— А что с этим ревизором? Кошкиным? Если он приедет одновременно с бандитами и увидит бойню — может всё переиначить. Скажет, что мы на государственных чиновников напали, бунт подняли. И тогда против нас уже не Рябов будет, а вся губерния с жандармами и войсками.

Это был ключевой момент. Именно этого я и боялся больше всего. Рябов научился играть по правилам моей игры — использовать бюрократию как оружие. И теперь он наносил удар, от которого невозможно было просто отмахнуться силой.

— Кошкина нужно нейтрализовать, — сказал я медленно, обдумывая каждое слово. — Но не убивать. Это губернский ревизор, представитель власти. Если мы его убьём или даже просто изобьём — нас действительно объявят бунтовщиками. И тогда конец. Против нас двинут регулярные войска, и никакие казаки не спасут.

— Тогда что? — спросил Волк. — Пустить его, дать провести проверку, пока вокруг стрельба и трупы?

— Нет, — я покачал головой. — Мы его… задержим. Вежливо. Под предлогом безопасности. Скажем, что идёт бандитское нападение, и мы не можем гарантировать ему безопасность, если он будет ходить по лагерю во время боя. Посадим в надёжное место, под охрану, накормим, напоим, обеспечим комфорт. А когда всё закончится — выпустим и покажем ему результаты. Тела бандитов, оружие, документы, доказательства, что это они на нас напали, а не мы на государство.

Савельев усмехнулся, и в его усмешке читалось одобрение.

— Хитро, Андрей Петрович. Очень хитро. Так мы и ревизора сохраним, и свою правоту докажем. Главное — чтобы бандиты оставили улики. Письма от Рябова, расписки о найме, что-нибудь такое.

Я кивнул.

— Степан постарается переслать нам копии расписок Рябова со Шмаковым, если успеет достать. Но даже если нет — можно будет допросить пленных, если возьмём живыми. Заставить признаться, кто их нанял и зачем.

Игнат прищелкнул языком.

— А если Кошкин — не дурак и понимает, что его используют? Если откажется сидеть тихо, потребует немедленного освобождения, пригрозит арестом?

— Тогда, — я посмотрел ему в глаза, — мы его всё равно задержим. Силой, если придётся. Но так, чтобы не покалечить и не унизить. Объясним потом, что действовали из лучших побуждений, спасая его жизнь от бандитов. Извинимся, компенсируем моральный ущерб золотом. Он чиновник, он поймёт язык денег.

Елизар, до этого молчавший, вдруг заговорил. Голос у него был тихий, но веский, как удар колокола:

— Андрей Петрович, а если не отобьёмся? Если Шмаков всё-таки прорвётся? Что тогда с женщинами и детьми? С Марфой, с моей внучкой, с сиротами, которых ты приютил?

Вопрос повис в воздухе. Все смотрели на меня, ждали ответа.

Я медленно выдохнул, чувствуя, как тяжелеет язык.

— Если мы не отобьёмся, Елизар, то бандиты вырежут всех. Шмаков получил приказ не оставлять свидетелей. Рябов хочет, чтобы от артели «Воронов и Ко» остались только пепел и слухи. Поэтому… поэтому отступление невозможно. Да и некуда. Мы стоим насмерть. Здесь. До конца.

Тишина стала ещё тяжелее.

Савельев нарушил её, хлопнув ладонью по столу.

— Ну так и будем стоять, — сказал он твёрдо. — Мои казаки не привыкли отступать. Мы держали Бородино против армии Наполеона, когда шансов не было вообще. Здесь шансы есть. Хорошие шансы. Нужно только правильно распорядиться силами и не дать себя застать врасплох.

— Что предлагаешь? — спросил я, наклоняясь над картой.

Савельев придвинул свечу ближе, начал рисовать пальцем воображаемые линии на карте.

— Первое: разведка. Нужно точно знать, откуда они придут, сколько их на самом деле, как вооружены. Отправляем лучших следопытов — пусть найдут банду Шмакова до того, как она подойдёт к лагерю. Засекут маршрут, численность, вооружение. Доложат нам. Это даст время на подготовку.

Я кивнул.

— Елизар, ты и твои люди — старообрядцы — лучшие следопыты в округе. Можешь выделить двух-трёх?

Старик кивнул.

— Фома и ещё пара человек. Они тайгу знают, как свой двор. Найдут и доложат.

— Хорошо. Второе?

— Второе: засады, — продолжил Савельев. — Мы не будем ждать, пока они подойдут к воротам. Встретим их на подходах. Заминируем тропы, которыми они пойдут. Поставим стрелков в лесу, на деревьях и в укрытиях. Когда они начнут подходить — откроем огонь. Проредим их ряды ещё до того, как они увидят лагерь. Потом отойдём, заманим их глубже, в ловушки.

— Партизанская тактика, — одобрительно кивнул Игнат. — Казаки её любят. И умеют.

— Третье: оборона лагеря, — Савельев ткнул пальцем в центр карты, где был обозначен наш частокол. — Усиливаем все слабые места. Ставим дополнительные рогатки, волчьи ямы, мины у ворот и на подходах. Готовим зажигательные смеси Архипа — если они попытаются штурмовать стены, польём их огнём. Организуем запасные позиции внутри лагеря — если прорвут первую линию, будем отходить ко второй, третьей. Каждый барак — маленькая крепость.

Архип заёрзал на стуле, глаза загорелись азартом.

— Я могу сделать больше мин. И ещё — «адские котлы». Это большие горшки с порохом, гвоздями и камнями. Закапываешь у ворот, поджигаешь фитиль — взрывается, косит всех в радиусе десяти шагов. Страшная штука.

— Делай, — коротко бросил я. — Всё, что можешь. Времени мало — два дня, может, три.

— Четвёртое, — Савельев поднял четыре пальца, — психология. Бандиты — они не солдаты. Они дерутся за деньги, а не за идею. Если мы покажем им, что взять нас будет дорого — очень дорого, — многие струсят и сбегут. Поэтому первый удар должен быть максимально жестоким. Убить как можно больше в первые минуты. Показать, что каждый шаг к нашему лагерю стоит жизни. Тогда их боевой дух сломается.

Я слушал, кивал, записывал ключевые моменты на листе бумаги. План складывался, обретал форму. Он не был идеальным — слишком много неизвестных, слишком многое могло пойти не так. Но это был план. А план лучше, чем паника.

— Пятое, — добавил я, глядя на всех. — Мораль наших людей. Артельщики — не профессиональные бойцы. Не все из них убивали. Когда начнётся настоящая бойня, кто-то может сломаться. Испугаться, бросить оружие, побежать. Такого до этого не было, но исключать нельзя. Нужно их подготовить морально. Объяснить, что отступать некуда. Правда — лучший мотиватор.

Игнат кивнул.

— Я с ними поговорю. По-солдатски. Без лишних слов. Скажу, как есть: либо мы их убьём, либо они нас. Середины нет.

— Шестое, — Савельев снова взял инициативу, — резерв. Нельзя бросать все силы в первую линию. Нужен резерв — свежие бойцы, которые вступят в бой, когда остальные устанут или понесут потери. Я предлагаю разделить казаков на три группы: первая — засады на подходах, вторая — оборона стен, третья — резерв в лагере, готовый броситься туда, где прорвут.

Я записал это тоже.

— Согласен. Игнат, ты командуешь резервом. Волк — засадами. Савельев — обороной стен. Я буду координировать всё из конторы, здесь у меня лучший обзор и связь со всеми точками.

Мы ещё час обсуждали детали: где ставить мины, сколько стрелков выделить на каждый участок, как организовать подачу боеприпасов и воды бойцам, куда эвакуировать раненых, где держать пленных, если возьмём.

Когда рассвет начал сереть за окном, Савельев встал, потянулся, хрустнув позвоночником.

— Ну что ж, господа, — сказал он с усталой улыбкой. — Работы много. Времени мало. Приступаем.

Все поднялись, закивали, разошлись по своим делам. Я остался один в конторе, глядя на карту, исписанную пометками, стрелками, крестиками.

Через два-три дня здесь будет ад. Кровь, дым, крики, трупы. И либо мы выживем, либо нет.

Я сжал кулаки, чувствуя, как ногти впиваются в ладони.

Выживем. Обязательно выживем.

Утро встретило нас холодным ветром и низким серым небом, из которого вот-вот должен был пойти дождь. Лагерь жил в лихорадочном ритме подготовки к войне.

Архип со своими помощниками разжёг горн на полную мощь. Кузница гудела, как растревоженный улей. Искры летели столбом, молоты лязгали, металл стонал под ударами. Кузнец делал всё, что обещал: мины, «адские котлы», дополнительные наконечники для пик, гвозди для гранат.