Потом — забрал картину. Сжёг документы. И ушёл. А Трелони остался. Один. Как будто знал, что это — не конец, а начало.

Алекса почувствовала, как по спине пробежал холод. Трелони не бежал. Он пришёл, чтобы оставить след.

Чтобы Фолл знал:

“Ты не один. Я вижу тебя. И я оставлю правду — даже если умру”.

— А пожар? — спросила она. — Когда он начался?

— После, — сказала Элси. — …после того, как он сказал: “Ты не понимаешь, что это начало”. …после того, как ушёл. …после того, как сжёг бумагу. Но до того, как умер Трелони. Потому что пожар — это не случайность. Это — сигнал.

Алекса закрыла блокнот.

Теперь она видела цепочку:

1. Трелони приносит оригинал.

2. Спор.

3. Фолл забирает картину.

4. Сжигает документы.

5. Поджигает галерею — как доказательство.

6. Убивает Трелони — как свидетеля.

7. А Трелони — оставляет правду с конца.

Как и Элси. Как и она сама.

***

Вечером Алекса зашла в “Butter & Smoke” — пекарню на углу, где Зоя Лейн пекла лучшие круассаны в городе. Или, по крайней мере, так было раньше.

— Здравствуйте, — сказала Зоя, не глядя на неё.

Голос — холодный. Глаза — в сторону.

— Привет, Зоя, — сказала Алекса. — Один круассан, пожалуйста.

— Не тот день, — сказала та. — Я знаю, вы говорили Джорджу, что у меня не такая хорошая выпечка, как раньше. Но я не старею. Я помню. И я помню, как вы смеялись над моим корицейным хлебом.

Алекса вздохнула.

— Я не смеялась. Я просто… Я вчера устала. И, возможно, сказала не то.

Зоя посмотрела на неё.

— Возможно.

Но слова — как тесто. Они поднимаются. И становятся больше, чем были. Она протянула круассан. Молча. Но в глазах — обида. И что-то ещё. Тревога.

— Спасибо, — сказала Алекса и ушла.

***

Через час — звонок. Зоя.

— Алекса. Приходите. Сейчас. Я нашла… нечто странное.

***

Она пришла. Пекарня — пуста. Запах масла, муки, дрожжей. Зоя стояла у стола. Перед ней — тесто. И в нём — мокрый, покрытый тестом мобильный телефон.

— Я его замесила, — сказала она. — Вчера вечером. Кто-то оставил его в корзине у двери. Я не проверила. А сегодня — он поднялся с тестом. Как будто сам захотел выйти.

Алекса взяла телефон. Протёрла. Включила.

Пароль — не нужен. Экран — разбит. Но голосовое сообщение — есть. Она нажала.

Голос — хриплый. Знакомый.

— Фолл, ты проиграл. Я знаю, кто ты. Я знаю, что ты убил отца Кирана. Я знаю, что ты подделал „Закат над Ларго“. Я знаю, что ты сжёг оригинал. Я знаю, что ты пришёл за мной. Но ты не заберёшь правду. Потому что я оставил еë… в самом неподходящем месте.

Где её никто не будет искать. Где её найдёт только тот, кто смотрит с конца. Это не конец. Это начало.

Алекса замерла. Голос — Трелони. Дата записи — за день до смерти.

— Он знал, — прошептала она. — Он знал, что умрёт. И оставил улики. Не в архиве. Не на флешке. Не в письме. А в тесте пекарни. Где их никто не будет искать. Где их найдёт только тот, кто слушает с конца.

Зоя смотрела на неё.

— Я не хотела его трогать, — сказала она. —

Но когда он поднялся с тестом… Я поняла:

это не случайность. Это — как будто кто-то просил меня выслушать.

Алекса посмотрела на телефон. На Зою. На стены пекарни, где висели старые фото:

дети, фестивали, улыбающиеся люди. И в углу — фото галереи “Folly & Grace”. 1999 год.

Открытие. Трелони. Фолл. И — в толпе — молодая Зоя, с подносом круассанов.

— Вы были там, — сказала Алекса.

— Да, — кивнула Зоя. — Я пекла для открытия. Он сказал: “Ты делаешь то, что невозможно подделать. Хлеб — это правда.

Потому что его нельзя сжечь”. Я тогда не поняла. А теперь — понимаю.

Алекса посмотрела на телефон. На голосовое. На Элси, которая говорит с конца.

На Фолла, который стирает прошлое. На Трелони, который оставил правду в тесте.

***

Она села в “The Daily Grind”. Джордж поставил перед ней чашку. На пене — не сердце. А спираль. Как будто кофе закручивался в обратную сторону.

— Что это? — спросила она.

— Новый узор, — сказал он. — Называется “Время, которое помнит”.

Она посмотрела на него. А он — отвёл глаза.

Как будто знал, что сказал слишком много. И вдруг она поняла: правда — не событие.

Правда — это то, что поднимается. То, что невозможно сжечь. То, что проходит через пепел, тесто, голос, старуху, пекарню — и приходит к тебе с конца. Потому что начало — уже было ложью. Она допила кофе.

Поставила чашку.

И сказала себе:

— Я больше не ищу начало. Я ищу конец, с которого всё начинается.

Глава 6. Чёрный каталог

Дождь шёл третий день. Он не стучал — он шептал. Как будто город сам боялся говорить вслух. Алекса стояла у окна в квартире Мэдисон. За спиной — гул серверов, мигание диодов, запах перегретой электроники. На экране — строка за строкой.

Код. Пароли. Тени.

— Почти, — сказала Мэдисон, не отрываясь от клавиатуры. — Он глубоко это прятал. Но не от меня. — Еë пальцы летали по клавишам. На мониторе — последовательность: artvault/black_catalog

— Вот, — прошептала она. — Он назвал это “Чёрный каталог”.

Экран заполнился списком.

Столбцы:

Имя:

Объект (название картины, год).

Дата покупки.

Дата смерти.

Алекса подошла ближе. Глаза скользили по строкам. Знакомые фамилии.

Коллекционеры. Дилеры. Один — член совета Национальной галереи. Другой — владелец аукционного дома в Сиднее. И везде — одна закономерность: через 3–18 месяцев после покупки — смерть.

— Он не просто продаёт подделки, — сказала она. — Он отмечает. Как охотник — трофей.

Мэдисон прокрутила вниз.

— Смотрите.

Эдвард Киран.

Объект: “Закат над Ларго”, Фолл, 1999.

Дата покупки: 12.05.2005.

Дата смерти: 27.08.2005.

Алекса коснулась экрана.

— Отец Кирана. И он знал. Потому что пытался вернуть деньги. А Фолл… …убил его медленно. Через яд. Через ложь. Через искусство. Дальше, — сказала она.

Мэдисон пролистнула. Ещё имена. Ещё даты.

Ещё тишина. А потом — её имя.

Алекса Кроу.

Объект: не указан.

Дата покупки: —

Дата смерти: ?

Она замерла.

— Я ничего не покупала.

— Знаю, — сказала Мэдисон. — Но он запланировал. Вы — следующая. Или… Уже нет. Потому что вы знаете.

Она посмотрела на список. На даты. На имена. Это не каталог. Это реестр мёртвых.

И она — в нём. Через два часа пришёл Киран.

Бледный. С глазами, в которых не было сна.

— Я видел отца во сне, — сказал он. — Он держал картину. Сказал: “Она не горит”. А потом… …она загорелась. Но не до конца.

Остался край. С подписью.

Алекса посмотрела на него.

— Ты веришь в сны?

— Нет, — сказал он. — Но я верю в то, что он знал. Что-то осталось. Что-то, что нельзя сжечь.

Мэдисон молча развернула второй монитор.

— Смотрите.

На экране — видео. Камера наблюдения.

Подвал галереи Folly & Grace. Дата: 23.06.2019 — за три дня до смерти Трелони.

В кадре — Фолл. В чёрном пальто. В перчатках. В руках — картина. Он подносит её к печи. Остановился. И… …поцеловал раму.

Медленно. Почти нежно. Как будто прощался. Потом — бросил в огонь. Камера переключилась на следующую картину. Тот же ритуал: взять, поцеловать, сжечь. Алекса смотрела. Не могла оторвать взгляд.

— Он не уничтожает, — прошептала она. — Он совершает погребальный обряд. Для каждой подделки — как для живого. Потому что для него это — не ложь. Это — искусство, которое он спасает. От тех, кто не достоин.

Киран сжал кулаки.

— Значит, он убил моего отца… …потому что тот увидел правду?

— Потому что тот посмел сомневаться, — сказала Алекса. — А для Фолла сомнение — это грех. И наказание — смерть.

Мэдисон закрыла видео.

— Есть ещё кое‑что. Я нашла сервер с резервами. Там — все оригиналы, которые он подделал и которые он сжёг. Они — цифровые. Но… Есть одно отличие. — Она открыла файл. На экране — картина “Закат над Ларго”. Оригинал. Но в углу — маленький символ. Невидимый при печати. Нечитаемый без увеличения. — Это его подпись, — сказала Мэдисон. — Не имя, а знак. Похоже на перевёрнутый крест. Или на сломанную линию. Или… На дверь, которая ведёт в никуда.