Он делает паузу. В комнате воцаряется тишина — только его дыхание, шуршание и скрип, срывается с динамика и оседает в гостиной, как дым.

— Сегодня у нас в студии был гость. Я пока не могу сказать, кто именно, но уверен — тебе будет интересно её услышать. Мне вот очень.

Я улыбаюсь в сгиб руки. Он снова замолкает, на этот раз дольше. Я закрываю глаза и представляю его за столом: тени, свет от пульта, его улыбка — последняя вещь, которую я вижу, прежде чем дверь захлопывается.

«Струны сердца»

Эйден Валентайн: «Спокойной ночи, Балтимор».

Эйден

— Она правда согласилась?

Я придвигаю стул, пытаясь выбрать подходящий угол, — и тут же откатываюсь назад на пару дюймов. Поправляюсь, выравниваю положение, и… с размаху врезаюсь в стену.

— Да, правда.

На другом конце коридора Джексон сжимает в руках метлу — его оружие на сегодня. У меня в руках совок — достойный противовес в нашей импровизированной игре в коридорный хоккей/футбол/чёрт знает что. Пока у меня безупречный рекорд — ни одного поражения. Правда, наполовину это заслуга моего соперника: с координацией у него полный крах.

— Серьёзно? — уточняет он, прищурившись и прикусив язык, прикидывая, удастся ли загнать теннисный мяч в мусорку — наши импровизированные «ворота».

— Серьёзно, — вздыхаю. — Она уже почти здесь.

Джексон бросает мяч на пол, ловко прижимает его метлой.

— У тебя есть план эфира?

— У меня всегда есть план эфира.

— А план с учётом Люси?

Я выпрямляюсь, совок остаётся на коленях.

— Ты сейчас отвлекаешь меня или действительно задаёшь серьёзные вопросы?

Он запускает мяч — тот глухо ударяется о заднюю стенку урны. Джексон вскидывает руки, делает торжественный, слегка пьяный круг и сияет от счастья.

Я запускаю в него совком и встаю.

— Не будь таким занудой! — кричит он мне вслед. Колёсики его кресла жалобно скрипят — он пытается догнать меня, смеясь так заразительно, что никакого разгона у него не выходит. — Я всего лишь проверял теорию!

Даже знать не хочу, какую. Сворачиваю в соседний коридор, прохожу через комнату отдыха — и сразу в студию. Нужно помещение с замком и звукоизоляцией между мной и остальным миром.

Но студия не пуста. В моём кресле сидит Люси.

Она вертит в руках снежный шар — тот самый, который отец подарил мне почти пять лет назад, когда мама неожиданно оказалась в больнице на Рождество. Он не хотел, чтобы мы остались без подарков, и сбегал в крошечный магазин в холле клиники. Купил всё, что нашёл со скидкой. Мы поднимали бумажные стаканчики с водой в праздничный тост и хохотали над его нелепой упаковкой. Это хорошее воспоминание, несмотря на обстоятельства. Одно из самых тёплых.

Я о нём уже сто лет не вспоминал.

Люси встряхивает шар, наблюдая, как белые хлопья медленно оседают на миниатюрный Балтимор. У неё мягкое, спокойное выражение лица. Улыбка едва касается уголков губ — нежных, светло-розовых.

Я закрываю за собой дверь.

— Устраиваешься поудобнее?

Она вздрагивает, резко оборачивается, волосы соскальзывают с плеч.

— Я… — она быстро ставит шар на место. — Я не… — поднимается, убирает волосы за уши, машинально касаясь аккуратного ряда серёжек вдоль мочки. Уже второй раз замечаю за ней этот жест. — Я сама зашла. Прости.

— Не за что извиняться, — говорю. Прислоняюсь к двери, стараясь держать руки свободными. Вдруг становится очевидно, насколько тесна эта комната. — Теперь это и твоя студия. По словам Мэгги.

— Только на пару вечеров в неделю. Временная история. — Она улыбается немного натянуто.

— Или пока не устанешь от меня. Что бы ни наступило раньше.

Она продолжает смотреть.

— Это была шутка, — поясняю. Прочесть её выражение не могу. Совсем.

— Очень смешная.

— Вот почему ты смеёшься так отчаянно. — Я отталкиваюсь от двери.

Она следит за мной. Уголок губ дёргается, но она удерживает улыбку. И в этот момент мне хочется её ещё сильнее.

— Ты же разнесёшь меня в пух и прах, да? — шепчу.

— Не бойся, Эйден, — наконец улыбается она. В этой улыбке — тайна. — Со мной ты в безопасности.

Сильно сомневаюсь.

В этот момент в окно студии влетает Джексон, катясь в кресле и размахивая метлой, как трезубцем. Наш зрительный контакт прерывается. Слава богу — я не слышу ни слова из того, что он орёт.

Он замечает Люси и радостно машет ей. Она в ответ поднимает ладонь, нахмурившись.

— Он что, использует кресло как… лодку?

— Как транспорт, в целом. — Я вздыхаю. Всё ещё не верю, что он забил. — Хотел бы сказать, что к этому привыкаешь, но станция всё равно умудряется удивлять.

— Это он делает прогноз погоды?

— И трафик. И следит, чтобы я принимал витамины. А ещё он полный ноль в хоккее. — Хмурюсь, сам не понимаю, зачем это сказал.

Исправляюсь:

— На самом деле, отличный игрок. Один из моих лучших друзей.

Люси тихо хмыкает, и я отвлекаюсь на оборудование — проверяю, всё ли готово к эфиру. Эйлин уже успела тут побывать: вторая стойка оборудована новым микрофоном и чистым блокнотом. Люси отходит в сторону, освобождая пространство, и я вдруг чувствую запах — моторное масло, свежее мыло и… ромашки?

Она собирает волосы, закидывает их за плечо и ловко заплетает косу. Руки движутся быстро, уверенно — явно на автомате. Я не могу отвести глаз.

Она совсем не такая, какой я её себе представлял. Ни во время звонка две недели назад, ни когда она заходила к Мэгги. И уж точно не сейчас — стоящая в студии, словно сама не понимает, как сюда попала.

— Мне… помочь? — спрашивает она.

Поднимаю взгляд. Она нервно переступает с ноги на ногу.

— Я не умею просто сидеть, сложа руки.

Я бы хотел, чтобы она села и поговорила со мной — о том, чего хочет от жизни, от себя. Но, похоже, в её состоянии это невозможно. А времени впереди — предостаточно. Мы теперь в этом боксе надолго.

Киваю на пустую кофеварку:

— Сваришь нам кофе? В комнате отдыха — куча всего. Выбирай, что нравится.

Она берёт кувшин.

— Давненько меня не загоняли на должность «девочки с кофе».

Чёрт. Даже не подумал. Тянусь, чтобы перехватить кувшин, но она уводит его с лёгким смешком. Мои пальцы случайно касаются мягкой ткани её свитера, и я тут же отдёргиваю руку, сжимаю в кулак. Студия маленькая — куда ни повернись, обязательно коснёшься её плеча, локтя, бедра.

— Расслабься, — говорит она. — Это шутка. Спасибо, что дал мне дело.

Она выходит, а я продолжаю смотреть ей вслед сквозь стекло, пока она не исчезает из поля зрения. Грудная клетка сжимается, дыхание сбивается. Знаю это чувство. Давненько не навещало.

Доэфирная лихорадка.

Сети всё ещё гудят после новости о Люси, а Мэгги только подогревает интерес тизерами про таинственную гостью. Интернет уже догадался, кто это, и теперь все с нетерпением ждут продолжения.

Я тоже. Понятия не имею, как она поведёт себя в прямом эфире. Сегодня мы запускаем «Люси ищет любовь» — пока что рабочее название, предложенное Хьюи и яростно мной опротестованное. Как обычно, меня переиграли. Вот и результат: я стою в тесной студии, пересматриваю все жизненные решения и собираюсь помогать женщине найти то, во что сам давно не верю. То, что мне никогда ничего хорошего не приносило.

Люси возвращается с кувшином воды и пакетом молотого кофе. Зелёная этикетка тут же бросается в глаза.

— Где ты это нашла?

— Кто-то спрятал в жестянке из-под рождественского печенья, в самом верхнем шкафу. — Она перестаёт возиться с кофеваркой и смотрит на меня. — Это вообще нормально?

— Абсолютно, — усмехаюсь. Я сам туда и засунул. На второй неделе работы. После того как все решили, что мой кофе — общий. С тех пор никто его не находил, хотя искали. Люси понадобилось шесть минут. — А зачем ты вообще рылась в жестянках из-под печенья?