– Принято, – высокомерная козлина отбрасывает зубочистку в сторону и, развернувшись, вальяжно шагает к тачке. Очень понимаю Бейкера, чей взбешенный взгляд вот-вот продырявит затылок моего брата. На его месте мне не терпелось бы хорошенько промассировать рожу этого надменного прыща. Но я не на его месте, а потому, никак не обозначив свою позицию, я киваю ему на прощание и иду за Реми. Забираюсь в салон и смотрю на пассажира, бездарно изображающего невообразимую занятость своим телефоном.

– Почему не извинился? – Не тороплюсь ехать в особняк, в котором нам предстоит кровопролитная война с отцом.

Брат закатывает глаза.

– Потому что я не виноват.

– Ты лапал его сестру.

– Она сама меня лапала!

Хмурюсь, не до конца веря сказанному.

– Ты уверен, что правильно понял?

– Как еще можно понять ее руку на моем члене? Поехали, жрать хочу.

Кидаю взгляд на две фигуры, топчущихся на крыльце полицейского участка. Надеюсь, эти ненормальные додумались вызвать такси, потому что тащится под дождем до автобусной остановки равносильно добровольному согласию на грипп, менингит и пневмонию.

Издалека видно, как Ариэль что-то эмоционально доказывает брату, и этот воинственный образ совершенно не вяжется со словами Реймонда. В любом случае я не готов отменять свидания, потому что… мне необходимо убрать наваждение. Излечиться. Вынуть все из бесподобной копии той, которая никогда не будет моей.

Настоящее время. Нью-Йорк

Ариэль

Солнце беспощадно. До пятен обжигая кожу, оно яростно лупит лучами и ворует кислород. Смахнув с щеки каплю пота, я быстро поправляю визор и резко перемещаюсь вправо, чувствуя, как горят от усталости мышцы ног.

Взмах ракетки – щелчок подачи – отскок.

Молниеносная реакция противника, и мяч летит обратно, в самый дальний угол моего поля. Кидаюсь за ним, максимально вытягивая руку, и свирепо отбиваю, забыв рассчитать силу удара.

– Аут! – громогласно освещает Эван, когда шарик улетает далеко за пределы корта. До скрипа стискиваю ручку ракетки и, упершись ладонью в колено, учащенно дышу. – Водички? – с фальшивой заботой предлагает Лейквуд, лениво двигаясь в сторону разделяющей нас сетки. – Лимонада, шампанского?

Вскидываю голову и взглядом рекомендую заткнуться. Но Эвану, очевидно, плевать на мое предупреждение. Он насмешливо вздергивает бровь и елейно добавляет:

– Или вам больше по вкусу цианистый калий, миссис Фелдман?

Выпрямляюсь. Да так резко, что спина отвечает жалобным хрустом.

– Со льдом и кровью молоденьких девственниц, – в тон ему парируя я и, приняв более устойчивую позицию, веером пальцев обхватываю грип2. – Подавай.

Лейквуд довольно улыбается и отходит за заднюю черту игровой площадки.

Взмах – щелчок.

Снаряд свистит, отскакивает от земли и снова взмывает в воздух. Принимаю, целясь ближе к пограничным линиям соперника. Цепко слежу за полетом мяча и чуть не рычу от разочарования, когда Эван, грациозно извернувшись, умудряется его отбить.

Не успеваю. Дарю противнику еще один пойнт3 и мысленно срываюсь на откровенные ругательства. Искренне выбираю варианты расправы, вплоть до ожесточенной драки на свежем газоне. Дергано катаю меж пальцев мячик, настырно выискивая слепые зоны, и, истерично пометавшись глазами между параллелями, невольно задерживаюсь на хозяине второй половины поля.

Стопорюсь, оценивая неприятную расслабленность Эвана. Держа одну руку в кармане белоснежных шорт, другой он лениво крутит ракетку. Умело проворачивает ее по кругу, чуть жмурясь от бликов горячего солнца. Поправляет козырек кепки и, непринужденно улыбнувшись, открыто и широко зевает, рождая внутри меня неуемную жажду убийства.

Стреляю глазами вправо. Вдалеке на крытой террасе сидит Зенон. И хоть все его внимание принадлежит расположившемуся рядом с ним Миллеру, я уверена, он следит за каждым моим шагом. Как и его послушный арабский пес. Не собираюсь открыто конфликтовать с нашим драгоценным пиар-агентом, но вполне могу выпустить на свободу немного агрессии, которая обвила меня стальной змеей и душит до спазмов в мятежном сердце.

Не могу. Не могу видеть его таким: счастливым, успешным и все еще чертовски привлекательным.

Подкидываю мяч и запускаю его не в свободную зону, а прямо в красивую рожу Лейквуда. Успеваю заметить осторожный прищур карих глаз, прежде чем он с виртуозностью фокусника изворачивается и отражает подачу. В самый труднодоступный угол моей площадки.

Успеваю.

Игра раскаляется. Напряжение просачивается в тяжелый воздух, создавая вокруг нас удушающий барьер. Улыбка Эвана меркнет. Движения становятся быстрее. Жестче. Безжалостнее.

Удар – отскок – удар – отскок.

Аут!

– А ты все такая же кровожадная, – закончив гейм4, бывший делает несколько шагов вперед и, резко остановившись, демонстративно медленно опускает взгляд на свой пах. – Еще немного, и ты задела бы стратегически важное место.

– Возможно, я тебя удивлю, Лейквуд, но у большинства людей стратегией занимается голова, – скалюсь я.

– Это скучно. Интереснее импровизировать.

– Дерьмовый из тебя импровизатор. Скоро тридцать, а ты все в образе плоского неудачника-плохиша из любовных романов.

– Где-то я читал, – Эван задумчиво ведет рукой по верхней границы сетки, – что мы ищем в книгах то, что не можем получить в реальности. Ты слишком агрессивна, может, стоит посетить раздел эротики?

Беззаботно похлопывая ракеткой по ладони, я растягиваю губы в ядовитой улыбке.

– Боюсь, у меня случится интоксикация.

Смех. Он разносится по полю задорной хрипотцой и таранит мои перепонки звуком, от которого раньше внутри взрывались салюты.

Но правильно говорят, что всю атмосферу создают глаза. Цвет, оттенок, тон и полутон. Этот удивительный орган может транслировать фееричное количество эмоций. Он может блестеть слезами и искренним счастьем. Гореть грубой похотью и ласкать трепетной нежностью. Он может любить. И так же сильно ненавидеть…

Так вот, Эван смеется, а его глаза – нет.

– Ты всегда была ненасытна, – закончив с пародией веселья, ухмыляется он. – Я просто не знал, что это заразно. Надо было оставить тебя за решеткой.

– Шутишь все так же хреново.

– Зато нехреново трахаюсь.

Раунд.

Больше никаких словесных баттлов, лишь ожесточенная схватка взглядов, которую Лейквуд разрывает первым. Но я недолго ликую, приняв его сдачу за слабость. Он лишь меняет тактику. Сверлит нефтяными зрачками мой топ, будто хочет избавиться от него силой мысли, и медленно сползает к шортам, туго обтягивающим мой зад, который я усердно качаю в зале три раза в неделю.

Самовлюбленно жду, когда глаза бывшего вспыхнут чувствами, от которого всегда спирало дыхание: восхищение, страсть, неприкрытый голод, разматывающий пульс до тысячи ударов в минуту.

Жду, но янтарная радужка остается кристально ясной. Теплой и спокойной. Уязвляет. И тут же злит, что уязвляет.

– Продолжим, – круто отвернувшись, хрипло командует Эван.

Тело атакуют мурашки. Они неконтролируемо несутся от пяток к паху. Кусают, рождают воспоминания и с гадкой щенячьей радостью трезвонят о том, что Лейквуду очень плохо удается имитировать безразличие.

Из-за удивительных метаморфоз теряю концентрацию, не могу полностью отдаться процессу. Но может Эван. Блистательно закрывая каждый гейм, он торопится завершить сет5. До меня запоздало доходит унизительный факт – предыдущую игру он поддавался! И пока я обливаюсь потом и раздражением, все еще не оставляя идею с дракой, он продолжает проворачивать непонятные финты. Ловко подбрасывает мяч и мастерски заряжает подачу с профессиональным эффектом топ-спин6, окончательно забирая у меня шанс на победу. Не успеваю добраться до вертлявого шарика и, позорно рассекши ребром пластика пустоту, неуклюже валюсь на траву.