***

На радио я приезжаю на пятнадцать минут раньше и застаю Эйдена в комнате отдыха — он сверлит взглядом банку с нелегальным кофе и рождественским печеньем, будто она смертельно его оскорбила.

— Надеюсь, никто, кроме меня, не ворует у тебя кофе, — говорю с порога, стягивая куртку. Он едва не роняет банку, ловит её в последний момент, пальцы оставляют вмятины на боку. Я улыбаюсь. — Это же моя обязанность.

Он встречает мой взгляд, и на лице появляется моя любимая полуулыбка — с морщинками в уголках глаз. Мы весь день перекидывались смс-ками — о том, как складывать простыню с резинкой, о кощунственной пицце с ананасом и соусом ранч (фу!), о пользе кофейной пиалы… Но видеть его вживую — всё равно что оказаться в эпицентре взрыва где-то посередине груди.

Отталкиваюсь от дверного косяка и начинаю методично складывать в стопку мятые салфетки — лишь бы не кинуться к нему. А можно ли? Это ведь часть нашей игры?

Он ставит банку на стойку и, не глядя, отвечает:

— Никто мой кофе не трогает.

— Он тебя лично обидел?

— Пока нет, — в уголках глаз у него пляшет смешок, пока он наблюдает, как я складываю очередную салфетку из «Данкин Донатс⁶⁹». — И что это ты делаешь?

— Тут? — уточняю я.

Он кивает.

— Создаю хаос.

Эйден делает шаг ближе, притворно интересуясь моей бесполезной работой:

— Я всегда говорил, что в комнате отдыха нужно навести порядок с бумажными изделиями.

Я кусаю губу, пряча улыбку. Он уже так близко, что костяшки его пальцев легко скользят по моей руке под свитером, вызывая мурашки.

— Чистая комната отдыха — это… — сбиваюсь, когда он наклоняется, касаясь носом моей шеи, — …залог процветания, — завершаю неловко.

— Люси, — глухо произносит он, пряча улыбку в изгибе моего плеча, и целует.

Я откидываю голову, открывая ему доступ.

— Отпусти салфетки.

— Ладно, — выдыхаю, разжимая пальцы. Бумажные хлопья осыпаются на пол.

— Хорошо, — шепчет он у самого уха, и я хватаю его за грудь свитшота.

Хотела поговорить до начала смены… но и этот вариант мне нравится.

— А теперь я хочу тебя поцеловать, прежде чем три часа сидеть в одной будке и вспоминать все те звуки, что ты издавала у меня дома на прошлой неделе. Не возражаешь?

Я киваю:

— Это… приемлемо.

Он тихо смеётся, и я чувствую этот смех грудью.

— Отлично. Иди сюда.

Он не отпускает меня, его ладонь ложится на затылок, притягивая ближе. Поцелуй выходит удивительно нежным — лёгкое посасывание нижней губы, осторожный укус, дразнящий язык… и он отстраняется. Скользнув взглядом на открытую дверь за моим плечом, снова смотрит на меня. В глазах что-то меняется, и он опускает руку.

Я ловлю его пальцы, не давая отойти. Я же пообещала Майе — буду создавать своё чудо. И, кажется, оно начинается прямо здесь, в комнате отдыха, когда я решаю сказать то, что думаю.

— Я скучала, — тихо признаюсь, чувствуя, как заливает жар. Он вытворял со мной на прошлой неделе безумные вещи, но краснею я именно из-за этих слов. — Наверное, не стоило так говорить и это не очень-то правильно, но… я скучала.

Эйден молчит, и по его лицу невозможно ничего прочесть. Сердце бьётся неровно, я изо всех сил стараюсь не пожалеть, что сказала. Может, слишком много. Слишком рано. Я всё ещё не знаю правил этой игры, и…

Большой палец Эйдена едва касается моего подбородка, мягко приподнимая лицо. Его взгляд тёплый, улыбка — обезоруживает.

Кажется, он никогда не выглядел красивее.

Я кладу ладонь ему на грудь, прямо туда, где болтается пустое кольцо для ключей. Пожалуй, на этот раз мне повезло.

— Если это было неправильно, то я не хочу быть прав, — тихо говорит он. — Я тоже скучал.

Он переступает с ноги на ногу, убирает руку и бросает ещё один быстрый взгляд на дверь за моей спиной.

— Ну и… как мы с этим поступим?

— Поступим?

— Да. Я же следую за тобой. Всё, чтобы тебе было удобно.

Я морщу лоб, ощущая, что упускаю часть смысла. Пальцами верчу в ухе крошечное красное сердечко — серьгу, что подарила мне Майя на день рождения.

— Всё, как мне удобно?

Эйден кивает, терпеливо глядя на меня.

— Мы, наверное, должны были обсудить это раньше… но я был немного отвлечён.

Его глаза темнеют, зрачки расплываются в синевато-серой глубине. Тогда, в то утро, мне понадобилось четыре попытки, чтобы уйти из его дома. Мы точно не разговаривали — не тогда, когда он поднёс мою руку к губам и слизал каплю клубничного джема с большого пальца.

Я выдыхаю дрожащим вздохом.

— Да, пожалуй, мы это не обсудили, — соглашаюсь и покачиваюсь на месте, глядя на него. — Раньше у меня не было секса на кухонном столе. Это был… новый опыт.

Эйден облизывает нижнюю губу, явно вспоминая то же, и смотрит прямо на меня.

— Может, просто вести себя, как обычно? Как мы и вели себя до этого?

Мне не хочется притворяться, но и объяснять что-то кому-то — тоже. Сейчас мне особенно дорого, что это только между нами. Маленький секрет, известный лишь мне. И Эйдену. Никогда раньше у меня не было ничего, за что я бы так жадно держалась. И я хочу сохранить Эйдена Валена только для себя — хотя бы до того, как в дело вмешаются все, включая балтиморских тётушек. Нам ведь необязательно говорить об этом вслух, правда? Пусть это останется между нами.

Он засовывает руки в карманы. По лицу видно: хочет что-то сказать, но вместо этого снова косится на дверь, проводит ладонью по челюсти — будто силой прогоняет мысль. Улыбается, но выходит натянуто.

— Конечно. Так и сделаем.

Из коридора доносятся голоса.

Джексон и Эйлин спорят сразу о трёх вещах. Когда они приближаются, я успеваю уловить:

— Old Bay⁷⁰ идёт ко всему, не будь смешным.

— Жаль, что ты не используешь слово «хабуб⁷¹» почаще в своих прогнозах погоды.

— Если это не ретроградный Меркурий, то как ты объяснишь поведение Эйдена?

Я смеюсь. Эйден закатывает глаза, но всё равно не успевает скрыть улыбку. Он делает шаг назад, увеличивая расстояние между нами.

Джексон и Эйлин вваливаются в комнату, всё ещё споря, и идут прямиком к кофеварке в углу. Эйден наклоняется, чтобы поднять салфетки, которые я выронила, когда он меня поцеловал.

Всё как всегда.

Эйден и Джексон спорят из-за кофе. Мэгги орёт из офиса, напоминая о времени выхода в эфир. Я сажусь рядом с Эйденом в кабинке, и под столом его колено касается моего. Я придвигаюсь ближе, прячу ногу между коленей — и улыбаюсь, когда он мягко сжимает её, будто обнимает.

Мы пьём кофе, болтаем со слушателями. Я украдкой бросаю на него взгляды — до тех пор, пока он не кладёт руку мне на колено и большим пальцем выводит фразу по прорехе на джинсах.

Немое: «Веди себя хорошо».

Я утыкаюсь в блокнот с каракулями и стараюсь не дышать слишком громко в микрофон.

После эфира он провожает меня до машины. Целует под ухом — коротко, едва касаясь. Подмигивает. Сжимает руку.

Секрет. Обещание.

Только дома, закутавшись в одеяло и натянув его толстовку вместо ночнушки, я вспоминаю выражение его лица. И на секунду мне кажется, что он был… разочарован.

«Струны сердца»

Эйден Валентайн: «А этот следующий блок спонсирован пиццерией “Пицца от Мэттью”. Забегайте по вторникам за пиццей навынос за полцены».

Эйден Валентайн: «Слышал, у них отличная пицца с ананасами».

Люси Стоун: «Ах вот оно что. Значит, ананас на пицце тебе теперь нравится?»

Эйден Валентайн: «Знаешь, да…начинаю проникаться».

Люси

Я напеваю себе под нос, разбирая посуду после ужина. Майя где-то за спиной ищет кроссовки, которые бросила вчера после школы. Окно приоткрыто, печенье, которое мы испекли после уроков, ещё тёплое. А под рёбрами расправляется чувство, растущее с каждым вдохом. Как будто я плыву по облакам. Как крепкие объятия на грани удушения.