Закрываю глаза, только сейчас осознавая масштаб катастрофы. В мою счастливую жизнь на полной скорости ворвался призрак прошлого.

Прошлое, которое до этой самой встречи я мечтал вырезать без остатка: стереть, сжечь, забыть.

А сегодня захотел прожить заново. Потому что, несмотря на трагический финал, тот год я был непозволительно счастлив.

Одиннадцать лет назад. Штат Коннектикут. Хартфорд

Эван

– Я влюбился!

Зависаю над клавиатурой и несколько секунд недоуменно пялюсь на монитор, на котором противники, воспользовавшись моей заминкой, вовсю бомбят мой танк. Пытаюсь спасти ситуацию, но терплю поражение, и после всплывающего экрана смерти яростно шиплю в микрофон:

– Какого хрена, Брейден?! Танк был восьмого уровня! Ты представляешь, сколько мне придется пройти миссий, твою мать, чтобы купить новый?!

Не слышу никаких возражений. Лишь тяжелое дыхание, свидетельствующее, что фраза, из-за которой я лишился своего недельного успеха, и впрямь была сказана неспроста.

– Ты не мог подождать еще минуту? – сбавляю тон и кручусь на кресле, не желая больше видеть неутешительную статистику боя. – Кто она? – требую имя, зная, что любовь и Брейден Монтгомери проживают на разных полюсах земли. Да что говорить! Он наших одноклассниц различает только по размеру груди.

– Черт, сам не знаю, как так получилось, – трагично вздыхает друг. – Помнишь ту крошку, что спасла меня?

Два месяца назад четверо отморозков поймали Брея за углом кафе на Мэйн Стрит и жестоко избили. Если бы ни какая-то девчонка, экстренно вызвавшая скорую, он сейчас не летал бы на крыльях любви, а преспокойненько подпирал бы дно деревянного ящика. Отчасти я испытывал угрызения совести, потому что в то кафе мы должны были пойти вместе, но обстоятельства сложились иначе: мой брат снова учудил, и мне пришлось лететь спасать его зад.

Виновных так и не нашли. Точнее не искали, что странно, потому что Брейден – не просто мой лучший друг, он – сын прокурора города. Мистер Монтгомери посчитал это событие знаком, наглядно демонстрирующим, чем заканчивается не следование его совету: “Учись, а не тискай шлюх”. Отказ отца Брей принял, но не понял, считая его бездействие высшей степенью предательства, и самолично занялся поисков геттовского сброда, посмевшего отправить его на больничную койку на долгих семь недель.

– Не знал, что ты с ней общаешься, – говорю я, надрывно вспоминая, упоминал ли он об этом хоть раз.

– Я узнал место ее работы, угостил кофе и…

– Трахнул.

– Я ее пальцем не тронул! – возмущается Брей. – Она не такая, как наши школьные феи. Она… хм… – он не может подобрать слов, а я шокировано всматриваюсь в контакт на дисплее, не веря, что этот неуверенный голос в трубке принадлежит моему другу, никогда не выходящему из амплуа амурного героя.

– Вот есть “вставил-вынул-забыл”. Есть “вставил-вынул-можно повторить”. А тут мечтаешь вставить, но терпишь! – с жаром объясняет Брейден свои чувства, подкрепляя их весьма сомнительной классификацией. – Ты понимаешь?

– Да ты романтик! – восклицаю я, еле сдерживая смех. – Надеюсь, признаваться ей в любви ты будешь не как конченный деградант?

– Хочу с ней отношений, – Брей пропускает все мои слова мимо ушей.

– Так в чем проблема? Сооруди парочку своих фирменно благодарных улыбок, и филантропная крошка сама сделает тебе предложение.

– Ты словно из эпохи ссущих в доспехи рыцарей, твои советы – полный отстой…

– Эван!

Рассказ друга прерывает жесткий голос отца. У него будто встроенный рупор в глотке. На хрена так орать?

– Эван!

– Черт, Брей, перезвоню, – поспешно кидаю я и, сняв наушники, выхожу из комнаты.

Прокручивая в голове варианты покупки новой боевой машины, быстро сбегаю по ступеням на первый этаж и, желая как можно быстрее покончить с душным разговором и приступить к прохождению миссии, чересчур бодро врываюсь в кухню. Определяю обстановку, сразу понимая, что танкам придется подождать.

Чарльз Лейквуд сидит за столом, сея вокруг себя ауру мрачности. Рядом с ним крутится Розали: расставляет тарелки с полезным ужином, не забывая рассуждать на тему соотношения белков и углеводов. Окидываю взглядом запеченные овощи и, уже скорее по привычке, ищу смузи из сельдерея, который они пьют галлонами каждый день.

Розали строго следит за здоровьем и фигурой и, обладая невероятным даром убеждения, потихоньку подсаживает на свой режим отца. Но хочу отметить, что подсаживается он с радостью. Ему нужно соответствовать молодой жене и не умереть раньше времени. Но даже ради такой перспективы я не подписался бы влить в себя эту дрянь.

– Хочешь перекусить? – спрашивает меня Розали, поправляя юбку, в которой можно только стоять. – Я купила твои любимые кексы.

– Не голоден, – отказываюсь и перевожу взгляд на отца. – Зачем звал?

Тот откладывает столовые приборы в сторону, упирается локтями в стол и, скрестив пальцы на уровне подбородка, впивается в меня своим фирменным взглядом, от которого большинство его подчиненных впадает в беспокойство.

Большинство. Но не я.

– Где твой брат? – папа без предисловий включает свою самую заезженную пластинку. Этот вопрос в нашем доме звучит чаще, чем “доброе утро”.

– У него сегодня вечерний факультатив, – на ходу придумываю я, вспомнив, что Реми так и не ответил на мое последнее сообщение.

– Что еще за факультатив?

– По предпринимательству, – озвучиваю то, что понравится главе семейства, и послушно жду вердикта относительно моей коварной лжи.

– Предпринимательство, – отец неприятно кривит губы. – Какой из него предприниматель? Бездарность. Через несколько месяцев экзамены, а у него успеваемость на нуле. Я не собираюсь вытирать ему нос всю оставшуюся жизнь. Окончит школу, если окончит, и пусть валит на все четыре стороны.

– Возможно, если ты проявишь к нему немного внимания и заботы, он возьмется за ум?

И любви! – не говорю вслух маленькое дополнение, потому что до этого чувства у отца никогда не получится добраться.

– Учить меня вздумал? – его голос меняется. Взгляд становится предостерегающим. Как всегда, когда я приближаюсь к запретной черте.

Но ради брата я не то что пересеку ее, я сотру ее к чертовой матери.

– Советовать, – даже не думаю смягчить тон. – Одним кнутом результата не добиться. Нужно хоть иногда доставать пряники. В конце концов, он тоже ее потерял!

Все-таки лажаю.

– Не смей говорить о ней!

– Имею право, она – моя мать!

Я вообще считаю, что нам втроем давно нужно было посетить психолога и разобраться в причине конфликта. Но Чарльзу Лейквуду нравится быть слепым, ведь так намного проще примерять на себя образ жертвы.

– Эван, – угрожающе цедит отец, – если Реймонд продолжит в том же духе, я отправлю его в закрытый интернат.

Только через мой труп! Но содержание обещания пугает. Он никогда не раскидывается угрозами просто так.

– Я поговорю с братом.

– Я уже слышал это.

– Значит, послушаешь еще раз.

Лицо отца остается ровно спокойным, но вот в глазах назревает буря.

– Ты стал слишком много себе позволять.

– Разве? Я – идеальный ребенок, папа. Какие у тебя могут быть ко мне претензии?

Чарльз Лейквуд молчит. Потому что претензий ко мне у него и вправду нет. Я делаю все, что он хочет, и, честно говоря, меня уже тошнит от собственной правильности. Сплошная безукоризненность с одним единственным изъяном – от него должен избавить меня доктор, о существовании которого знает только Брейден.

– Вам нужно остыть, мальчики! – Розали со стуком ставит тарелку на стол, стреляя в меня многозначительным взглядом, означающим “заткнись”. – Обсудите все свои дела после ужина, – мило щебечет она, подкладывая своему мужу еще одну порцию безвкусных овощей.

Отец заметно расслабляется, в принципе, как и всегда после волшебного шепотка Розали. Я действительно считаю, что она его приворожила, потому что не могу найти иного объяснения тому, почему три года назад Чарльз Лейквуд, не вылезавший с могилы нашей матери, вдруг резко женился на девушке младше его на восемнадцать лет.