Расстегиваю пуговицы шубы. Встряхиваю распущенные волосы. Делаю несколько вдохов-выдохов. Как можно тише открываю и закрываю за собой дверь. Слышу включенный телевизор с музыкой. Отлично. Появлюсь эффектно. Присаживаюсь, чтобы бесшумно положить сумочку на пол. Крадусь в комнату. Из-за проема вижу его ноги на полу. На диване сидит. Странно, сегодня он не в белых носках, а в обычных черных. С грацией кошки запрыгиваю в комнату, не поворачиваясь к нему лицом и оставаясь полубоком. Одновременно скидываю с себя шубу и выгибаюсь под музыку, оттопыривая свое самое выдающееся место. Чувствую вуаль своих волос на плечах, руках, груди. Медленно поворачиваюсь к Глебу.

– О, господи! – в ужасе кричу, поднимая с пола шубу и закутываясь в нее так, словно она сможет превратить меня в невидимку.

Потому что на диване сидит не Глеб.

А Шишкин!

С глазами, которые за несколько секунд сначала расширяются, затем сужаются, и, в конце концов, становятся обычными, ничего не выражающими. То же самое, одновременно с глазами, происходит и с его губами. Они кривятся, дергаются и тут же расслабляются с такой скоростью, что кажется, будто их хозяин всего лишь на мгновение теряет самоконтроль, но тут же, молниеносно, берет себя в руки. И теперь на его лице – невозмутимая маска.

Чего не скажешь обо мне. Я готова провалиться сквозь землю.

– Здравствуйте, Варвара Борисовна. Так меня еще никто не называл.

– Где Глеб? Что вы тут делаете?

– А вот мне совсем не интересно, что тут делаете вы. Хотя, и так понятно. Глеб, – он раздраженно рычит, не отрывая от меня демонстративно презрительного взгляда, и достает из кармана черной рубашки пачку с сигаретами. Закуривает. Выключает пультом телевизор. Закрывает ноутбук, который стоит на столике рядом с диваном. Жадно делает несколько затяжек. Выпускает изо рта густой сизый дым.

У меня к горлу подступает рвотный рефлекс. Не переношу табачный запах. Странно, во время приема от него совсем не пахло никотином.

Из кухни откликается Глеб. Он заходит в комнату со стаканом воды. Зачем-то сначала замечаю его белоснежные носки и только потом – удивленное лицо.

– Я думал, ты позвонишь перед приездом.

Это вообще не то, что должен говорить твой мужчина после разлуки в несколько дней! Абсурдность ситуации и его дурацкая реакция спускает во мне всех собак. Я злюсь. Очень злюсь. И, если бы здесь не было постороннего, я бы закатила самую настоящую бабскую истерику.

– Ты точно это хотел сказать? – на слове “это” оставляю жирную вмятину, гиперболизируя его небольшой размер, потому что внутри маленькой частицы – бездна моих эмоций.

– Проходи. Мы скоро с Захаром закончим. – Глеб подает ему стакан воды и размахивает рукой скопившийся дым. Меня он игнорирует. – Ты же давно бросил курить. Все-таки сила воли самого Шишкина не беспредельна?

– Не беспредельна, – сухо отвечает мой вчерашний пациент.

– Глеб! Я так понимаю, тебе некогда? Тогда я домой. Проводи меня. А вас, – перевожу взгляд на Шишкина, – я перезапишу к другому доктору. Я не работаю с курящими.

– Варя, да он и не курит. Так, балуется. Я его с сигаретой не видел с… – Шишкин бросает в него взгляд-дротик, и его друг замолкает, не договорив. – Мы скоро закончим. Подожди. Ты чего не раздеваешься? И почему ты в туфлях?

Шишкин давится дымом, встает с дивана, открывает окно и выбрасывает сигарету на улицу. Я до боли сжимаю воротник шубы и кутаюсь в нее еще сильнее. Идиотская ситуация!

– Я. Хочу. Домой. Проводи меня.

– Варвара, давай без капризов. Мне нужно срочно разобраться со счетами. У нас проверка налоговой. А Захар разбирается в этом деле. Я оторвал его от важных дел.

Мне становится не до шуток. Я срочно хочу покинуть его квартиру. Отмыться от позора в горячем душе. Проораться в подушку. Пожаловаться Пушку.

– Я бы ушла уже, – шиплю мерзким голосом. Но мне все равно, что подумает обо мне его Захар. – Ты же знаешь… Я не могу идти одна в подъезд. – Замечаю интерес во взгляде гостя Глеба. – Проводи меня.

Последние два слова должны бы звучать твердо, убедительно. Но в них пробирается писклявая мольба. И жалость к себе. В Глеба же вселяется вселенская сволочь, потому что он не собирается идти со мной. Я это вижу и от беспомощности начинаю теребить пальцами и без того скомканный воротник шубы. Мне начать ползать у него в ногах? Сидеть париться в этом тулупе, ожидая, когда они закончат свои важные дела? Найти его футболку и напялить на себя?

Помощь приходит, откуда не ждали. И у меня нет вариантов, кроме как согласиться на нее.

– Я провожу вас, Варвара Борисовна. Мне все равно нужно дойти до магазина.

Шишкин идет к двери. Надевает пуховик и шапку. Открывает для меня дверь. Мы абсолютно молча спускаемся до первого этажа. Он – первый. Я – следом. С ним мне не страшно. Он такой огромный и грозный, что вряд ли кто-то во вменяемом состоянии решится перейти ему дорогу. Такие, как Шишкин, не церемонятся. Они сворачивают шею неугодным и идут дальше. Мой папа, бывший начальник полиции в Екатеринбурге, таких брезгливо называет “бандюганами из девяностых”.

Вместе выходим на улицу. Он придерживает для меня дверь и только когда я прохожу, отпускает ее. Она ударяет резким металлическим хлопком по мозгам.

– Спасибо, – говорю я, не глядя на него. – Я сама вас перепишу к другому доктору.

– Нет. – Его злой голос не просто останавливает меня, он заставляет обернуться.

– Я не смогу работать, чувствуя запах табака.

– В клубе тебе этот запах не мешал кривляться. Значит дело не в табаке. А в том, что я увидел тебя полуголой в квартире у Глеба?

– Мы перешли на “ты”?

Мне хоть и холодно стоять на улице, но я не могу не ответить на его фамильярное обращение ко мне. И тут до меня доходит: он упоминает клуб. Значит, он меня вычислил?! Он знает, что это я выбила ему зуб? Видимо, на моем лице бегущей строкой отражаются мои мысли, потому что Шишкин подтверждает догадку:

– Кто бы мог подумать, что зубная фея, забравшая мой зуб, стоматолог, отчаянно его спасающая, и любовница владельца клиники – одно лицо. Ты думала, я тебя не узнаю?

По-медвежьи, вселяя ужас, он надвигается на меня. Я пячусь назад. Если он даже просто встряхнет меня, я же от страха с ума сойду. Продолжаю пятиться и вскрикиваю, поскальзываясь на ледяной корке дороги. Мои ноги в красивых туфлях стремятся к небу, а голова летит к земле. Еще пара секунд – и я бы разбила ее. Шишкин успевает меня подхватить и прижимает с силой к себе. Я врезаюсь в его грудь, снова вскрикиваю и отчаянно пытаюсь вырваться из крепких объятий. Трепыхаюсь в них, как зверек, попавший в силки охотника.

– Успокойся. Или тебя вернуть на траекторию падения? – Он игнорирует мой протест по переходу на “ты” и слегка наклоняет меня, показывая, что будет, если он меня отпустит. Не хочу, чтобы отпускал. – Идем. Провожу до машины. Обувь у тебя, Варвара Борисовна… Ты бы еще коньки напялила! Уши тоже отморозить решила?

Он берет меня под локоть и ведет к моей машине. Четко к моей машине! Он и ее вычислил? Как давно?! И нет бы идти молча, но я решаю дальше выяснять отношения.

– А вы почему так со мной разговариваете? – шепчу, пытаясь слепить из голоса подобие возмущения, но в нем смущение… и восхищение. Возбуждение? Нет! Точно, нет. Благодарность – если быть точнее. Я не дура и понимаю: Захар, в отличие от Глеба, меня не бросил, по-мужски не только проводил, но и спас от травмпункта. Вот и ворчу для приличия.

– А как я должен разговаривать с такими, как ты? – Неожиданно меня обдает чем-то липким, грязным.

– С какими такими?

Останавливаюсь, втыкаясь каблуками в снег. Освобождаюсь от захвата его руки. Готовлюсь к чему-то неприятному. И не ошибаюсь.

– Ты вообще в курсе, что у него семья, дети? Не мог тебя Глеб заинтересовать сам по себе. Значит, его деньги?

Тут он явно переходит черту дозволенного. Глотаю ртом воздух. Нет, я не собираюсь оправдываться. А вот влепить пощечину – другое дело. Замахиваюсь. Но моей руке не суждено свершить правосудие. Ее перехватывает медвежья лапа, до боли сжимая мое запястье. Шишкин смотрит на меня не просто зло, а взбешенно. Меня же начинает трясти еще больше. От холода. От чего же еще? Зимний мороз окончательно побеждает, несмотря на мою бурлящую кровь от возмущения.