5 апреля, среда

Если взглянуть сквозь витрины на интерьер окружающих антикварных лавочек, а их на этой улице было немало, Дорин уже миновал штук пятнадцать и впереди, судя по вывескам, было не меньше, ни Найт, ни его приятель «Марио Риццони, антиквар из Мюнхена» особого успеха на этом поприще не добились. Хотя, говорят, иногда через такие небольшие магазинчики проходят самые невероятные предметы. Но в принципе витрины напоминали магазины среднего уровня на Арбате: две-три серьезные вещи, полтора десятка приличных, остальное – хлам. Есть, конечно, и на Арбате достойные места, но если в среднем…

Хотя витрина «Марио Риццони, антиквара из Мюнхена» все-таки выделялась на общем фоне по двум причинам: во-первых, было представлено немало русских вещей, во-вторых, откровенных «керосиновых ламп» здесь не было. «Керосиновыми лампами» с легкой руки кого-то из антикваров в дилерской среде называли вещи старые, но никакого отношения к их бизнесу не имеющие. Отдельные предметы из дешевых фарфоровых сервизов, неполные комплекты мельхиоровых ложек, пластмассовая бижутерия пятидесятых годов, ненужные номера ненужных журналов, неполные комплекты сочинений забытых писателей, одинокие подсвечники страшного вида, картинки, нарисованные пьяными сапожниками для украшения своего быта, люстры массового производства и поточные керосиновые лампы, наконец, – и объединялись в устах профессионалов словом «хлам», которым были набиты многие европейские и российские магазины. Дорину, воспитанному на изысканном вкусе Лены, казалось, что в таких лавочках торгуют из-под полы чем-то еще – наркотиками, оружием, порнушкой для извращенцев. Потому что прокормиться на продаже этого мусора, с его точки зрения, было невозможно.

«Марио Риццони, антиквар из Мюнхена» явно торговал антиквариатом и только антиквариатом. Андрей, войдя в его магазинчик, быстро окинул взглядом полки. Вот это – любопытный предмет, вот это надо посмотреть, спросить цену этой табакерки…

– Guten Аbend, – раздалось у него за спиной.

Дальше последовала фраза по-немецки, которую Дорин не понял, но по смыслу и интонации она явно означала вежливое предложение помощи.

– Esxuse me, I speack only English, – отозвался Андрей.

– И еще русски, да?

Хозяин был лыс, большенос и улыбчив. Совсем не похож на итальянца, скорее на пожилого еврея.

– Вы говорите по-русски? – повернулся к нему Дорин.

– Десять слов. Моя дочь знает русски, но ее здесь нет. Мы можем говорить ангельски… What are you intresting in?

Дальше разговор пошел на английском:

– Можно взглянуть на эту табакерку?

– Конечно.

– А сколько она стоит?

Хозяин, Андрей понимал, что это, видимо, и есть «Марио Риццони, антиквар из Мюнхена», назвал цену. Она была не большой и не маленькой, не такой, чтобы сразу отказаться, но и не такой, чтобы лезть в карман за бумажником. Дорин, конечно же, искал повод, чтобы разговориться со стариком, но не прочь был и чего-нибудь купить для своего бизнеса, да и для начала разговора с торговцем лучшего повода, чем достать деньги и сделать покупку, не придумаешь.

– А если купить?

– Вы – дилер?

– Как вы догадались?

Андрей прекрасно знал, как он догадался, – профессионал и лох рассматривают один и тот же предмет по-разному, но надо было дать Марио возможность поговорить, тем более что старик сам к этому стремился.

– Вы осматриваете полки не как коллекционер. Я заметил, на чем вы задержали взгляд. Никто не собирает такие разные вещи, как серебряные табакерки, фарфоровые чашки и бронзовые скульптуры Лансере. Никто, кроме дилеров. Вы из Питера?

– Нет, москвич.

– Неделю назад к нам заявился один шаромыжник. (Он произнес это слово по-русски, чем немало позабавил Андрея, – итальянец, живущий в Германии, употребляет в английском тексте русское слово, пришедшее в русский из французского). Мой зять, чтобы вы знали, родом из Ленинграда, так что у нас хорошие связи с этим городом. Ближайшая подруга дочери – Инесса, знаете большой магазин на углу Невского и Литейного? Инесса – дочь Даниила Сегаля, хозяина этого магазина.

Андрей кивнул. Он был знаком с Даниилом, не очень близко, просто здоровались, но магазин у Сегаля был действительно хорош.

– Она как раз была у нас в гостях, – продолжал Марио, – и они сидели здесь в лавке, а я ездил в Аугсбург. Так вот заходит этот шаромыжник, – он опять с удовольствием повторил то же самое слово, – и говорит, что он – дилер, крупный антиквар из Питера. Девочки согласились и стали ждать, что же будет дальше. А он и говорит: «Знаете большой салон на углу Невского и Литейного? Так его хозяин – мой отец». А дочка моя, у нее язык, как говорят у вас, очень острый, отвечает: «Тогда я вас хочу познакомить с вашей сестрой…» – и показывает на Инессу.

Дорина развеселила эта история, и они вместе посмеялись.

– Вам, как дилеру, могу скинуть пятнадцать процентов.

Чтобы табакерку захотелось купить, скинуть надо было бы процентов тридцать.

– Давайте двадцать и по рукам?

– Хорошо, – кивнул Марио, – для первой встречи уступаю. А что вас еще интересует?

– Все, – Дорин посчитал, что почва подготовлена, и решил идти ва-банк, – что связано с вашим приятелем и бывшим партнером Александром Лужиным по прозвищу Найт.

Лицо старика помрачнело:

– Я не очень хотел, чтобы он ехал к вам, в Россию. И, получается, был прав – его там убили.

«Убили? – напрягся Дорин. – Откуда старику знать про убийство? Или Гуру уже побывал здесь?»

– Почему вы думаете, что его убили? – осторожно спросил он.

– Потому что это целая история. Вы имеете к ней отношение? – в глазах Марио мелькнула подозрительность.

– Он умер у меня на руках.

– Хотите что-нибудь выпить? – Старик явно размышлял, рассказывать ли гостю о своем друге. – У меня есть коньяк и пиво.

Потом, видимо, решил, что поскольку Найт мертв, сделать хуже ему уже невозможно.

– Пойдемте в кабинет, я вам расскажу про него. Но и вы со мной тогда поделитесь всем, что знаете.

Дорин выбрал коньяк и, сев в мягкое кресло, приготовился слушать.

– Эта история началась тридцать лет назад. Найт не очень любил ее рассказывать, поэтому то, что я говорю, собрано по кусочкам. Короче, здесь недалеко от Мюнхена, жил известный шахматист и собиратель шахмат по фамилии Плантуро. Недавно он умер, до этого почти тридцать лет лежал в коме, а еще до этого был богат и знаменит. Как-то он узнал, что у одного человека в Швейцарии есть замечательные шахматы. По-моему, этот человек был русским, да точно, именно поэтому Плантуро и обратился к Найту. Вы ведь знаете, что он был русским?

Вопрос был риторическим, поэтому Андрей просто кивнул и отпил глоток превосходного коньяка.

– Тот русский в Швейцарии не был коллекционером, шахматы просто принадлежали ему. Плантуро обратился к нему с просьбой продать их, но русский отказал, объяснив это тем, что в деньгах не нуждается и не хочет кого-то обижать. Наш коллекционер понял, что так ему дела не сделать, и нанял Найта. Кроме того, он начал искать и нашел что-то, – Найт никогда не говорил, что это было, – что раньше принадлежало этому русскому и было для него очень дорого. Плантуро купил это за большие деньги, гораздо дороже, чем стоили шахматы, но его это не интересовало, он хотел получить шахматы. С предложением об обмене он отправил туда, в Швейцарию, Найта. И тот, с большим трудом, но то ли потому что был русским, то ли потому что обмен действительно заинтересовал хозяина шахмат, договорился и решил все проблемы. Поскольку он приехал налегке, просто договариваться, то они решили, что шахматы сюда, в Мюнхен, привезет один из друзей швейцарского жителя, я, конечно, не помню его фамилию, что-то немецкое, похоже Фон Бок или Фон Брок. Этот самый Фон Брок по дороге умер, и шахматы пропали. Найт, считая, что их украл русский дипломат, который проезжал мимо, всю жизнь собирался съездить в Россию, найти вора и отомстить. Потому что старый Плантуро, конечно, не заплатил ему за сделку, Найту не хватило времени, чтобы найти денег, он полностью рассчитывал на ситуацию с шахматами, все ведь было договорено и ничего не могло случиться. Но в результате отсутствия денег он не успел сделать нужный анализ своей беременной жене, которую очень любил, и они вместе с ребенком умерли при родах.