— Ну наконец-то, — сказал Джордж, не отрываясь от кофемашины. — Я уже начал думать, что ты ушла в монастырь. Или в булочную.

— Я была занята, — ответила Алекса, ставя на стойку свежий хлеб. — Кот устроил бунт.

— Бигглсворт? — усмехнулся Джордж. — Он не бунтовщик. Он — шпион. У него идеальные лапы для карманного воровства.

Алекса сняла плащ, села на своё место у окна. Там, где всегда. Где Гэрри любил пить чёрный кофе, не добавляя молока, “как будто жизнь — не сахар”. За стеклом — отражение города: трамвай, прохожие, неон. Всё как раньше. Но она уже чувствовала: ничего не осталось прежним.

— Ты знаешь, кто тут был вчера? — спросил Джордж, наливая ей латте.

— Если это не очередная бывшая, с которой ты не должен был встречаться, — сказала она, — то нет.

— Джеймс Трелони, — сказал он тише. — Был здесь. Вчера вечером.

Алекса замерла.

— С кем?

— С мужчиной в чёрных перчатках. Высокий, спокойный, как будто из другого времени. Они сидели в углу. Говорили тихо, но я слышал обрывки.

— О чём?

— О “очищении”. Трелони сказал: “Ты не можешь стирать прошлое”. А тот — “Я не стираю. Я возвращаю ему чистоту”.

Она посмотрела на него. За окном — смех девушки. Где-то за углом — музыка из наушников. Но внутри — только тишина.

— Перчатки?

— Чёрные. Кожаные. Как у архивариуса. Или у палача.

Она допила кофе. В голове щёлкнуло:

“Перчатки. Очищение. Подделки”.

Три слова. Одна цепь. И где-то вдалеке — трамвай, звенящий, как будто смеётся.

— Кассиан, — позвала она. — Ты что-нибудь слышал?

Кассиан, бариста с татуировкой “Veritas” на запястье и взглядом, который запоминал всё, подошёл, вытирая руки полотенцем. В наушниках — тихий джаз. Он выключил их, но мелодия ещё висела в воздухе, как эхо.

— Да. Они ссорились. Трелони сказал: “Я знаю, кто ты на самом деле”. А тот ответил: “Ты умрёшь, но никто не поймёт почему”.

Потом встал. Ушёл. Трелони остался. Пил чёрный кофе. И сказал: “Он не знает, что я уже всё записал”.

Алекса почувствовала, как по спине пробежал холод. Флешка. Видео. Он знал.

— Он что, просто сидел и ждал? — спросила она.

— Нет, — сказал Кассиан. — Он смотрел на дверь. Как будто знал, что тот вернётся. И что в этот раз — он не уйдёт живым.

Она вышла на улицу. Теперь город казался другим. Отражения на мостовой — не просто свет, а следы. Каждая лужа — как экран.

Каждый звук — как улика. Где-то смеялись студенты. Где-то играла музыка.

Но Алекса слышала только голос Трелони:

“Он не знает, что я уже всё записал”.

Она шла по Флиндерс-Лейн, где старые кирпичные здания прятали антикварные лавки, как будто город хранил свои тайны в узких переулках. Воздух пах пылью, сыростью и чем-то древним — как будто время здесь не текло, а застряло. Лавка Марго Вейл называлась просто: “Время”. На двери — табличка: “Вход только для тех, кто не боится правды”. Алекса толкнула дверь.

Внутри пахло ладаном, старыми книгами и чем-то горьким — как будто сгоревшая бумага. Полки до потолка. Часы, которые не шли. И за стойкой — Марго. Высокая, худая, в чёрном платье, с седыми волосами, собранными в тугой узел. И в чёрных перчатках.

— Алекса Кроу, — сказала она, не глядя. — Я ждала вас.

— Почему?

— Потому что смерть Трелони — не случайность. Это объявление.

— Чего?

— Начала. — Марго сняла перчатку — медленно, как ритуал. Под ней — шрамы. Старые. Глубокие. — Я знаю Бенедикта Фолла с академии, — сказала она. — Он не продавал картины. Он переписывал историю. Если картина была поддельной — он уничтожал оригинал. Если коллекционер знал правду — он исчезал. Он называет это “очищением”. Но это — убийство искусства.

— Почему вы до сих пор носите перчатки? — спросила Алекса.

— Потому что однажды он сказал мне: “Ты слишком много видишь”. И бросил меня в огонь. Я выжила. Но мои руки — нет.

Алекса молчала. Теперь всё встало на свои места. Фолл — не просто дилер. Он — ревнитель лжи. И Трелони знал слишком много.

— У вас есть что-то? — спросила она. — Что-то, что может помочь?

Марго открыла ящик. Достала старую фотографию. На ней — двое молодых мужчин в студии. Один — Трелони. Другой — с холодным взглядом, но с улыбкой.

Бенедикт Фолл. Подпись снизу: “Братья по кисти. Академия искусств, 1998”.

— Они были лучшими друзьями, — сказала Марго. — Пока Фолл не понял, что Трелони продал его подделку как оригинал. С тех пор он начал очищать мир от лжи. Начав с тех, кто её создал.

Алекса взяла фото. На обороте — надпись: “Один из нас — ложь. Второй — правда. Кто знает, где граница?”

— Спасибо, — сказала она.

— Не благодарите, — ответила Марго. —Просто найдите его. Пока он не начал с кого-то ещё.

***

Вернувшись в участок, Алекса зашла в комнату, где Мэдисон сидела за компьютером, как будто приросла к экрану.

— У меня есть доступ к зашифрованному архиву, — сказала девушка, не отрываясь. — Но это будет сложно. Флешка повреждена. И шифрование — уровень государственной тайны.

— Ты же хакер, — сказала Алекса. — Или ты уже забыла?

Мэдисон усмехнулась.

— Я не просто хакер. Я — бывший хакер. Но попробую.

Пальцы замелькали по клавиатуре. Экран мигнул. Код. Шифр. И — наконец — папка.

Название: “Очищение. Этап 1”.

— Открывай, — сказала Алекса.

Видео. Тёмная комната. Фолл в чёрных перчатках. Он бросает документы в огонь.

Говорит:

— Ты думал, что это искусство? Нет. Это — ложь. А ложь должна гореть”.

И вдруг — голос за кадром. Трелони.

— Ты не художник, Фолл. Ты — убийца искусства. И я оставлю след. Пусть кто-то найдёт правду.

Экран гаснет. Мэдисон посмотрела на Алексу.

— Он знал, что умрёт, — сказала она. — Но он хотел, чтобы вы это увидели.

Алекса кивнула. Она чувствовала это.

Трелони выбрал её. Не случайно. Он знал — только она сможет понять. Потому что она — как он. Видит ложь. И не боится её разрушить.

***

Вечером она сидела у окна. Дождь снова начался. Бигглсворт лежал у её ног, как будто охранял. На столе — фото. Фолл.

Трелони. “Братья по кисти”. И подпись: “Один из нас — ложь”. Она открыла блокнот.

Написала:

“Фолл. Мотив — не деньги. Признание. Он хочет быть единственным, кто знает правду. Остальные — мусор. Подделки. Должны быть уничтожены”.

Потом добавила:

“Он носит перчатки. Не чтобы скрыть отпечатки. А чтобы не касаться лжи”.

Зазвонил телефон. Джордж.

— Алекса, — сказал он. — У меня тут клиент. В чёрных перчатках. Купил латте. Сказал: “Спасибо. Сегодня будет чисто”.

Она замерла.

— Где он?

— Ушёл. Но оставил визитку. “Folly & Grace”.

И подпись: “Бенедикт Фолл. Искусство без лжи”.

Алекса положила смартфон. Посмотрела на кота.

— Он уже здесь, — сказала она. — И он знает, что я иду.

Бигглсворт мяукнул.

Как будто говорил:

“Тогда иди. Только не забудь хлеб”.

За окном — Мельбурн. Мокрый. Светящийся.

Живой. И где-то в его тени — человек, который хочет сжечь правду.

Глава 3. Танец, химик и блогер

Утро в Мельбурне наступило с туманом. Он лёг на город, как пелена — мягкий, серебристый, скрывающий улицы, будто сам город не хотел, чтобы правда вышла на свет.

На мостовой — лужи, в которых отражались неоновые вывески, как будто город спал с открытыми глазами. Где-то играла музыка из наушников прохожего. Где-то смеялись студенты. Но Алекса шла молча. В руке — пакет с пеплом, собранным с обгоревшей флешки.

И в голове — голос Трелони:

“Он не знает, что я уже всё записал”.

Она шла к лаборатории Оливера Спейда — в подвале старого университетского корпуса на Суитингем-роуд. Место, где наука пахла ацетоном, кофе и страхом перед взрывами.

— Ты опять приносишь мне то, что, по-моему, взорвётся, — сказал Оливер, не отрываясь от микроскопа.

Он был в очках, в белом халате, с пятном йода на рукаве. Бывший химик-криминалист, уволенный за “чрезмерную любознательность”. Теперь — её тихая лаборатория правды.