Набираю в лёгкие необходимый кислород и с улыбкой смотрю на притихших родственников. А они совершенно точно сделали определенные умозаключения.

Мысленно хлопнув себя по лбу, начинаю рассказывать про Галину Павловну и её выход на пенсию. У меня успешно получается сменить тему, и мы ещё минут двадцать увлеченно обсуждаем работу.

В общем, семейные посиделки проходят не так ужасно. Мы с женской половиной прибираем стол. Полина уходит с мужем прогуляться, пока ещё не холодно.

Наталья же меня в оборот берёт. Показывает дом, рассказывает разные истории о значимых статуэтках, картинах и вазах. Все привёз из разных стран её муж в подарок. Вот она их бережно и хранит.

Мы останавливаемся возле панорамного окна. Отсюда видно небольшую беседку. И наших мужчин. Отец и сын курят в разных углах этой беседки. Не знаю, общаются ли. Похоже, нет.

Наталья Юрьевна тяжко вздыхает, прижимая к груди ладонь. Видно, женщине больно от их конфронтации.

— Никак Гена не может Рому простить, — мать семейства губы поджимает. И переводит взгляд на меня. — Иди к ним, Лера, иначе опять поругаются. А у Гены сердце больное.

Ещё одна Бессонова во мне громоотвод увидела. Естественно, я не отказываю, влезаю в свои угги и топаю. За спасение семейных выходных босс просто обязан не только выписать премию, но и дать мне отгулы.

На повороте, буквально в нескольких метрах от беседки, я поскальзываюсь на скользкой плитке и, вскрикнув, падаю. Мне не больно, ничего не сломала. Приземлилась на пятую точку. Но паника просто глушит здравый смысл.

— Встать можешь? Всё хорошо? — Рома склоняется надо мной, пытается за подмышки поднять.

Не вижу его лица, ртом хватаю холодный воздух и стараюсь унять удушливый страх за жизнь моих двойняшек. Через пару минут в себя приду и пойму, что вела себя глупо, но сейчас мне вправду мозг просто отключили.

— Где болит? Скажи, — босс всё же поднимает меня, осматривает, замечает мои руки на животе и брови хмурит. — Живот болит? Скорую вызываем? Пап!

— Стой, — в себя прихожу, моргаю часто-часто. — Всё… всё в порядке. Я просто испугалась. Глупо получилось. Прости..те.

— Ничего страшного, Валерия, — улыбается участливо Геннадий Викторович. — У Натальи полная аптечка для разного рода ушибов и ссадин.

— Мне бы просто полежать. Проводишь? — спрашиваю у Ромы, чтобы этих двоих вместе не оставлять. Так бы лучше мне одной побыть. Проанализировать собственное состояние.

Мужчина хмуро кивает и, приобняв, ведёт к дому.

Как я и думала, Бессоновы поселили меня в одну комнату с Романом, чтоб его, Геннадьевичем. Но сейчас не возмущаюсь. Просто ложусь на краешек большой кровати и стараюсь расслабиться.

— У тебя точно всё нормально? — спрашивает мужчина, садясь рядом. Киваю с улыбкой. Сейчас он такой домашний и какой-то родной, что ли.

Двигаюсь на середину и тяну его, молчаливо прося лечь рядом. Рома ложится на бок и даже обнимает. Прячет у себя на груди и хвост распускает, стягивая очередную резинку. Вот что за фетиш на распущенные волосы?

— У тебя замечательная мама, — шепчу, чтобы хоть как-то разбавить интимность атмосферы. — И папа.

— Угу, — бурчит, чуть отстранившись, в глаза смотрит и криво ухмыляется. — Сын у них только разочарование семейства.

— Почему?

— Не бери в голову, — отмахивается мужчина. — Лучше в рот возьми.

— Рома! — бью его по груди, но продолжить возмущаться не успеваю, он сползает чуть ниже и сминает мои губы с тихим рыком.

Он не даёт отстраниться, удерживает за затылок и целует. Жадно, голодно и грубо. Жёстко отбирает крохи кислорода, наполняя в ответ лишь жаром желания.

— Мы в доме твоих родителей, — стараюсь вразумить. Но он утягивает меня в омут порока своими поцелуями. Прикусывает подбородок и языком ведет по бешено бьющейся венке на шее. — Ро-ома-а!

— Тш-шш-ш, сюда никто не зайдёт, — шепчет мужчина.

— Не зайдёт, но могут услышать, — корябаю ногтями плечи, то ли отстранить его пытаюсь, то ли добраться до оголённой кожи.

Он перехватывает одну руку, вниз ведет и прижимает к плоти железобетонной.

— Три недели на тебя стоит, Ланская. Ждёт тебя, — выдыхает мужчина и, нависнув, смотрит порочными зелеными глазами. — Хочешь ведь.

— Я не…

— Хочешь, Лера, — ребром ладони врезается между ног, вызывая острую вспышку наслаждения. Меня аж всю выгибает. Поперхнувшись воздухом, давлю стон.

Снова склоняется и целует развратно, продолжая давить на чувствительные точки. Кружит, трёт, толкается. Даже через джинсы напрочь уничтожает всю мою выдержку и подводит к краю. Чувствую, как приближается необходимая разрядка. Сама насаживаюсь и ёрзаю.

— Ответь, рыжая. Да или нет? — сквозь шум в ушах его голос звучит так неестественно. А движения замедляются. Едва-едва касается.

— Рома, — хнычу и бью по плечам. Оргазм был так близко.

— Упрямая моя. Смотри, как джинсы запачкала, — явно посмеивается и опять давит между ног. — Хочешь.

— Да, — выдыхаю, веду ладонью по его члену и сжимаю.

Рома спускает немного брюки вместе с боксерами и обжигает горячей плотью.

— Сожми крепче. Вот так, рыжая, — стонет, запрокинув голову назад.

Он сам толкается в мой кулак. Дышит с напряжением. Дрожит немного. Я завожусь сильнее лишь от вида возбужденного шефа. Он так нетерпелив и голоден. Ждал меня, как и обещал, хотя мог бы спокойно пойти к любой другой. В его положении только свистни — прибегут.

Двигаю кистью быстрее. Губы облизываю, ноги свожу вместе. Меня жаром топит. Всё внутри звенит и натягивается в тугую спираль. Я наслаждаюсь собственной властью над эти мужчиной. Вижу, как вздуваются вены на шее и виске. Он на грани. Ругается сквозь зубы. Нависает, аж мышцы подрагивают. Смотрит, словно зверь.

— Блять, да! — с рыком кончает в мою ладонь и набрасывается на губы в поцелуе. Языком глубоко толкается.

Тяжело дышит, но целует жадно. Наваливается сильнее. И я окончательно растворяюсь в желании. Позволяю снять с меня джинсы вместе с бельём. И со стоном наслаждения принимаю его прикосновения.

Умелые пальцы быстро подводят к краю пропасти. Двигаются и терзают влажные складочки. Меня колотит всю, выгибаюсь под ним. Развожу ноги шире.

— Охрененно красивая, — выдыхает Рома, толкаясь сразу двумя пальцами. — И упрямая. Рыжая бестия.

— Заткнись, — шиплю, притягивая к себе и целуя.

Но шеф не был бы шефом, если бы позволил управлять. О нет, он сразу же забирает всё в свои руки и губы. Подавляет, припечатывает, затыкает. Резче пальцами ведет, грубее и быстрее.

Меня аж подбрасывает. Оргазм, совершенно неожиданный и чертовски яркий, кроет с головой. Погребает и выталкивает в невесомость. Рома каждый стон выпивает, рот закрывает поцелуем. Дышит с надрывом, будто сам кайфует.

— И это малая часть того, от чего ты хочешь отказаться, — выдаёт мужчина, сгребая в крепкие объятья и падая на бок.

Он прав. От такого секса не отказываются. Не отказываются от мужчины, который умеет довести, подбросить до небес и поймать. Не отказываются от того, кто зажигает тебя лишь взглядом, запахом, голосом.

И потом, я знаю, что между нами всё это продлится недолго. Месяц. Два. Возможно, даже три. Но чем больше будет моё пузо, тем непривлекательнее я стану для него. Никто не захочет трахать беременную женщину.

Я урву для себя эти крохи наших странных и непонятных отношений. Узнаю поближе, запомню каждую мелочь, связанную с ним, чтобы передать нашему ребенку.

— Я согласна, — произношу тихо, восстановив дыхание и пригревшись на груди.

Рома аж голову поднимает. Губы свои порочные в торжествующей улыбке растягивает и целует вновь. На этот раз совершенно по-другому. Чувственно, медленно, даже ласково, что ли.

***

Хвастаюсь коллажиком

— Ром, — в третий раз зовёт, напоминает, что мы как бы в гостях. Ноготками корябает затылок и шею для моих поцелуев подставляет. Но не забывает выступать голосом совести: — Это некрасиво. Наталья Юрьевна тебя ждала, а ты тут…