— Это пепел с флешки, — сказала Алекса. — Проверь, что в нём.

— Ты уверена, что хочешь это знать? — спросил он, беря пакет. — Иногда пепел — это всё, что остаётся от правды. А иногда — это ловушка.

— Я не боюсь ловушек, — сказала она. — Я их расставляю.

Оливер усмехнулся. Поставил пробирку на горелку. Добавил реактив. Мгновение — и взрыв. Пробирка разлетелась вдребезги.

Осколки впились в защитный экран.

— Ну вот, — вздохнул он. — Опять пятно на потолке. И опять — ты виновата.

— Ты жив, — сказала Алекса. — Значит, результат есть.

Он посмотрел на спектрограмму.

— Пепел не просто сгорел. Его обработали. Но я нашёл следы вещества. Дурман. Яд. Тот же, что и в теле Трелони.

— Дурман? — переспросила Алекса. — Это же древний яд. Использовался в средневековых ритуалах. Вызывает паралич, галлюцинации… и смерть через удушье.

— Именно, — кивнул Оливер. — Но чистый. Без примесей. Кто-то знает, что делает. И кто-то хочет, чтобы смерть выглядела… естественно.

— Фолл, — сказала она. — Он не просто убивает. Он режиссирует.

— Похоже на ритуал, — добавил Оливер. — Как будто он не просто убивает. Он освящает.

— Он увеличил изображение на экране. — Подожди. В пепле — не только яд. Есть ещё кое-что. — Он подвинул фрагмент. На экране — крошечный обгоревший клочок бумаги. С вырезанным словом: “Чисто”. — Он не просто уничтожает, — сказал Оливер. — Он оставляет след. Как священник после обряда.

Алекса посмотрела на осколки. На пятно на потолке. На спектрограмму, где змеилась линия яда.

Она чувствовала: “Фолл — не просто убийца.

Он — артист. А смерть — его кисть”.

***

Вернувшись в участок, она застала Джаспера Куинна. Это был подросток-ботаник, который вëл блог о преступлениях. Он случайно стал свидетелем чего-то важного, но боялся говорить. На нём были очки с толстыми стёклами и рюкзак в форме черепахи.

Молодой, худой, с глазами, в которых читался страх. Он сидел на стуле, как будто его пригвоздили к нему.

— Алекса, — сказал он, не поднимая глаз. — У меня есть кое-что.

— Что?

— Я… я не хотел показывать. Но я боюсь. — Он достал телефон. Видео. Ночь. Урна у галереи “Folly & Grace”. Человек в чёрных перчатках вытаскивает из сумки папку.

Бросает в мусор. Уходит. — Я снимал случайно, — сказал Джаспер. — Я был там… пытался понять, где он был в последний раз.

Но я узнал его. Это Фолл.

Алекса взяла телефон. Увеличила. На папке — штамп: “Архив Трелони.

Конфиденциально”. И дата: “вчера”.

— Он уничтожает доказательства, — сказала она. — Но не знает, что ты это видел.

— Он найдёт меня, — прошептал Джаспер. — Он знает, кто я.

— Нет, — сказала Алекса. — Он думает, что ты — никто. А я сделаю так, чтобы ты стал тем, кого он боится. — Она положила руку на его плечо. Лёгкое прикосновение. Но для Джаспера — как якорь. — Останься здесь. И не выходи на улицу. Пока я не скажу.

***

Вечером она пошла в клуб “Velvet Frame” — бывшую картинную галерею, превращённую в ночной клуб. Там проходил аукцион в день смерти Трелони. Там, по словам Мэдисон, Фолл в последний раз видел жертву. Музыка била в грудь. Стены — покрыты проекциями старых картин. На сцене — танцует Тиа Манго. Блогерша. Танцовщица. Звезда Instagram. Её движения — резкие, плавные, как будто она рисует воздух. Алекса села у барьера. Смотрела. И вдруг — заметила.

Каждое движение. Каждый поворот. Каждый жест — повторяет сцену убийства. Тиа поднимает руку — как будто держит холст.

Поворачивается — как будто видит кого-то за спиной. Замирает — как будто видит тело. И падает — не на колени, а в позу Трелони, как на фото с места преступления.

— Что вы видите? — спросил бармен, наливая ей воды.

— Хореографию убийства, — сказала она.

— Что?

— Это не танец. Это воссоздание. Кто-то рассказал ей, что произошло. И она танцует это.

Бармен посмотрел на сцену.

— Она танцует каждый вечер. Говорит, что это “искусство боли”.

Алекса подошла к выходу. Ждала, когда Тиа закончит.

— Ты знала Трелони? — спросила она, когда та вышла.

Тиа замерла. Глаза — как у загнанного зверя.

— Нет, — сказала она.

Слишком быстро.

— Тогда почему ты танцуешь сцену его смерти?

— Я… я не знаю, о чём вы.

— Ты знаешь. И ты боишься.

Тиа опустила голову.

— Он приходил ко мне. За неделю до смерти.

Сказал: “Если со мной что-то случится — посмотри на моё видео. И танцуй его. Пусть мир увидит, как я умер”.

— Ты видела видео?

— Да. Он показал. Там — Фолл. Они ссорились. И в конце… Трелони сказал: “Я оставлю след. Через тебя. Через танец”.

Алекса посмотрела на неё. На её руки. На шрам на запястье — от ожога. Как у Марго.

— Ты не просто танцовщица, — сказала она. — Ты — свидетель.

Тиа кивнула. Тихо. Как будто боялась, что её услышат стены.

— Я боюсь, — прошептала она. — Он знает, что я танцую. Он был здесь вчера. Смотрел. И ушёл, улыбаясь.

Алекса взяла её за руку.

— Больше не танцуй. Ты уже сказала всё. Теперь я скажу ему.

***

Вернувшись в участок, она застала Мэдисон за компьютером. Девушка смотрела на экран. Глаза — широко открыты.

— Алекса, — сказала она. — Я нашла.

— Что?

— Архив Трелони. Полный. Я взломала его через старый сервер университета. И нашла письмо. От него самого. Датировано за три дня до смерти.

Она показала экран.

“Фолл начал чистку. Он убивает тех, кто знает правду. Марго — выжила. Тиа — знает.

Джаспер — в опасности. Я — следующий. Но я оставлю след. Через флешку. Через танец.

Через тебя, Алекса. Ты — последняя, кто может остановить его. Потому что ты видишь то, что другие скрывают. Ты — не детектив. Ты — правда”.

Алекса откинулась на стуле. В комнате — тишина. За окном — Мельбурн. Город, который танцует, пьёт кофе, смеётся. И не знает, что в его тени кто-то стирает прошлое.

— Он выбрал вас, — сказала Мэдисон. — Не случайно.

— Нет, — сказала Алекса. — Он знал, что я вернусь. Потому что я — как он. Я не верю в ложь. И не позволю ей выжить.

Она закрыла блокнот. Написала одно слово: “Чистка”. И под ним — список: Фолл.

Джаспер. Тиа. Марго. Она сама”.

— Он уже знает, что мы близко, — сказала Мэдисон. — Что дальше?

Алекса не ответила. Она уже была у двери.

***

Когда она вышла из участка, дождь закончился. На мостовой — отражение фонаря, дрожащее, как живое. Где-то вдалеке — сирена. Не скорой. Полиции.

Как будто город сам предупреждал:

“Он рядом”.

Алекса пошла по улице. И не видела, как в тени у стены — стоял человек в чёрных перчатках, не двигаясь. В руке — зонт. Под ним — крошечная флешка, как будто подарок. Он смотрел на неё. На её шаги. На её тень. Он улыбнулся.

— Ты идёшь, — прошептал он. — Но ты не знаешь, что я уже выбрал следующего.

Глава 4. Старые ножи и старые клятвы.

Дождь кончился, но город остался мокрым, как будто плакал тихо, не желая, чтобы его услышали. Улицы блестели, отражая неоновые вывески, будто каждый фонарь был глазом, следящим за шагами. Алекса шла по Коллинз-стрит, где старые здания смотрели на неё с высоты, как судьи. В руке — пакет с пеплом, словно она несла с собой остатки сожжённой правды. Перед тем как свернуть к подвалу Феликса, она прошла мимо старой галереи “Folly & Grace”. Здание стояло пустое. Окна — заколочены. Дверь — заперта. Но в одной из щелей — свет.

Тусклый. Мерцающий. Как будто внутри кто-то ждал. Она остановилась.

Прислушалась. Изнутри — тихая музыка.

Ста́рый вальс. Тот самый, что играл в день открытия в 1999-м.

Она помнила — как Гэрри сказал тогда:

“Этот вечер пахнет ложью”.

Она посмеялась. А теперь поняла: он был прав. Она подошла ближе. Дверь — не шелохнулась. Но на асфальте — мокрый след, как будто кто-то в чёрных перчатках только что вышел. След вёл к аллее.

Исчезал в тени. Алекса посмотрела на здание. И вдруг почувствовала: галерея помнит. Каждый шаг. Каждый шёпот.