.

— Что это? В чем дело? — бледнея от ужаса, проговорила сестра Беата. — Кто-то стучит в ворота нашей обители, как будто настал Страшный Суд. Кто осмелился так дерзко врываться к нам?

И действительно, снизу слышался грохот и сильный стук в ворота и одновременно доносились крики и звон оружия.

Вдруг в столовую вбежала привратница и дрожащим от страха голосом воскликнула:

— Сестра Беата! У ворот стоит отряд гусар, и офицер требует, чтобы их впустили. Он сквернословит хуже язычника и кричит, что если через три минуты я не открою ворота, он выломает их.

— Что за наглость, — воскликнула настоятельница, — это какой-то дикарь!

— Сестра Беата, — возразила привратница с оттенком злорадства, — это, кажется, ваш племянник.

— Как? Удалой юнкер? О, он поплатится за это! Привратница, открой немедленно и впусти его сюда. Я предъявлю ему подписанную Его Величеством охранную грамоту, на основании которой мужчинам запрещается входить в монастырь без моего согласия.

Привратница торопливо ушла, а настоятельница приказала монахиням разойтись по кельям во избежание соблазна. Но прежде чем те успели исполнить это приказание — они, впрочем, особенно не торопились, — на лестнице раздались тяжелые шаги и спустя минуту в столовую вошел фон Редвиц в сопровождении шести гусар, в том числе и своего денщика.

Пылая гневом, настоятельница встретила своего племянника. Она гордо выпрямилась, и осанка ее была способна смутить кого угодно, но только не удалого юнкера.

— Назад! — воскликнула настоятельница, простирая руку вперед. — Несчастный, что ты делаешь? Ты нарушаешь покой женского монастыря и этим навлекаешь на себя строжайшую кару. Ты пользуешься тем, что ты мой племянник, и воображаешь, что родственные узы заставят меня простить тебя. Но ты жестоко ошибаешься.

— Сестра Беата, — произнес Редвиц, — на этот раз я явился не как ваш племянник и должен отказаться от удовольствия поцеловать вашу руку.

— Зачем же ты явился сюда? Что тебе нужно здесь и для чего привел ты с собой этих ужасных людей, которые своими красными мундирами напоминают палачей?

— Сестра Беата, — воскликнул Редвиц, пытаясь придать своему лицу грозное выражение, — я явился сюда по долгу службы и по приказанию генерала!

— Даже генерал не имеет права нарушать покой монастыря. Его величество король дал нам охранную грамоту, на основании которой мы вправе не впускать сюда посторонних.

— В том-то и дело, — возразил Редвиц, как бы сильно негодуя, — я потому и явился, что вы преднамеренно и заведомо впустили в монастырь и приютили у себя мужчину.

Настоятельница вскрикнула от ужаса.

— Мужчину?! Мы приютили мужчину?!

— Мало того, что мужчину, — заревел Редвиц, так что все монахини перекрестились от испуга, — даже гусара!

— Но ведь это немыслимо! — простонала настоятельница. — Здесь нечего делать гусару.

— Не мое дело судить об этом, — ответил Редвиц, с трудом подавляя смех, — я знаю только то, что около часа тому назад из нашей казармы скрылся корнет Курт фон Грасмюк и что есть основание подозревать, что он бежал из страха перед походом. Имеются данные предполагать, что этот дезертир скрывается в монастыре, где его приютила, быть может, одна из благочестивых монахинь, прельстившись его миловидным личиком!

Редвиц громко крикнул эти слова на всю столовую. Монахини в смущении переглядывались, как бы желая удостовериться, кто из них столь тяжко согрешил.

Настоятельница вдруг присмирела.

— Каково содержание вашего приказа, поручик Редвиц? — спросила она.

— Мне приказано, — ответил молодой офицер, — обыскать все здания сверху донизу и не успокоиться до тех пор, пока я не найду беглеца. Черт возьми, вон уже раздаются сигналы трубы, через несколько минут полк отправляется в поход, и я во что бы то ни стало должен немедленно разыскать дезертира. Итак, начнем с кельи настоятельницы.

От ужаса кровь застыла в жилах сестры Беаты и всех монахинь, но они не посмели препятствовать молодому офицеру и потому дали ему дорогу. Сначала Редвиц, чтобы не возбудить никаких подозрений, обыскал несколько келий, но потом обратился к настоятельнице со словами:

— В этих кельях вряд ли кто-нибудь может скрываться, тут нет потайных углов и закоулков. Но я вспомнил, что спрятаться можно в церкви. Надо будет заглянуть туда.

Настоятельница приказала нескольким монахиням запастись фонарями, а затем все вместе спустились вниз в церковь, где было совершенно темно. Фонари распространяли лишь слабый мерцающий свет. Гусары подползли под скамьи, обыскали все углы и осмотрели все колонны.

— Вот та икона кажется мне подозрительной! — вдруг воскликнул Редвиц. — Давайте сюда фонари, посмотрим на нее поближе. Я заметил там что-то красное.

— Красное?! — в испуге проговорила настоятельница. — Это отблеск от твоей формы.

— Но ведь здесь нет зеркал, — возразил Редвиц.

Он кинулся к иконе и вдруг радостно воскликнул:

— Вот он! Я ведь говорил, что мы найдем его в монастыре. Пожалуйте сюда, корнет. Вы арестованы. Ни слова! Молчать! Эй, вы, гусары! Отведите его.

При этих словах Редвиц вытащил Гунду из-за иконы и поручил ее двум гусарам. Те немедленно стали по бокам, а денщик Редвица почему-то именно в эту минуту опрокинул два фонаря, стоявших на полу, так что в церкви воцарилась почти полная темнота.

Гунду увели.

Не прошло и двух минут, как она была уже на свободе.

Настоятельница проводила Редвица до ворот и там как-то особенно ласково взяла его за руку.

— Послушай, — шепнула она ему, — ты хорошо знаешь, что ты был всегда моим любимцем, и я не скрою от тебя, что не забыла тебя, составляя свое завещание. Но если ты желаешь, чтобы я и впредь благоволила к тебе, то будь столь добр: не рассказывай никому, что ты нашел этого человека у нас в монастыре. Ведь ты мог совершенно случайно задержать его на улице.

Редвиц насмешливо улыбнулся.

— Но позвольте, тетушка, — сказал он, — ведь это будет ложь, а вы сами меня учили, что лгать грешно.

— Ложь, — взволновалась настоятельница, — но разве можно так строго относиться к таким вещам. Это просто уловка, которую я, конечно, тоже не одобряю, но в данном случае я не желаю огласки во избежание сплетен о нашем монастыре. Очень прошу тебя, мой дорогой, сделай мне одолжение и скажи, что ты нашел этого несчастного гусара в другом месте, а не в монастыре.