— Ни за что не пожертвую Маленьким Йосемити ради причёски. Делать из мармеладных мишек Полукон — моё родительское достижение, — говорю я.

Майя усмехается.

— Папа всё ещё ноет: заставил меня подписать контракт, что я больше не попрошу тебя помочь с арт-проектом.

— Надень тот худи, что в машине, — вмешивается Пэтти ровным голосом.

Я смотрю в лобовое с недовольством:

— Какое худи?

— То, что я видела на прошлой неделе. Большой, с логотипом «Струн сердца» на груди.

Я закатываю глаза:

— Сейчас повешу трубку.

Пэтти хохочет, как сумасшедшая фея:

— Что? Хороший совет. Ты просто…

— Пока, Майя. Отлично проведи вечер. Люблю вас обеих, — быстро обрываю звонок, не давая Пэтти договорить.

И что за странность — в моей машине всё ещё лежит свитшот Эйдена с той ночи, когда он накинул его мне на плечи. И я не собираюсь его отдавать. Он удобный, пахнет хорошо. Он не просил вернуть, и, насколько я понимаю, у него свитшотов достаточно. Значит, теперь он мой.

Когда, наконец, нахожу парковку и мчусь по тротуару, влетаю в ресторан, опаздывая уже на двенадцать минут; передняя часть платья усыпана дождевыми каплями. Выгляжу так, будто меня только что прокрутили через автомойку без машины. Пыталась укрыться газетой «Балтимор Сан», сложенной вдвое, но это почти не помогло.

— Это лучшая услуга, которую эта газета оказала за последние годы, — звучит глубокий голос рядом.

Поднимаю глаза — у входа стоит мужчина в синем костюме, белая рубашка выглажена, воротник распустился.

Он красив — как блестящая монета, как изящная стеклянная ваза на полке.

На щеке у него ямочка, и он робко улыбается. Я замираю.

— Люси? — спрашивает он.

Стою, в промокшем платье, с взъерошенными от дождя волосами и газетой, две недели прослужившей мне плащом.

— Оливер? — отвечаю я.

Он отступает от стены и поправляет пиджак, разглаживая несуществующие складки:

— Это я, — говорит застенчиво. — Уже начал думать, что ты меня забыла.

— Дождь, — пожимаю плечами, не отводя глаз. Он же такой красивый. — И машина.

Он делает шаг вперёд:

— А ещё газета, — добавляет он.

Я смотрю на помятую бумагу в руке.

— Да, и это тоже.

Мы стоим в небольшом вестибюле дорогого ресторана и молчим. Он откашливается и бросает взгляд в зал:

— Может, пройдём?

— О, да, — неловко отдаю мокрую газету девушке у стойки. — Спасибо, что... позаботились.

Она берёт её между пальцами и сдержанно улыбается:

— Официант проведёт вас к столу.

Рука Оливера легко касается моей спины, пока мы пробираемся по уютному, свечами освещённому залу. Официантка усаживает нас за маленький столик в углу; он аккуратно пододвигает мне стул. Я чувствую себя в другой эпохе — мужчина за мной ухаживает. Вот это новость.

— Видно, ты нечасто ходишь в такие места, — говорю, глядя, как он устраивается напротив.

Он разглаживает льняную салфетку на коленях:

— Давно не практиковался. Мои советы по свиданиям — это фильмы с Грегори Пеком⁵⁴.

Я смеюсь и расслабляюсь; это приятная перемена после парней, которые ругали меня за хлебные палочки, после того, кто не пришёл, и после того, кто отправлял смски на «Струны сердца», чтобы выяснить размер моей ноги.

Мои ожидания от свиданий давно не высоки.

Вспоминаю полулыбку в темноте, резкий подбородок и щетину у шеи. Мурашки бегут по рукам; я прячу лицо за меню.

— Говорят, здесь отличный ригатони, — говорю я.

— Да, — соглашается Оливер, — давно хотел сюда зайти.

Мы заказываем напитки и спорим о закусках, и мои нервы постепенно успокаиваются, когда Оливер смеётся так, что фыркает, и часть вина расплескивается на рубашку. Он краснеет, но это по-человечески — знать, что не только я бываю неловкой и смешной.

Он добродушный и слегка корявый — с уплывающими шутками и рассказами о чартерной школе, где преподаёт историю. Социальные сети у него вечная головная боль.

— Количество детей, которые вдруг решили, что Земля плоская, пугает, — сетует он.

— Моя дочь не считает Землю плоской, но уверена, что Тейлор Свифт⁵⁵ изобрела браслеты дружбы, — говорю я.

Он сочувственно вздыхает:

— Они умеют заставить почувствовать себя древним, да?

Свидание идёт превосходно — даже больше, чем превосходно — но мысли всё время уносят меня назад.

Обратно в ту крошечную студию, в кресло, которое скрипит при каждом движении, и к мрачному, своенравному ведущему, который игнорирует меня уже два дня.

Что он сейчас делает в кабинке? Думает обо мне? Счастливее без меня? Ждёт конца этого эксперимента со свиданиями, чтобы вернуть своё шоу?

— Ты рассеянная, — прерывает меня Оливер, когда я в третий раз прошу повторить сказанное; перед нами две горы пасты.

Лицо у меня краснеет:

— Извини, я просто…

— Заинтересована в другом, — заканчивает за меня он, беря в руки винное меню. — Будешь ещё бокал — красного или белого?

Живот скручивает, и я заикаюсь:

— Я не— я... я не, — глотаю. — Что?

Он мягко улыбается:

— Всё нормально, Люси. Без обид.

— Нет, я не заинтересована в «другом». Я бы не поступила так, — спотыкаюсь я.

Он ставит меню на стол:

— Ты упомянула Эйдена минимум шесть раз.

— Правда? — смущённо спрашиваю я.

Он кивает:

— И мы даже десерт ещё не заказали.

Я хватаюсь за край скатерти, словно за спасение.

— Я... не осознавала, что говорю о нём столько, — произношу, голос пустеет и неловкеет. — И чувств к нему нет.

Оливер приподнимает одну бровь.

— Никаких чувств, — повторяю я.

— Ну конечно, — усмехается он.

— Мы просто работаем вместе, — бросаю с вызовом.

Хотя в голове всё ещё застряло: почему он молчал два дня? В воскресенье флиртовал со мной в моей гостиной, а теперь даже на сообщения не отвечает. И, как назло, я думаю о нём постоянно.

Тянусь за бокалом вина, обнаруживаю, что он пуст, и ставлю его обратно.

— Мы серьёзно сейчас об этом говорим?

Оливер становится серьёзным:

— Извини. Я не хотел, чтобы тебе было некомфортно. Просто… — он проводит большим пальцем по нижней губе, и я почти не замечаю этого жеста.

С Эйденом — обязательно бы заметила.

— Слушай, я должен быть честен.

Я настораживаюсь:

— Окей.

Готовлюсь услышать что-то ужасное. Например: он беглый убийца. Или считает, что «Крепкий орешек⁵⁶» — вовсе не рождественский фильм. Или ест наггетсы без соуса.

— Есть причина, по которой я заговорил об этом, — медленно произносит он.

Смотрит на меня так внимательно, словно тоже себя к чему-то готовит. Как будто кислородные маски уже падают с потолка.

— У меня есть чувства к другому человеку. Поэтому я сразу распознал это в тебе. Подобное узнаёт подобное. Я думал, что всё позади, но понял, что… нет.

Мы молча смотрим друг на друга. Подходит официантка и спрашивает, будем ли мы десерт. Я заказываю два тирамису и ассорти мороженого.

— Не знаю, радоваться мне или бояться, — он нервно усмехается, когда официантка уходит. — Ты собираешься вскрыть мне вены ложкой?

— Мне нужен сахар, чтобы думать. Так, уточним, — я указываю на него пальцем. — Ты пошёл на свидание с женщиной, зная, что у тебя чувства к другой?

Он выглядит задетым:

— А ты разве нет?

— У меня нет чувств к другой женщине.

— Но имя Эйдена ты произносишь слишком часто, — парирует он.

— Эйден не девушка.

Прикусываю язык и моргаю. Признаю, что замечание Оливера справедливое.

Оливер кладёт руки на стол:

— Обещаю, у меня были хорошие намерения. Я думал, что мне нужен толчок, чтобы двигаться дальше. И тут услышал твой голос по радио… Показалось, это знак.

Знак. Магия. Вселенная, тянущая тебя в другую сторону. Я понимаю. Разве не этого я ждала?

— И я думаю, — мягко продолжает он, — что ты действительно замечательная. Умная, смешная и чертовски красивая.