Слуги охнули. Сергей покачнулся. Ему почудилось, что его кодайские вазы где-то в углу начали трескаться от напряжения.

— Вы… вы… — бормотал он.

— Да-да, я! — подтвердила девушка, подойдя ближе. Она так широко улыбалась, что стало ясно: у неё замечательные, но чуть крупноватые зубы. — Куда сундуки мои велите отнести?

— Сундуки? — прохрипел Сергей, не в силах осознать услышанное.

— С вещами и с бонбоньерками, — пояснила Прасковья. — Конфет привезла, целый сундук. Ну не бросать же их в сарае?

Сергей заморгал. Прасковья Зосимовна между тем осматривала холл, по-хозяйски подёргивая грязный подол платья.

— Хорошо у вас тут, чисто, просторно. Вот только ковры тёмные, не люблю. Шторы, кстати, поменять бы. Какие-нибудь голубые сюда лучше пойдут.

Слуги переглядывались. Один из лакеев, сдерживая смешок, рассматривал сапоги Прасковьи. Другая горничная тихонько икала от нервного шока.

— Простите… — с усилием выдавил из себя Сергей. — Корова. Она… ваша?

— Моя теперь! — бодро подтвердила девушка. — Дядина была, но он сказал, что ей тут будет лучше. Её Глашей зовут, молоко парное даёт! Вы сыры домашние любите?

Сергей, потерял способность отвечать. Напрочь.

— Ну и ладно! — Прасковья, не замечая его потрясения, уселась на ближайшее кресло, заботливо оттёрла сапоги о подножку и вздохнула. — Всё, пришла. А что же вы? Не рады, что ли?

Сергей открыл рот, но слов опять не нашлось. В голове мелькнуло только одно: «Это просто дурной сон. Сейчас проснусь, и всё снова станет хорошо…»

Проснуться не получилось. Сбежать из этого кошмара тоже. Наследство всё ещё было в цене.

Сергей Павлович сидел за письменным столом, лицо его выглядело маской холодной решимости, хотя внутри бушевал шторм. На столе — дорогое перо с перламутровой отделкой, изящно подточенное чернило, а рядом — три сотни листов бумаги, предназначенных для того, чтобы выразить весь его душевный ужас.

— Милостивейший дядя… — бормотал он, нервно утирая лоб. Перо дрожало в его руке. — Молю вас! Жениться — да, согласен! Жениться на этой — нет!

Чернильные строки ложились на бумагу одна за другой, превращаясь в пылающую оду несчастья. Сергей решил в деталях описать, кто же эта Прасковья Зосимовна, чтобы дядя ощутил весь масштаб трагедии.

«Она явилась в красных сапогах, которые утопали в грязи так, будто их только что вытащили из болота. Её платье было настолько коротким, что я подумал: эта крестьянка решила заодно показать и свои икрастые ноги! А волосы — как веник! Она привела корову в мой дом, дядя. Корову!!! Которая едва не съела мои портьеры! Вы действительно полагаете, что такой женщине место в нашей семье⁈»

Сергей опустил перо, тяжело вздохнул, но вскоре вновь принялся писать, придавая посланию ещё больше драматизма.

«Молю, дядя, взгляните правде в глаза! Эта особа совершенно не подходит мне. Подумайте о чести нашего рода, о ваших внуках (или их отсутствии, если я не выдержу этого кошмара). Позвольте мне выбрать другую невесту. Обещаю: кто угодно, только не она.»

Сергей закончил письмо с лихорадочным рвением, вложил его в конверт из дорогой бумаги и запечатал сургучом с гербом. Рядом он положил старинную книгу — подарок, способный, как он надеялся, смягчить сердце дяди.

— Гонца! — крикнул он, и через пять минут в холле появился молодой мужчина, готовый отправиться в путь.

— Отнеси это моему дяде и вернись немедленно с ответом, — распорядился Сергей, вложив конверт и книгу в руки слуги.

* * *

Ответ, который отчаянно не хотелось слышать

Ответ пришёл уже на следующий день. Сергей едва успел вскрыть конверт, как из него выпорхнули сухие, но беспощадные строки:

«Дорогой племянник! Считай это последним уроком жизни: всё лучшее достаётся тем, кто умеет принимать судьбу. Либо женишься на Прасковье, либо я передаю мои земли и деньги твоему кузену. Думаю, он не станет жаловаться. Выбор за тобой.»

Сергей уронил письмо на стол.

— Чёрт бы побрал дядю! — прошептал он, чувствуя, как боль и отчаяние накрывают его с головой.

И тут снизу раздался шум.

* * *

Прасковья берёт дом под контроль

Первым до его ушей донёсся нестройный звон фарфора. Сергей, всё ещё находящийся в шоке от письма, быстро выбрался из кабинета и направился на звук.

В холле, у подноса с его любимым кодайским сервизом, стояла Прасковья. В одной руке она держала чайник, в другой — фарфоровую чашку. Лицо её светилось энтузиазмом.

— У вас тут такие чашечки, — весело заявила она. — Я их для молока присмотрела. Ну, чтобы пить с утра — красиво же, а?

Сергей застыл.

— Это… не чашки для молока! — прорычал он.

Прасковья нахмурилась.

— Вот ещё! Для молока всё подходит, если постараться. Да вы попробуйте: молоко с медом в таких чашках куда вкуснее. Сейчас вам налью!

Сергей едва успел спасти свою коллекцию, выхватив чашку у неё из рук.

— Вы с ума сошли⁈ Это кодайский фарфор!

— Ну и что? — удивилась Прасковья. — А молоко у меня — парное, вкусное! Корова-то у вас теперь царская.

Морда коровы в этот момент показалась в проеме окна, вызывая у Сергея непреодолимое желание продать дом и уехать на край света.

* * *

Хозяйка кухни

Через два дня Прасковья провела инспекцию кухни. Там она встретила повара, который, не зная, как вести себя с этой напористой женщиной, молча передал ей половник.

— У вас тут всё неправильно! — заявила Прасковья, начиная перекладывать кастрюли. — Вот это ближе к печке ставьте, тут холодно. А где мои овсяные хлопья?

— Ваши? — переспросил повар.

— Конечно! Я из них кашу варить буду. А то вы тут, я вижу, только жирное мясо готовите. Барину, поди, вредно. Готовьте с этого дня ему только птицу!

Повар только ахнул.

* * *

Перестановка мебели

На третий день Сергей заметил, что в гостиной пропал диван.

— Где мой диван⁈ — взревел он.

— Я его в спальню перенесла, — ответила Прасковья с видом полной невинности. — Для рукоделия.

— Для чего⁈

— Ну, неудобно же на жёстких стульях вышивать!

Сергей почувствовал, что вот-вот сойдёт с ума.

* * *

Кошкам тоже досталось…

На четвёртый день слуги доложили, что коты больше не ходят по гостиной, как того требовал хозяин. Прасковья заманила их в чулан, где устроила «кошачий уголок» из мягких подушек.

— От них шерсти много! — объяснила она. — Пусть теперь там живут. Я кошек не люблю…

* * *

Прасковья успевала везде: в доме, на кухне, в саду. Она перевернула привычный порядок с ног на голову, и Сергей Павлович отчётливо понял: она здесь надолго.

Взвыл.

Вырвал себе клок волос.

Стал мечтать о том, чтобы это ему перепало жениться на смехотворно апатичной и безликой деве по имени Марта.*

— Повезло Воронцову… — тоскливо думал он. — Безумно повезло…

* * *

*Очередная отсылка на роман «Отвратительная жена. Попаданка сможет…»

Алтарь установили во дворе поместья. Храм был далеко, а здоровье Аркадия Семёновича — уважаемого дяди Сергея Павловича — не позволяло таких подвигов. Впрочем, и без храма всё выглядело внушительно: алтарь украсили белыми лентами и цветами, на столах для гостей стояли серебряные подносы с вином и пирогами, а в центре двора возвышался навес, под которым собрались «молодые» и их скромная публика.

На диванчике, обитом зелёным бархатом, сидел сам Аркадий Семёнович, величественно опираясь на трость. Он был в глубоком, почти трепетном почтении к происходящему.