Да, Зенон неплохо переписал мое досье.

– Удачно приобщилась к искусству.

– Я даже восхищен! – Лейквуд берет вилку и, потянувшись к моей тарелке, отламывает кусочек пирожного. Медленно пережевывает, на кой-то черт глядя мне прямо в глаза, и лениво слизывает остатки крема с уголков губ. Меня клинит. На такого растрепано-сексуального, как с разворота порножурнала. – Видишь? Никакого яда.

– К моему огромному сожалению, – мой голос хрипит, а улыбка по ту сторону стола становится невыносимой.

Впиваюсь ногтями себе в ногу. Боль отрезвляет, дает собраться с мыслями, в которых клеймом засело: “Не забывай, кто он”.

За эти годы Эван приобрел еще больше магнетических противоречий. Он то заносчивый и невозмутимый, то наглый и дерзкий, то обходительный и до тошноты вежливый. Актер с массой ролей. Талантливый и все еще сумасшедше красивый.

Он как персонаж, сошедший со страниц культового романа Оскара Уайльда. Изысканный фасад, манящий, собирающий завистливые шепотки и жадные взгляды. Но никто не знает, что спрятано на его чердаке под потертой завесой – портрет, обглоданный червями, гниющий, источающий смрад. Это полотно похороненных тайн, которые легко забылись им. Но не мной.

Номер пять приносит обещанный хайбол и, получив благодарную улыбку Лейквуда, снова краснеет как невинная школьница.

– Я в Эмиратах за девять лет не видела столько шлюх, сколько вокруг тебя за три дня. Боюсь представить, что будет дальше. – Вероятно, я – мазохистка, раз снова и снова возвращаюсь к проклятой теме.

– Ты еще ничего не видела, – расслабленная улыбка и издевательские нотки никак не вяжутся с серьезностью его потемневших глаз.

– И насколько велик список?

– Думаешь, я его веду?

– Уверена.

Эван вздыхает и, прикрыв глаза, трет пальцами переносицу, а следом виски́. Болит голова? Или все проще, и разговор со мной – самое утомительное занятие в его жизни?

– Перестал считать после юбилейных трехсот. Устал.

Крепко сжимаю пальцами стакан. До хруста, до вздутых вен и треска стекла. Я ни с чем не спутаю это чувство. Ревность. Она яростно хлещет плетью по спине, до кровавых борозд. Уговаривает станцевать на костях человека. Недостойного, все еще способного вызывать во мне уязвимые эмоции, которые я должна тщательно упаковать и навсегда спрятать в самом укромном уголке своей души.

– Так сильно обиделся?

Бью в ответ, и весь налет снисходительного веселья исчезает. На красивое лицо Лейквуда наползает маска поразительного равнодушия. Ледяного. Я даже не думала, что он умеет так смотреть. Бесстрастно и в то же время до трясучки въедливо.

– Нет. Я заслужил.

От покаяния становится промозгло. Солнце прячется, накрывая тенью корт. Со спины тянет ветром, разбавленным редкими каплями и чужим раскаянием.

Раскаянием за что? Ведь он не знает… что знаю я.

– Ответишь честно на один вопрос?

Осторожный и чуть задушенный тон Эвана натягивает в моем теле каждый нерв.

– Смотря какой.

– У тебя ко мне было хоть что-то настоящее?

Моя рука, тянущаяся к лимонаду, зависает на полпути.

От шока. От прямоты. Когда-то давно Эван подкупил меня именно ею. Но в самый переломный момент он доказал, что эта черта его характера – вымысел. Заплесневелый занавес.

Машинально беру стакан. Таким же автоматом делаю глоток. Вкуса нет. Во рту лишь горечь.

– Я все сказала тебе в нашу последнюю встречу.

Не только сказала. Показала. С хрустом и болью.

На периферии Лаи подает знак, указывая на поле, на котором окончен реванш. Мужчины жмут друг другу руки, что-то говорят и смеются. А мне хочется исчезнуть, раствориться без остатка, как тот крохотный огонек надежды на дне теплых глаз, который я только что затушила, чтобы порадовать свою мстительную сущность.

Поднимаюсь. Эван – тоже. Уже собранный, с полным штилем во взгляде. Крепкой ладонью коротко и учтиво сжимает мою, за секунду прожигая до костей кожу.

– Спасибо за честность, Рио.

Не поправляю его. Не могу. В легких дымящееся пепелище от родного обращения.

Не сказав ни слова, направляюсь к выходу. Ступаю по отполированному дереву в кроссовках с одним красиво завязанным бантиком и желаю взорвать к чертям весь этот гребаный мир.

“Не за что, золотой мальчик Хартфорда. И мне не стыдно. Ты не заслужил правды даже на один вопрос.”

Одиннадцать лет назад. Штат Коннектикут. Хартфорд

Ариэль

– Сколько можно терпеть грязные руки на своей заднице?! – слышу в трубке возмущенный голос Руби, параллельно роясь в своей рабочей сумке. Раздраженно кидаю ее на пол и злобно пинаю ногой. Где эта чертова юбка?!

– Ты преувеличиваешь, – усмехаюсь я и наконец-то вижу торчащий из-под кровати кусочек клетчатой ткани. – Такие случаи редки, к тому же это не продлится долго.

– По-твоему, год – это недолго? – недовольно восклицает подруга. – Целых двенадцать месяцев ты будешь тереть слюнявые бокалы и таскать вонючий картофель озабоченным ублюдкам, пытающимся поиметь тебя за бутылку Budweiser.

– Не старайся, Руб. Я все равно останусь. – Захожу в ванную и, загрузив свою сменную униформу в стиральную машину, включаю самый долгий режим, чтобы выполоскать из нее въевшийся запах пригоревшей еды и сигарет. – Буду работать, помогать маме и готовится к экзаменам. Я наберу нужный бал! – делюсь с ней планами, особо не надеясь на поддержку. После собственного взлета Руб стала видеть в высшем образовании лишь потерю времени.

– Юридический? – в ее голосе предвиденная тонна критичности.

– Да.

– Может, стоить попробовать что-нибудь полегче?

Показываю средний палец в спину брату, успевшему прошмыгнуть в душевую быстрее меня и, вернувшись в комнату, падаю на кровать.

– Я хочу стать адвокатом.

А если точнее, адвокатом по бракоразводным процессам. Ничто не принесёт мне большего наслаждения, чем лицезреть тупые физиономии недомужчин, не въезжающих, почему им не удалось оставить своих жен без цента в кармане.

– Солидно, – цокает Найт. – И полезно. Поможешь отобрать имущество у моего будущего мужа-миллионера. Я не представляю, как можно добровольно учить всю эту правовую чушь, но если тебе надоест, я готова помочь. У нас пока мест нет, но у Френка есть связи в закрытом сигарном клубе…

С Руби Найт я дружу с начальных классов. И ее жизнь никогда не была легкой: пьющие родители, непомерные долги и отсутствие перспектив. Живя в Хартфорде, подруга не впадала в крайности: много работала и, как могла, училась.

Пока один случай не перевернул все.

Жестокое событие, произошедшее полгода назад, слишком глубоко вонзилось в доску ее израненной психики, сбило все настройки. Руби изменилась. Стала жестче и циничнее. Потеряв интерес к учебе, она ушла из школы, а затем и вовсе покинула город. Переехала в Нью-Йорк и устроилась официанткой в элитный ресторан. Спустя несколько недель удачно закрутила роман с Френком Мартином и попала в крупное рекламное агентство. Всего за каких-то два месяца жизни в другом штате с подругой произошли колоссальные изменения. Она стала по-другому одеваться, размышлять и говорить. У нее появились новые увлечения и друзья, о которых я практически ничего не знала. Но Найт была счастлива, и на фоне ее радостного голоса все остальное теряло значение.

На линии звучат гудки. Стискиваю зубы и, раздраженно скинув уже третий звонок от Саймона, чуть не глохну от вопля Руби.

– Ты меня вообще слушаешь?!

– Отвлеклась. Фриц одаривает меня вниманием, – сообщаю ей о всплывшем на горизонте бывшем.

– Его можно понять. Он только освободился, наверное, член дымится, как резина на дрифте.

Устало прислоняюсь затылком к стене.

– Какая отвратительная метафора, мисс Найт.

– Странно, я старалась. Какие еще новости?

О, поверь, ты очень удивишься.