Из меня вырывается хохот:

— Что?!

— Вот почему я и не хотела говорить.

Я не могу остановиться. Смешно и от самого ответа, и от боевого выражения на её лице.

— Сколько ему, лет восемьдесят?

— Восемьдесят восемь. И нет, я не говорю, что он мне нравится сейчас. — Она закатывает глаза. — Я имею в виду Алана Алду из семьдесят четвёртого. «Ястребиный глаз» Пирс²⁵ был лапочкой.

Вздыхаю.

— Из «МЭШ»²⁶? Сериала про Корейскую войну?

— Его до сих пор вечно крутят по телевизору, — мрачно оправдывается она.

Я смеюсь ещё сильнее. До боли в животе. Я давно так не смеялся.

Люси пытается уставиться на меня испепеляющим взглядом, но в уголках её губ появляется улыбка.

— Ты уже всё, отошёл от шока?

— Ни за что. Это со мной навсегда.

Я кусаю нижнюю губу, пытаясь сдержаться. Безуспешно — вырывается ещё один смешок.

— Значит, можно с уверенностью сказать, что тебя привлекает чувство юмора. — Я выдерживаю паузу. — И мужчины преклонного возраста в военной форме.

Вечер среды

— О чём хочешь поговорить сегодня?

— Только не о знаменитых крашах, это точно.

— Ладно. А как насчёт идеального свидания?

Она моргает, абсолютно невпечатлённая:

— Эйден. — Вздыхает.

— Ну а что?

— Я думала, мы уже выяснили, что я в этом ничего не понимаю.

— А я вроде как пообещал помочь тебе разобраться. Ну как ты собираешься встретить свою идеальную пару, если даже не представляешь, как бы ты хотела провести с ней вечер, м-м?

Люси прищуривается. Сидит, поджав ноги, и крепко сжимает мою кружку с кофе. Ту самую, которую каким-то чудом снова нашла, несмотря на новое тайное убежище. Пар стелется вокруг её лица, волосы рассыпаны по плечам.

— Это не имеет значения, — бормочет она.

Я улыбаюсь:

— Опять ты за своё.

— Нет, я не кокетничаю, — говорит она. — Просто… разве важно, чем именно мы занимаемся? Мне не принципиально, куда идти. Главное — чтобы время было хорошее. С нужным человеком.

Я смотрю на неё. Она — на меня.

— То есть… прогулка по Кантонскому прибрежному парку?

— Я люблю гулять.

— Сейчас февраль.

— Есть такая штука, как пальто, Эйден.

— А если, скажем… — я выбираю максимально нелепый вариант, — кто-то пригласит тебя на реконструкцию исторической битвы в Форте Макгенри²⁷?

Она морщится:

— Ну… это, наверное, было бы познавательно.

— А если он захочет, чтобы ты надела чепец и кринолин?

— Ты чего-то недоговариваешь.

— А если попросят размахивать флагом и петь «Звёзды и полосы навсегда»²⁸?

— Эйден Валентайн, это, случайно, не твоя тайная фантазия?

— Нет. — Хотя, признаюсь, представив Люси в чепце… мысленно беру свои слова назад. — А если свидание пройдёт на парковке у заброшенного «Бургер Кинга»?

— Меня собираются там убить?

— Я просто хочу, чтобы ты признала: есть такие места, куда тебе действительно хотелось бы пойти. У тебя может быть мнение. Это не запрещено.

Она поджимает губы, хмурится. Пальцем водит по краю кружки. Бросает взгляд в мою сторону — и тут же отводит глаза.

— Что?

Она сдвигается на стуле:

— Ничего.

— Ага. Это точно не «ничего». Ты знаешь ответ.

— Нет, я…

— Знаешь. Говори.

— Я не хочу, чтобы ты надо мной смеялся

Что-то болезненно сжимается внутри. Я думал, мы уже прошли этот этап, но Люси до сих пор уверена, что её желания — это глупо. Что их стоит стыдиться. Кто заставил её так думать? Отец Майи? Кто-то ещё?

Я прижимаю ладонь к груди, словно даю клятву:

— Клянусь, не буду.

— Мне просто очень хотелось бы…

Я вижу, как она изо всех сил собирается с духом. Возможно, в этом и есть её главное волшебство — она никогда не сдаётся.

— Мне кажется, было бы здорово устроить пикник, — наконец говорит она.

— Пикник, — повторяю я.

— Угу. — Она продолжает рассматривать студию, избегая моего взгляда. — Необязательно на улице. Можно просто на полу в гостиной. Ничего особенного: еда на вынос из бургерной, палатка из простыней, может, фильм на фоне… Не знаю. Эта идея всегда казалась мне уютной.

— Есть на полу — это уютно?

Она щурится:

— Я же просила не смеяться.

Я поднимаю руки:

— Не смеюсь. Просто хочу понять. Что именно тебе нравится в этой идее?

Она надолго замолкает. Так надолго, что мне хочется подбодрить её, вытянуть ответ. Но я сдерживаюсь. Наверное, из-за её лица — или из-за того, как она сидит, чуть сгорбившись, будто боится признаться даже самой себе. Будто никогда не позволяла себе чего-то хотеть.

— Мне нравится думать, что я стою таких усилий, — наконец тихо говорит она.

Пожимает плечами.

— Что не нужно ничего особенного, чтобы было по-настоящему. Что кто-то запомнит, что я люблю газировку из автомата больше, чем из бутылки. Что ромашки мне нравятся больше, чем розы. Такие мелочи, но они будто говорят: я тебя вижу.

Её взгляд возвращается ко мне. И то самое сжатие в груди — теперь ещё острее.

— Мне нравится думать, что я — человек, на которого хочется обратить внимание. Что что-то обычное может стать волшебным, если делить это с нужным человеком.

Она снова смотрит в кружку, где остался один глоток.

— Вот такое свидание я бы выбрала.

Вечер пятницы

— Да ты издеваешься.

— Нисколько.

— Врёшь.

— Серьёзно.

— У тебя не было светлых волос.

— Кончики были светлыми, — уточняю я. — В очень... неудачный период в старшей школе.

Люси запрокидывает голову и заливается смехом. Смех режет тишину студии, как вспышка молнии. Я вонзаю ногти в ладони. Не думал, что мне вообще захочется делить с кем-то это пространство, но... приятно.

Мне нравится её компания.

— Есть фото?

— Что?

— Фото, — настаивает она, всё ещё смеясь и возвращая меня к разговору, который я должен вести. — Я требую доказательств.

— Увы, все улики сожжены.

Вечер понедельника

— Не хочу говорить о себе, — говорит Люси где-то посреди эфира после череды вялых ответов. Сегодня она задумчивая. Даже печенье не помогает.

— Вот и отлично, — легко подхватываю я, — потому что эта рубрика как раз целиком посвящена тебе.

— Она не про меня.

Я поднимаю брови.

— Ладно. Немного про меня. Но мне нужна передышка. Расскажи что-нибудь о себе.

— Обо мне?

Она кивает:

— Угу. Какой-нибудь тёмный-тёмный секрет.

— Вот так сразу, без прелюдий? — Я раскачиваюсь в кресле, наши колени то и дело задевают друг друга. Она не отстраняется — и я тоже. Похоже, немного физического контакта — это нормально. Если она не против. — Если не ошибаюсь, я сперва задавал тебе довольно невинные вопросы, прежде чем добрался до самой мякоти.

— До самого интересного ты ещё не добрался, — говорит она, и я ей верю. У Люси всё интересное. — Ты же ведущий шоу. Может, если ты тоже откроешься, слушателям станет проще.

— Угу. Только есть один нюанс.

— Какой?

— У меня нет чувств.

Она улыбается так, что у меня перехватывает дыхание.

— Ах вот ты кто, — дразнит она.

— Кто?

— «У меня нет чувств», — утробным голосом пародирует она меня, опускаясь на несколько октав. Видимо, это — я. — «Я большой, брутальный мужик, и мне не нужны никакие чувства».

— У тебя талант к пародиям. Стоит подумать о смене карьеры.

— Эйде-е-ен, — тянет она моё имя с капризной интонацией, и от этого внутри всё сжимается. Я меняю положение в кресле.

— Тогда сделай Арнольда Шварценеггера, — прошу я. Голос срывается.

— Нет. Лучше расскажи секрет.

— Нет.

— Да.

Я вздыхаю и смотрю в потолок. Джексон когда-то украсил студию на мой день рождения — в апреле, кажется. Обрывки серпантина всё ещё висят, зацепившись там, куда я не дотянулся.