Она остановилась и развернулась ко мне, когда мы поднялись по ступенькам к ее крыльцу.

— Они просто хотели отпраздновать твой день рождения. Это ведь не преступление, — бросила она, вскинув руки, будто я ее достал.

Какого черта ее вообще волнует, хочу ли я отмечать день рождения?

Почему у всех вокруг такая одержимость этим днем?

Это же просто нелепо.

— Если человек не хочет отмечать день рождения, он имеет право это сказать. Его не должны заставлять делать то, чего он не хочет, — ответил я и пошел назад по ступенькам, дожидаясь, пока она зайдет в дом. Я был не в настроении продолжать этот разговор.

Она фыркнула. Но это был не смех — в нем слышались раздражение и презрение, и это завело меня еще сильнее.

— Тебе приготовили шикарный ужин и торт, испеченный с нуля. Твоя мать сама его испекла, между прочим. Все пришли, подарили подарки, пели тебе. Ах, бедняга Истон, какое ужасное у тебя семейство! — проговорила она все громче.

Я застыл, ошеломленный, когда она резко обернулась и сунула ключ в замок. Вот же дерзкая. Ни черта она не понимает. Не знает, через что я прошел.

Вот почему нельзя тащить коллег на семейные ужины.

— Эй, эй, эй! — крикнул я, поднимаясь обратно по ступенькам. Я встал прямо у двери, не давая ей захлопнуть ее перед моим носом. — Ты не имеешь права меня судить.

— Почему? Потому что ты мой наставник? Ты сам судишь всех. Да ты меня судил уже в первый день, как я появилась в офисе!

— Ну, ты, если вспомнить, не совсем вошла в офис — ты включила чертову сигнализацию и подняла на уши весь город, а потом вылила на меня кипяток. Напомнить?

Она вжалась спиной в дверь, а я оперся ладонями по обе стороны от ее головы, словно загоняя в ловушку. Ее губы были приоткрыты, светлые волосы рассыпались по плечам… Я не знал, какого черта я делаю.

Но я наблюдал за ней весь вечер. За тем, как она сидела на полу и читала три книжки Мелоди. Как слушала бесконечную историю моего отца — с самого рождения и до сегодняшнего дня — и при этом искренне смеялась и кивала. Как обращалась с моими братьями и кузенами так, будто знала их с детства, а потом запросто болтала с моей мамой и тетей.

Хенли Холлоуэй бесит меня до чертиков.

Она была отвлекающим фактором, с которым я не хотел иметь дела.

Я больше не позволял себе отвлекаться. На то были причины.

Но сейчас я стоял и смотрел на нее, словно бы умер, если не поцелую ее прямо сейчас.

— Я прекрасно помню, потому что ты был полным засранцем. И да, я поняла — я дочка Чарльза Холлоуэя, мне просто так дали работу и кабинет, и у тебя были все основания быть недовольным. Но твоя семья — это мечта. — Она чуть усмехнулась. — То, к чему все стремятся.

— Я не злился из-за кабинета. Просто знал, что тебя будут за это осуждать, и хотел предупредить. — Я прочистил горло. — Но да, я тебя судил. И ошибался. Ты талантлива и умна, и фирме повезло, что ты здесь. Я тогда все понял неправильно.

— Что именно?

— Я думал, ты здесь только потому, что ты дочь Чарльза Холлоуэя. Но на самом деле фирма просто получила шанс заполучить тебя благодаря тому, что ты — его дочь.

Ее глаза расширились, и она, казалось, не верила в то, что я сказал.

— Спасибо, — тихо сказала она и сжала мою футболку в районе груди, а я сделал шаг ближе. Я хотел поцеловать ее так сильно, что все тело горело. — Я знаю, что ты любишь свою семью, Истон. Так скажи, почему ты пил виски, как воду, и почему ты так ненавидишь свой день рождения, что это уже на грани паранойи?

Черт возьми, она слишком наблюдательна.

Это была моя территория.

Я резко отступил назад и провел рукой по волосам.

— Спокойной ночи, принцесса. Увидимся на работе.

Я сбежал по ступенькам. Нужно было держаться от нее подальше. Она слишком близко. Слишком многое хочет узнать.

Заставляет чувствовать то, чего я не хотел чувствовать.

— Не думала, что ты трус, Чадвик, — донеслось мне в спину.

— Может, я не так легко читаюсь, как ты думаешь, — бросил я, подняв руку, чтобы попрощаться, и услышал, как она с грохотом захлопнула за собой дверь.

Хорошо. Пусть злится. Так даже лучше. Поцеловать ее было бы катастрофой.

Да и интрижки с коллегами — вообще не моя история. У меня строгие правила: никакого секса на работе. А вряд ли она — та, с кем можно провернуть одноразовую историю.

Так что я приму душ, подрочу и выпущу пар.

Только вот, когда я вернулся домой, делать этого совершенно не хотелось. Я метался по гостиной и налил себе еще виски.

Да как она смеет называть меня трусом?

Я залпом осушил бокал.

А потом уставился на экран телефона. Казалось, прошли часы, хотя прошло секунд девяносто.

Я поднял телефон и набрал:

Назови меня трусом еще раз — и я подам жалобу в отдел кадров и оформлю тебе выговор.

Это было смешно, но я хотел, чтобы она поняла — меня задел ее комментарий.

Принцесса:

А за что мне дадут выговор? За то, что я сказала правду?

Вот же нахалка.

Я:

Теперь я могу оформить выговор тебе — за агрессивное поведение по отношению к наставнику.

Принцесса:

Я просто спросила, почему ты ненавидишь свой день рождения.

Я:

Что мы теперь, подружки?

Я налил себе еще выпить. Меня бесило, что я не могу об этом говорить. Бесило, что даже спустя столько лет меня все еще накрывает этой чертовой тоской.

Принцесса:

Точно нет. Подружки хотя бы не вызывают у друг друга хлыстовую травму.

Я допил, поставил бокал и завалился на диван.

Я:

И в чем, прости, я вызываю у тебя хлыстовую травму?

Принцесса:

Не строй из себя знатного оратора, Чедвик. Ты прекрасно знаешь, как.

Я:

Скажи мне.

Принцесса:

С чего бы? Ты сам ни на один вопрос не отвечаешь.

Я:

Да черт побери, Принцесса. Просто скажи, как я вызываю у тебя хлыстовую травму.

Принцесса:

Хмм… мы купались у меня в бассейне в нижнем белье, а потом ты смылся, как будто за тобой гнались с пистолетом. А сегодня вечером выглядел так, будто собирался меня поцеловать… а потом опять сбежал. Ты играешь в игры. А я в игры не играю. Так что можешь расслабиться — ты один сплошной красный флаг.

Я:

Красный мой любимый цвет, так что с этим я могу жить.

Принцесса:

Спокойной ночи, Чедвик. Я устала ходить с тобой по кругу.

Я провел рукой по затылку и набрал ее номер.

— Я говорю тебе «спокойной ночи», а ты звонишь? — прозвучал ее голос, как только она ответила. — Еще один пример, как ты сбиваешь с толку.

— Замолчи, — пробурчал я, подойдя к барной стойке и налив себе еще.

— Ладно, я кладу трубку. Вот об этом я и говорила. Ты звонишь, а потом велишь мне заткнуться? Спокойной ночи.

— Не вешай трубку. — Я опрокинул виски и со стуком поставил бокал. — Я сейчас тебе кое-что расскажу. И мне не нужны ни вопросы, ни сочувствие, ни комментарии. Ничего. Ясно?

— То есть ты звонишь мне… и это даже не разговор?

— Хенли.

— Истон.

Я застонал:

— Я не хочу быть гребаным трусом. Поэтому скажу тебе, почему ненавижу день рождения. Но потом — ни слова об этом. Договорились?

— Договорились, Злой Гений.

— Я был с Джилли три с половиной года. Думал, что женюсь на ней после выпуска из юрфака. Был уверен, что знаю, каким будет мое будущее. — Я опустился на диван. Тишина была непривычной. — Ты еще тут?

— Да.

— А ты молчишь.

— Ты же сказал мне ничего не говорить. Вот я и слушаю.

Я выдохнул.

— Джилли уехала в выпускную поездку с подругами. Должна была вернуться на следующий день после моего дня рождения. Я подшучивал, что она пропустит праздник, но это была шутка. Просто шутка.