— С чем?

— Скажи мне, каково это — влюбиться.

— Не уверена, что я компетентна…

— Наоборот, — в голосе теплеет улыбка.

Я будто ощущаю его палец под своим подбородком, разворачивающий моё лицо к нему.

— Компетентна только ты.

— Почему?

— Узнаешь.

— Хорошо, — шепчу я, решаясь довериться. — Что ты чувствуешь прямо сейчас?

— Для начала — ем пиццу с ананасом.

Смех вырывается слишком быстро и остро, почти болезненно.

— Пицца с ананасом — это прекрасно. Тут нечего бояться.

— А кто сказал, что я боюсь? — лениво парирует он.

— Отмечено, — смеюсь снова, даётся легко, как дуть мыльные пузыри. — Что ещё?

— Я думаю о ней всё время. Интересуюсь, чем она занята. Ношу на запястье резинку для волос, которую украл у неё. Она об этом не знает, — добавляет он, и надежда во мне вспыхивает, как солнечная вспышка.

— Ты держишь список её любимых вещей в бардачке?

— Да. Чтобы не забыть.

— Что ещё?

— Когда она смеётся — это всем телом. Я никогда такого не видел. Она сжимает руки, будто удерживает своё счастье, и не боится ухватить его. — Он выдыхает, и на фоне слышится хруст шагов по асфальту. Он явно ходит взад-вперёд. — Я хочу быть тем, кто достоин этого смеха. Кто его заслуживает.

— Это не про «заслужить», — голос срывается. — Если кто-то тебе что-то отдаёт, значит, оно твоё. Тут нечего зарабатывать.

— Подожди, у меня ещё пара пунктов.

— Хорошо.

— Она говорила, что больше не хочет довольствоваться малым. А я, похоже, всю жизнь именно этим и занимался. Ломал всё на части, потому что так проще. И с ней делал то же — брал крошки, боялся отпустить тормоза. А теперь хочу… хочу целовать её на людях. Держать за руку. Есть у неё дома панкейки по воскресеньям. Помогать шить костюмы для косплеев на Индиану Джонса. Хочу, чтобы её люди стали моими.

Глаза жгёт, слёзы катятся по щекам. Никто раньше не хотел меня целиком — и меня, и Майю, и мою маленькую семью, собранную по кусочкам.

Я должна его увидеть. Должна.

— Так как ты думаешь? — он впервые звучит растерянно и робко, будто обнажил сердце. — Это и есть любовь?

Я пропускаю вопрос мимо. Не хочу отвечать в эфире.

— Где ты?

***

…Он стоит на задней стоянке, телефон наполовину поднят к уху, взгляд прикован к двери. Я вылетаю через неё, как ураган, и его лицо меняется — в нём явственное облегчение. Словно он и сам не был уверен, захочу ли я его видеть. Словно всё это время делал ставку вслепую.

Я не обращаю внимания на машину в дальнем углу, где к стеклу пассажирского окна прижато знакомое маленькое лицо, и иду прямо к нему — пока носки моих ботинок не упираются в его.

Он слегка наклоняет голову, чтобы удержать мой взгляд. В руках всё ещё зажат телефон, словно он намерен продолжить разговор, хотя я положила трубку секунд тридцать назад. Но этот разговор — только для нас двоих. Для никого больше.

— Ты серьёзно? — спрашиваю я.

Он кивает:

— Каждое слово. — Наконец убирает телефон в задний карман, и я замечаю на его запястье свою резинку для волос. Сердце сбивается с ритма. — Хотя… может, чуть-чуть я всё же соврал. Ответ на свой вопрос я уже знаю.

— Да?

— Да, — в уголках его глаз вспыхивает озорство.

Он поднимает руку, кончиками пальцев скользит по моей щеке, затем обхватывает затылок, большим пальцем касаясь ямки под ухом. Держит так, что я не могу отвести взгляда.

— Я знаю, что значит влюбляться… потому что уже давно влюбился в тебя.

Воздух вырывается из груди рваным выдохом. Его палец снова скользит от ямки под ухом к моей щеке, на этот раз собирая слезу. Кажется, я так и не перестала плакать.

— Ты уверен?

— А что это ещё может быть? — тихо, почти благоговейно, с жадной мягкостью в голосе отвечает он. — Прости за эту неделю. Я хотел подобрать правильные слова. Сделать всё как надо.

— Мне не нужны правильные слова. Мне нужны твои. — Я хватаю его за толстовку. — Только не заставляй меня ждать снова. Говори, что чувствуешь, даже если это будет несовершенно.

— Хорошо, — шепчет он, словно накладывая пластырь на все наши раны. Его дыхание дрожит в тихом смешке. — Ты всегда была смелее меня.

— Ты позвонил на радио.

— Ты начала первой, — его голос понижается. — Вот я и подумал: стоит закончить так же, как начали.

— Мы заканчиваем? — в горле предательски щемит.

Его улыбка появляется медленно — сначала в глазах, потом на губах, словно закат окрашивает всё вокруг золотом.

— Совсем нет, Люси.

Желание поцеловать его остро, как толчок в спину. Невидимая нить между его грудью и моей натянута до боли.

— И что теперь? — выдыхаю я, прижимаясь носом к впадинке у его шеи.

Он смеётся, крепко обхватывая ладонью мою голову.

— Ну… я надеюсь, что ты тоже меня любишь.

— Люблю, — шмыгаю носом, утонув где-то в глубине его толстовки.

Плевать, что, возможно, оставляю там сопли. Я никогда не думала, что кто-то будет хотеть меня так, как хочет Эйден. Что кто-то сможет видеть, ценить и любить меня. А он — видит. Хочет. Любит.

— Очень люблю.

Он глухо мурлычет, и вибрация его голоса проходит сквозь мою грудь. Пальцы в моих волосах сжимаются крепче.

— Я никогда не позволял себе чувствовать так, — тихо признаётся он. — Я разучился… но теперь буду учиться снова. Буду стараться изо всех сил. Обещаю.

— А я всегда буду рядом.

— Знаю, — шепчет он. Я засовываю руки под его толстовку, ощущаю тепло его тела, а он опускает щёку мне на макушку. — Я так хорошо буду тебя любить, Люси…

Я зажмуриваюсь, пытаясь удержать этот миг. Он далёк от совершенства. Я слышу, как что-то шуршит. В машине, припаркованной в углу, на нас смотрит моя двенадцатилетняя дочь и оба её папы. С юго-запада накатывает весенняя гроза, а мои волосы, наверное, уже превращаются в пушистый хаос от влажности.

Но это мой момент. Со всеми его несовершенствами — мой.

— Можно я тебя поцелую? — тяну его за собой. — Пожалуйста?

Он не отвечает. Его пальцы скользят по моим волосам к затылку, он наклоняется, и губы накрывают мои так, будто ждал этого всё время, что стоял на парковке с телефоном в руке, отсчитывая секунды до нового поцелуя.

Я обвиваю его руками, жадно прижимая к себе. Он меняет угол, и, коснувшись губ, шепчет в них «тише», прежде чем снова поцеловать — глубже, медленнее, влажно и жадно, с тихим стоном, проникая в мой рот. Я таю в его объятиях, прижимая ладони к груди и чувствуя биение сердца, совпадающее с моим.

Где-то за спиной раздаётся протяжный гудок, по стеклу кто-то барабанит кулаком, а из здания доносится радостный крик.

Эйден отстраняется, на его щеках появляется румянец. Он смотрит на меня с нежной улыбкой, которая становится шире с каждой секундой.

— Привет, — шепчет он.

— Привет, — отвечаю в тон.

— Я очень рад, что ты тогда позвонила.

— Вообще-то, звонила не я.

Он закатывает глаза и обнимает меня обеими руками.

— Неважно, — усмехается он.

Я прячу лицо в ямке между его шеей и плечом — в том самом месте, которое мне идеально подходит.

— А я рада, что ты ответил, — улыбаюсь. — «Мистер Шина» будет в восторге.

«Струны сердца»

Джейсон Кларк: «Ну что, Балтимор, она на парковке. Мы смотрим в окно, они разговаривают. Разговаривают. Разговаривают».

Мэгги Лин: «Необязательно повторять по десять раз».

Джейсон Кларк: «Я просто даю оперативную сводку… о боже. Они целуются. Люди, это поцелуй».

Мэгги Лин: «Я так и знала».

Джейсон Кларк: «Ничего ты не знала. Ты думала, он её ненавидит. Это я всё знал».

Мэгги Лин: «Ладно, ты знал».

[Пауза].

Джейсон Кларк: «Вау… они, похоже, серьёзно увлеклись. Его руки…»