— Индейку я слугам отдала, — невозмутимо ответила она. — Зачем вам индейка? Вам здоровье нужно укреплять.

Сергей внимательно посмотрел на её тарелку.

— А булочки? Почему… почему вы едите булочки?

— Ой, а мне для здоровья не нужно, — радостно пояснила она. — У меня здоровье крепенькое, как у папеньки. А вам — каша!

Сергей почувствовал, как внутри него закипает злость. Он медленно поднялся из-за стола, стиснул кулаки и хлопнул ладонью по столу так, что посуда дрогнула.

— Я здесь хозяин или кто? — прорычал он. — Поставьте мне нормальную еду!

Прасковья даже не моргнула. Она с аппетитом откусила очередной кусочек булочки и проговорила с набитым ртом:

— А я это молочко с утра сама сдоила. У той коровки, которую привела. И кашу сама сварила. Так что кушайте, милый, не обляпайтесь.

Он прищурился.

— С чего вы решили, что я нездоров??? — язвительно повторил он.

— Я поняла это сегодня ночью, — парировала Прасковья, насмешливо прищурившись. —

В воздухе повисло гробовое молчание.

Прасковья продолжала есть булочку с невинным видом. Но для Сергея её слова прозвучали как молот по голове. Он почувствовал, как кровь приливает к лицу, а потом к ушам, а потом ко всему, что только можно.

Слуги стояли неподалёку, но, услышав эту фразу, сразу опустили глаза, притворяясь, что их вообще тут нет.

Сергей понял, что она имеет в виду.

— Что… вы сказали? — с трудом выдавил он.

— Ну, ночью… — невинно повторила Прасковья, подмигивая. — Видно же, что здоровье у вас не очень.

Сергей замолчал, покраснев настолько, что его лицо начало напоминать спелый помидор.

— Это… возмутительно! — наконец выкрикнул он. — Слуги! Подать мне нормальную еду! Немедленно!

Но слуги уже разошлись, а по их лицам было ясно: эта информация, подобно лесному пожару, разнесётся по всему поместью.

Слухи и гнев

К обеду в доме уже все знали, что «у барина здоровье слабое». На кухне, в кладовой, в прачечной — везде обсуждали, как милостивая Прасковья заботится о супруге, а тот, бедняга, больше не тот.

— А ведь такой холостой был, видный! — шептались горничные.

— Ну, возраст, что поделаешь, — философски вздыхала прачка.

Когда слух дошёл до Сергея, он как раз находился в гостиной. Слуга неосторожно пробормотал что-то о «здоровье барина», и этого хватило, чтобы Сергей Павлович вскипел.

Он размахнулся и швырнул в стену ближайшую вазу.

Вазу из своей коллекции.

Когда осколки разлетелись по полу, Сергей замер, осознав, что только что лишился одной из своих самых ценных вещей.

— За что, небеса? — воскликнул он, рухнув на колени перед остатками вазы. — За что мне это наказание⁈

Слуги, испуганно выглядывающие из-за дверей, отступили подальше. Прасковья, сидя в углу, хрустнула очередной булочкой и с лёгкой укоризной заметила:

— Вот вам и каша, милый. Здоровье берегите, а то и следующую вазу разобьёте.

Но Сергей ничего не ответил. Он только молча смотрел на осколки и жалел, что эта ваза не разбилась о чью-то золотистую косу.

* * *

Жизнь Сергея Павловича превратилась в бесконечную череду унижений. Казалось, ещё недавно он был хозяином своего поместья, а теперь стал гостем в собственном доме.

Прасковья установила полный контроль над его бытом. На завтрак — только овсянка. На обед — суп из овощей. На ужин — постная каша. Никакой индейки, никаких пирогов с телятиной, даже капли портвейна не позволялось поставить на стол.

— Вам здоровье надо беречь, милый! — говорила она с ласковой улыбкой, ставя перед ним тарелку с протёртым морковным пюре.

Сергей ел молча, глядя на блюдо, как на врага.

Но это был лишь верхушка айсберга. В его спальне теперь стояли не элегантные позолоченные кресла и дорогие ковры, а сундук с её платками, вязаное одеяло и корзина с шерстью для её вышивок.

— Вдруг меня вдохновение посетит? — весело объясняла она, занося в его кабинет огромный клубок пряжи.

Слуги, которые когда-то трепетали при виде строгого и всегда сдержанного Сергея Павловича, теперь боялись её.

— Это же генерал в юбке, — шептались они на кухне. — Она как гаркнет — земля дрожит!

Прасковья не стеснялась поддать ленивому слуге подзатыльник или отчитать повара за пересоленный суп. Однако те, кто работал быстро и без возражений, получали монетки. За такой подход слуги, едва завидев её, бросались исполнять приказы так, словно за каждым стоял инспектор.

Сергей Павлович давно понял, что бодаться с женой бесполезно. Она была непробиваема. Попытка спорить с ней приводила к одному — она либо громко смеялась, либо гневно грозила пальцем, а в особо тяжёлых случаях просто уходила, бросив:

— С вами, милый, всё ясно.

Теперь он даже не пытался зайти в её спальню. Каждый раз, поднимаясь по лестнице, он чувствовал, как его ноги замедляют шаг. Гордость и уязвлённость сводили его с ума.

— Как такую в монастырь-то отправить? — бормотал он сам себе, раз за разом представляя, как Прасковья вцепляется в дверной проём с криком: «Это мой дом, я отсюда никуда!»

Он начал вздрагивать, услышав её голос. Стоило ей позвать:

— Сергей Павлович! — он тут же искал предлог уйти в кабинет, в сад, куда угодно.

С завистью он вспоминал своего друга Алексея Яковлевича, над которым когда-то так весело смеялся.

— У него хоть жена и страшненькая, но не такая… — с тоской произнёс он однажды, глядя в зеркало.

Прасковья же шла по дому уверенным шагом. Она проверяла, как справляются слуги, давала распоряжения и следила за порядком. Сергей наблюдал за ней с невольным восхищением, которое тут же сменялось отчаянной ненавистью.

«Это же генерал в юбке,» — думал он. — «Её на войну надо отправлять, чтобы голыми руками врагам головы откручивала!»

Он чувствовал, как его когда-то сильная личность растворяется. Прасковья, своими методами, взяла дом, а заодно и его гордость, в железные руки. И сопротивляться ей было совершенно бесполезно.

Сергей Павлович мчался к дядюшке, чувствуя себя то ли вот-вот спасённым, то ли приговорённым к смерти. Карета подпрыгивала на ухабах, и каждый удар колеса о камень будто выбивал из него остатки мужества.

«Так больше жить нельзя, — думал он, вцепившись в дверную ручку кареты. — Каждый день — пытка. Каша. Морковное пюре. Её голос! Она даже храпит так громко, как не могут некоторые мужчины. А слуги? Теперь они смотрят на меня как на тень. На тень человека, которым я был…»

Карета остановилась у поместья Аркадия Семёновича, и Сергей судорожно выдохнул.

— Что ж, — пробормотал он, вытирая вспотевшие ладони о сюртук. — Пора.

Он поднялся по ступеням, вошел в холл и замер перед массивной дверью дядиного кабинета.

— Входи, племянник, не стой как статуя! — раздался старческий голос. Он звучал слишком властно для столь почтенного возраста Аркадия Семеновича.

Сергей Павлович вздрогнул. Дядя уже знал о его прибытии…

* * *

Аркадий Семёнович с самого утра находился в своём кабинете, восседая в кресле с видом победителя. Он таким и был по жизни. Таким же хотел видеть и своего будущего преемника. Так как Сергей был человеком избалованным, то теперь Аркадий Семенович надеялся только на положительное влияние его уникальной супруги. Трость, как скипетр, покоилась на его коленях. В воздухе витал лёгкий запах табака и мяты.

— Ну-с, племянничек, зачем пожаловал? — спросил он с таким тоном, будто Сергей пришёл предложить купить корову.

— Дядюшка, — начал Сергей, осторожно присаживаясь. — У меня… просьба.

— Просьба? — Аркадий приподнял бровь. — Какая же?

Сергей собрал всю свою решимость.

— Освободите меня от этого брака!

Ответом было молчание. Дядя только смотрел на него с лёгким удивлением.

— Освободить? — наконец переспросил он. — Ты это серьёзно?