— Всё нормально. Что-то про птицу и водосток на крыше…

— Что?

— …и потом он забыл, что у него нет машины, и Джексон уже восемь минут ведёт эфир один. — Она смотрит на часы и морщится. — Уже десять. Нужно, чтобы ты вышла к микрофону, пока Эйден не приедет.

— Что? Нет. Я больше не веду шоу.

Мы останавливаемся перед студией. Сквозь стекло вижу Джексона: он жестикулирует, глаза панически расширены.

«Спаси», — беззвучно шевелятся его губы.

— Он уже пять минут рассказывает про вулканическую молнию. Мы живём в Мэриленде, Люси. Здесь нет вулканов.

— Ох, чёрт.

— Иди, — Мэгги мягко толкает меня, хотя видно, что ей хочется вдавить меня в спину ладонью.

Я никогда не видела её взъерошенной, а сейчас она явно на грани.

— Пожалуйста.

— Прямо сейчас?

— Прямо сейчас. Только ты можешь нас выручить.

— Но о чём мне говорить? У Эйдена всегда есть план шоу.

— Говори о чём хочешь. Только не о вулканической молнии.

Джексон выдыхает с облегчением, едва я вхожу. Разворачивается в кресле Эйдена и машет мне обеими руками:

— Люси здесь! Слава богу, Люси здесь. Всё, друзья, больше никакой погоды. — Его смех звучит почти истерично. — Люси здесь.

— Да, я здесь, — хлопаю его по плечу и опускаюсь в своё кресло.

Оно стоит на месте, словно меня тут не было всего неделю. Даже моя украденная кружка для ручек — та самая пластиковая с логотипом «Ориолс» из комнаты отдыха — всё ещё на месте.

И почему-то это греет.

Натягиваю запасные наушники. Мир за пределами студии глушится, и я снова чувствую связь — только я и город за стеной эфира. Часть тревоги уходит.

— Всем привет. Давненько не слышала вас.

Джексон наклоняется вперёд, утыкается лбом в стол — его поза излучает облегчение.

— Спасибо, что выручила, Люси.

— Пустяки, — улыбаюсь я. — Надеюсь, останусь тут всего пару минут, пока Эйден… — запинаюсь и быстро исправляюсь, — пока Эйден не вернётся. Мэгги сказала что-то про птицу в водостоке?

Джексон щурится:

— Она так сказала?

— Птица? Похоже, у него была какая-то проблема с птицей на крыше.

— Не знаю ни про каких птиц, — он бросает взгляд куда-то за мою спину.

Я оборачиваюсь — Мэгги меняет истеричную жестикуляцию на безмятежную улыбку. Либо меня разыгрывают, либо недосып даёт о себе знать.

— Ах да, — тянет Джексон, — проблема с птицей. Конечно. Ну что, примем пару звонков?

Что-то явно не сходится. Слишком много людей уверенно говорят слишком разные вещи. Какой-то кусок пазла ускользает.

— Давай, — соглашаюсь я, наблюдая за ним краем глаза.

Он что-то шепчет себе под нос и берёт следующий звонок:

— Вы в эфире «Струн сердца» с Люси и…

— О боже! — визжит женский голос так, что я пригибаюсь в кресле. — Я ждала тебя вечность! Девочка! Куда ты пропала? Зачем ушла со шоу? Там же только всё самое интересное начиналось! Вы с Эйденом — просто лучшая пар…

Линия обрывается.

— Ой, — Джексон убирает руку с клавиатуры. — Похоже, связь прервалась.

Я смотрю на его большой палец возле кнопки «Сбросить»:

— Прервалась, да?

— Прервалась, — повторяет он и проводит двумя дрожащими пальцами от виска к середине лба. Очки съезжают на нос. — Давай попробуем ещё.

Он нажимает кнопку, и я уже готовлюсь к новому визгу, но в динамиках звучит знакомый голос:

— Мам?

Я мгновенно выпрямляюсь, прижимаю ладони к наушникам, будто так смогу стать ближе:

— Майя?

— Мам! Привет!

— Привет, — отвечаю сухо. — Ты же должна делать домашку по биологии, а не звонить на радио. Я ведь заблокировала этот номер у тебя в телефоне.

— Не волнуйся. Это под присмотром. Папа сидит рядом.

Вдалеке слышится приглушённый голос Грейсона, и я немного расслабляюсь.

— Всё хорошо. Как ты?

— Я… — бросаю взгляд на Джексона.

Он почти полностью отвернулся, лицо скрыто. Секреты, секреты.

— Я запуталась.

— Догадывалась, — усмехается она. — Сегодня вообще день странностей, правда?

Джексон чуть не захлёбывается воздухом и отворачивается ещё сильнее. Под давлением он явно не боец.

— Можно и так сказать.

— Думаю, это всё из-за планетарного выравнивания. Папа утром в машине об этом говорил.

— Конечно, — я прищуриваюсь. — Наверняка в этом причина. Но зачем ты звонишь в эфир?

— Мне нужен совет. — Она на мгновение замолкает. — Понятия не имела, что ты будешь там. Вот это совпадение.

— Ну да, — на заднем плане раздаётся смешок Грейсона Харриса. — И в чём же вопрос?

— У моего друга неприятности.

— Какие именно?

— Пусть он сам расскажет. Но сначала хочу тебе кое-что сказать.

— Что именно?

— Я люблю тебя.

Сердце будто распахивается и становится в три раза больше.

— И я тебя люблю.

— Хорошо. Запомни это. Держи в голове. А теперь передаю трубку другу. Пока!

В динамике потрескивает статика. Майя кому-то отдаёт телефон. Я различаю приглушённые голоса, хлопок дверцы машины, шаги по асфальту. Лёгкие сжимаются, сердце сбивается с ритма. Оно узнаёт этот звук раньше, чем разум успевает осознать.

— Привет, — хрипловато говорит Эйден Валентайн, и по коже пробегает рой мурашек.

Кажется, он сидит рядом, наши колени соприкасаются, а на кухне тихо булькает кофе. Будто ничего не изменилось — хотя изменилось всё. Он прочищает горло, и я мгновенно представляю его: ладонь на затылке, взгляд чуть в сторону.

— Давний слушатель, первый раз в эфире, — произносит он с той самой улыбкой в голосе, которая скручивает слова, как и его настоящая улыбка. — Хотел бы попросить совета.

«Струны сердца»

Эйден Валентайн: «Пожелай мне удачи, Балтимор».

Люси

В голове вихрем проносятся вопросы.

Совет… о чём?

Почему он с Майей? Он специально позвонил в своё же радио? Он ударился головой? У него в желобе поселился голубь? Почему он не звонил?

Я вдыхаю глубже и произношу только:

— Чем могу помочь?

На том конце — тихий, довольный или, может быть, облегчённый вздох.

— Ну… — тянет он.

Пауза кажется бесконечной. Жаль, что я не взяла из его машины шоколадные мятные конфеты… или ту смятую, выцветшую бумажку со списком моих любимых вещей — доказательство, что он помнит обо мне.

Наконец Эйден резко выдыхает:

— Это же «Струны сердца», да?

— В теории.

— Тогда у меня вопрос про романтику.

— Хорошо… — осторожно тяну я.

— Каково это — влюбиться?

— Что? — слова обрушиваются, как ушат ледяной воды.

Рядом скрипит кресло Джексона Кларка — он явно насторожился.

— Есть одна женщина, — начинает Эйден, но запинается. — Ты когда-нибудь просыпалась с сердцем, бьющимся в бешеном ритме, и не понимала, почему? Будто во сне было что-то важное, но образ ускользнул… — он раздражённо выдыхает. — Чёрт, я всё говорю не так.

— Попробуй ещё раз.

— Попробую.

Моё сердце перестаёт биться галопом, в груди расползается тепло. Я просила его дать мне причину — и похоже, он пытается её дать.

— Всю жизнь, — продолжает он тихо, словно говорит: «Слушай внимательно», — я старался не чувствовать. Чувства почти всегда оборачивались болью, а я больше не хотел болеть. Постепенно это стало привычкой. Я перестал верить в хорошие вещи. Перестал верить вообще.

Я сглатываю, в горле сухо. Перед глазами — мальчишка с растрёпанными волосами в больничном коридоре, пальцы, сжимающие пустое кольцо-брелок. Эйден не перестал верить в хорошее — он просто забыл, как это делается.

— И я надеюсь… — голос дрожит, а надежда всегда была для него тяжёлой. — Я надеюсь, что ты сможешь мне помочь.