— Хочешь секрет? Сейчас?

— Очень хочу.

— Ладно. — Я наклоняюсь ближе к микрофону, опуская подбородок. Люси сияет от ожидания, её улыбка распускается, как цветок. — Я никому этого раньше не говорил. Готова?

— Это безопасное пространство, Эйден.

— Моя работа мечты... — Я делаю паузу. Люси тянется вперёд. Мне почти стыдно за то, что собираюсь сказать. — Всю жизнь мечтаю управлять теми фиолетовыми лодочками-драконами в гавани.

Она откидывается в кресле с разочарованным вздохом:

— Эйден.

— Что? — Я смеюсь. — Это мой секрет!

— Это совсем не то, на что я надеялась.

— Ну... — нажимаю на нужные кнопки на пульте, и нас уносит в рекламную паузу. — Вот такой секрет. Балтимор, вернёмся сразу после короткого сообщения от наших спонсоров. А пока подумайте: какие секреты есть у вас?

Я снимаю наушники, растираю ухо костяшками пальцев. Обычно в перерыве иду в комнату отдыха — проверить, остались ли хорошие снеки, или просто пройтись по парковке. Но сегодня мне вполне комфортно в студии.

Люси толкает меня локтем:

— Ты часто так делаешь.

— Что именно? — Я заглядываю в кружку и откатываюсь за добавкой кофе.

— Упорно не говоришь о себе.

Я наливаю ей, потом себе:

— Я постоянно о себе говорю.

— Нет, — качает головой. — Ты разговариваешь с людьми. У тебя есть мнение, но ты почти ничего не рассказываешь о себе.

— Настоящий собеседник — тот, кто умеет слушать. — Я отпиваю слишком горячий кофе и тянусь, чтобы размять шею.

По её скривившимся губам видно, что ответ её не устроил. Я ставлю кружку на стол и выдыхаю:

— И что ты хочешь?

— Хочу, чтобы ты сказал мне что-то по-настоящему честное. Что-нибудь личное.

— Зачем?

— Потому что мне интересно.

Я стучу пальцами по столу. Она сидит, поджав под себя ногу, и не сводит с меня взгляда. Я тоже смотрю на неё, решая: делиться — или снова улизнуть в тему, где я недосягаем.

Но я устал. Сейчас тот час ночи, когда секреты уже не кажутся секретами, когда мир сжимается до размеров радиокабины — и ничего за её пределами больше нет.

— Иногда я залипаю на подборках грустных сцен из фильмов на ютубе, — говорю я медленно. — Только отрывки. Никогда не смотрю целиком.

— Только отрывки?

Я и не помню, когда в последний раз досматривал фильм до конца. Кажется, это пустая трата времени. Не знаю почему. Я делаю ещё глоток кофе и гулко мычу в кружку:

— Угу.

Она надолго замолкает.

— Только грустные моменты?

Я пожимаю плечами.

— Ты плачешь?

Вот сцена из «Полей смерти»²⁹, где отец появляется в кукурузном поле... Вот она — да.

— Иногда.

Люси хмурится. Её лицо — сплошная эмоция. Интересно, каково это — жить, когда всё наружу? Моё сердце так глубоко запрятано, что я и сам не уверен, найду ли его.

— Это грустно, Эйден.

— Правда?

— Да, — говорит она, не отводя взгляда. — Это очень грустный секрет. И странный.

— Вот почему он и секрет, Люси. Он и должен быть странным.

Она смотрит в никуда, задумчивая:

— А у тебя есть другие?

— Этого мало?

Она мотает головой.

— Ладно. Моё имя — не Эйден Валентайн.

Она закатывает глаза:

— Очень смешно.

— Я серьёзен.

— Ну конечно. У тебя имя как у Джеймса Бонда³⁰? Или как у Перда Хэпли?

— Хотел бы. Перд Хэпли — это вообще верх крутости.

— Ну давай, Эйден-который-не-Эйден.

— Имя моё — Эйден, — делаю ещё глоток. — А вот фамилия — Вален. Валентайн — это псевдоним. Радиоимя. Из-за всей этой романтической тематики.

Когда-то мне было важно это разделение. Эйден Вален — он сомневается, боится верить в хорошее. А Эйден Валентайн — нет. Не верил… пока мир не выбил из него всё.

Она моргает, ошеломлённая:

— Ты не шутишь.

— Нет, — киваю. — Я предупреждал.

Я поворачиваюсь к монитору. Люси смотрит на кофемашину. Я проверяю таймер и поправляю наушники.

— Перевариваешь?

— Ты сегодня многое выложил.

— Понимаю. — Я киваю на её наушники. — Сможешь переваривать и слушать одновременно? Мы вот-вот вернёмся в эфир.

Она кивает, но к наушникам не тянется. Я уже слышу в ухе отсчёт Эйлин, но Люси — нет. Потому что её наушники всё ещё болтаются на шее.

Я наклоняюсь, провожу рукой под её волосами — костяшки слегка касаются шеи. Видимо, у меня холодные руки, потому что она вздрагивает и встречается со мной взглядом. У неё удивительно красивые глаза — нежный изумруд в центре, обведённый тёмной каймой. Как сокровище на дне воды. Я осторожно надеваю наушники, стараясь не задеть серебряные колечки в её ушах. Заправляю волосы под ободок. И не спешу убирать руку.

— Хорошо? — спрашиваю я.

Большой палец замирает в ямке под её ухом, где я ощущаю ровное, спокойное биение пульса. Она смотрит на меня так, будто я — загадка, к которой не хватает последнего фрагмента.

Я прекрасно знаю это чувство.

— Да, — тихо отвечает она и дарит чуть неуверенную, но тёплую улыбку.

Может, чтобы меня успокоить. А может, это её способ хранить и делиться тайнами. Не знаю. Знаю только одно: сейчас между нами рождается нечто хрупкое и подлинное. Тонкое, почти неосязаемое — как секреты, которыми обмениваются глубокой ночью, когда за окнами — лишь темнота, а под ногами раскинулся целый город, кружась, словно карусель.

Она поднимает руку, поправляет наушники.

— Да, Эйден. Всё в полном порядке.

Я опускаю руку, прислушиваюсь к обратному отсчёту… и мы снова в эфире.

«Струны сердца»

Люси Стоун: «Вы не поверите, Эйден признался, что смотрит ролики на YouTube… и плачет!»

Эйден Валентайн: [Вздох].

Люси Стоун: «Прямо-таки крупные, смачные слёзы!»

Эйден Валентайн: «Какой смысл в тайне, если ты тут же сливаешь её всему миру?»

Люси Стоун: [Смех].

Эйден Валентайн: «Это не смешно».

Люси Стоун: «А почему тогда улыбаешься?»

Эйден

Она — прирождённая ведущая. Спокойная, остроумная, с цепкой, ироничной подачей. Не лезет за словом в карман, быстро соображает. Мы проводим всё больше времени вдвоём в прямом эфире, и Люси каким-то образом умудряется обаять каждого дозвонившегося.

Даже самого странного.

— А какой у вас рост? — интересуется очередной слушатель, мужчина с грубоватым голосом и полным отсутствием такта.

Я хотел отключить его ещё после вопроса про размер обуви, но Мэгги появляется за стеклом с наушниками в ушах и отчаянно машет руками: мол, продолжай. Понятия не имею зачем. Разве что ей любопытно посмотреть, как у меня на глазах случится нервный срыв.

— Эм… — Люси бросает на меня быстрый взгляд.

Я пожимаю плечами: она здесь главная. Решать ей. Хотя я бы с радостью нажал «сброс» и перешёл к следующему. Этот тип разговаривает с ней так, будто она экспонат в океанариуме. Или туша на витрине мясного отдела.

— Метр семьдесят девять с половиной? — отвечает она неуверенно.

— Высокая, — замечает он.

— Разве? Всю жизнь думала, что…

— А лицо у вас какое? — перебивает он.

Она замирает, моргает, чуть опешив.

— Ну… обычное. Лицо как лицо.

Я прикрываю рот рукой, чтобы спрятать улыбку. Люси держится уверенно, пока разговор не касается её лично. Как только вопрос — о ней, неловкость тут как тут.

И это при том, что именно меня она обвиняет в том, что я не умею говорить о себе.

Она замечает мою улыбку, поворачивается ко мне. Её колено упирается в мой бок.

— Что? — спрашивает. — Смешно, да?

— Мне? Нет-нет, — поднимаю ладони, но тянусь к микрофону, едва сдерживая ухмылку. — Не волнуйся, Балтимор. У Люси действительно есть лицо.