Ногу себе Андрей повредил в Праге, просто подвернул, когда шел по Карлову мосту с Ярославом, оступился и… все. Сначала не обратил внимания, ну больно и больно, мало ли, бывает. Но когда утром в четверг прилетел в Москву, собирапясь первым делом помчаться к Лене в роддом, то, попытавшись сойти по трапу, понял, что не может ступить на ногу.

Пришлось бросить машину в Шереметьево, взять такси и поехать в травмпункт. Почему-то легче было держать ногу кверху, и почти лежа на заднем сиденье. Дорин устроил ее на спинке переднего, чем вызвал немалое любопытство населения в окружающих машинах и вытянутые лица гаишников. Рентген показал растяжение связок, слава Богу, обошлось без перелома. Врач прописал немедленно ехать домой и соблюдать постельный режим, по меньшей мере, неделю.

Дорин, не послушавшись, рванул в роддом, но Лена именно в этот момент кормила, поэтому его не пустили. Он и так расстроился донельзя, когда узнал, что жена родила в его отсутствие. Но у нее внезапно отошли воды, и пришлось ее везти в родилку немедленно, иначе девочка просто могла бы погибнуть.

Андрей сдуру не взял с собой в Прагу мобильник и узнал о том, что стал счастливым отцом, только включив телефон, оставленный в машине в Шереметьево. Он запрыгал от радости на месте и, не исключено, что именно этим окончательно добил свои растянутые связки.

Короче, они с Леной, два временных инвалида, сговорились потерпеть и, как в старинном романе, оказались разлученными влюбленными, отличаясь правда от средневековых тем, что у обоих были мобильники, и они без конца перезванивались. Так вот и получилось, что встретились они только два дня назад, а дочь Дорин увидел вообще вчера. Она оказалась маленьким красным комочком с темными волосами и раскосыми глазами, и про себя Андрей окрестил ее «японцем». Имя Сонечка возникло совершенно ниоткуда, просто Сонечка и всё, без обсуждения, хотя так не звали никого ни из Лениных, ни из доринских близких.

Неожиданно выпавшие дни почти полного одиночества Андрей решил заполнить размышлениями о событиях последних дней. И еще компьютером. Они наконец после большого перерыва встретились с Васькой. Сразу после доринского возвращения сын приехал, как вызванный мастер по ремонту телевизоров, выслушал все, что хотел от компа отец, и задал несколько профессиональных вопросов, из которых Андрей смог ответить только на два. Потом Васька, получив деньги, уехал закупать все, что нужно, а Дорин остался чесать затылок. Он впервые почувствовал, не понял, а именно почувствовал, что Васька стал почти взрослым человеком, во всяком случае, вполне самостоятельным.

– Вот так, папаша, – сказал он себе, глядя в зеркало, – пора тебе учиться у собственного сына.

Он стоял, опираясь на стул, который постоянно таскал за собой по квартире в качестве опоры, и от этого выглядел довольно комично. Но брать настоящий костыль не хотелось. Почему-то внутренне это воспринималось, как сдача боевых позиций. Каких позиций?

Васька, важный от полученного задания, вернулся через два часа с друзьями, которые помогли ему разгрузить и установить оборудование, настроить все, что нужно настраивать, и отладить все, что нужно отлаживать.

Дорин с любопытством следил за приготовлениями. Конечно, он уже был немного компьютеризированным человеком и не стал бы пытаться выключить монитор кувалдой, он даже знал, что большой ящик называется совсем не процессор, как можно было бы подумать, а системный блок.

Два Васькиных приятеля раскланялись и, дыхнув запретным табачным перегаром, удалились, а сын принялся посвящать Дорина в новомодное таинство. Были быстро пройдены включение и выключение, двойной клик и одинарный. Затем приступили к разновидностям программ, умению управляться с мышью и объяснению, что означает «Enter» на клавиатуре.

Андрею очень хотелось перейти к Интернету, но он хорошо понимал, что нельзя ходить ферзем, пока впереди стоят пешки. Васька учил отца открывать и закрывать файлы, выделять, вырезать и переносить, сохранять изменения и делать копии. Труднее всего давалось Андрею управление мышью, но он терпеливо раз за разом повторял движения и через полчаса мог выделить нужную строку всего за каких-нибудь тридцать-сорок секунд.

На закуску Васька объяснил ему кое-что про всемирную паутину – установил соединение, связался с провайдером и даже устроил показательный выход в Интернет. Он рассказал и показал, как это делается, сказал несколько слов про «Explorer», настроил отцу почтовый ящик и объяснил про поисковые системы. Установил в качестве стартовой «Yandex» («Кто сегодня тебе будет писать, пап?») и попросил назвать какое-нибудь слово, чтобы показать принцип работы.

– Старинные шахматы, – почему-то сказал Дорин.

Сын набрал нужные слова и нажал кнопку ввода.

– Ага… – сказал он через минуту, – смотри, тут что-то новенькое…

28 марта, вторник

Лена заснула, а у Дорина это никак не получалось. Он ворочался с боку на бок, вставал, опять ложился, но сон не шел. Андрей тянул все эти дни с решением вопроса о том, ввязываться ему в историю с шахматами или нет, тянул до возвращения Лены из роддома, но пока так и не мог прийти к однозначному ответу.

После второго или третьего Васькиного приезда, когда Дорин уже более-менее понимал, на какие кнопки нажимать, он впервые сам сел к компьютеру и записал все, что он знал о шахматной истории. Получилось вот что:

1. Кто-то ищет шахматы.

2. Кто-то дал Настин телефон в газету с объявлением о том, что она покупает шахматы.

3. Некто Найт (совсем необязательно, хотя и возможно, что это одно и то же лицо с человеком, умершим в Шереметьево) позвонил ей, рассказал легенду о шахматах и подкинул коробку с таиландскими сувенирными фигурами.

4. Умер некий Плантуро. Чем он связан с этой историей, Андрей не знал, но его настораживало, что по времени все оказывалось завязано в странный узел.

5. Человек, называвший себя Найтом и умерший в Шереметьево у него, Дорина, на руках, связан с этой историей.

6. Возможно, что сюда же приплетена каким-то непонятным образом брошка, подаренная им Лене. Вряд ли умирающий будет продолжать неудачную отговорку, придуманную им вчера. Похоже, его действительно интересовала эта бабочка.

7. Сюда же надо добавить еще и последнюю его фразу: «Шахматы, бабочка, ферзь». Что она значит, непонятно, но можно опять придерживаться мнения, что человек в момент смерти вряд ли говорит о какой-то ерунде.

8. Обнаруженное сыном в сети объявление о покупке старинных шахмат.

Пока он писал этот текст, ему все время хотелось обернуться и посмотреть, не входит ли кто-нибудь в комнату, хотя он хорошо знал, что дома один и заглянуть к нему может только его собственная не совсем чистая совесть. Поэтому закончив, он сел, положил больную ногу на компьютерный столик и уставился в стенку, запретив себе думать о шахматах до тех пор, пока не поймет, в чем он жульничает и почему хочет спрятаться.

Получасовое раздумье результат принесло не очень приятный. Во-первых, он понял, что многолетняя холостяцкая жизнь приучила его к одиночеству, и одиночество это в каких-то его проявлениях он воспринимал и продолжает воспринимать как благо. Ничего в этом страшного не было, в конце концов, Мартын Эдельвейс, а точнее его устами один из любимейших Лениных писателей Владимир Набоков спел такую торжественную оду этому состоянию души, что Дорин поразился. «Подвиг» он читал как раз по совету жены, которая сказала, что он, «пластмассовый легонант», иногда ей напоминает главного героя этой книги.

Но признавать или даже любить некое состояние души и предоставить свободу близкому человеку в этом состоянии пребывать, как говорится, две большие разницы. Они жили с Леной уже год и немало понимали друг про друга, а еще больше чувствовали, но год – слишком короткий срок для настоящей притирки.

И Андрей не знал сегодня, как она отреагирует на его решение заняться этим шахматным делом и распутать его. Особенно сейчас, когда родилась Сонечка и Лене, он это видел, как никогда, нужна была даже не помощь, помощь можно купить, а просто его присутствие. Он не знал, как она отнесется к этому решению привыкшего быть в одиночестве человека, как примет его и примет ли вообще.