Мысли Брахмы вернулись в настоящее.

Вышедшая из своего медотсека Герда подошла и положила руку ему на плечо. Она всегда чувствовала его состояние лучше других.

– Не пытайся всё предусмотреть в одиночку, босс, – тихо сказала она. – Мы команда. Разберёмся.

– Не сомневаюсь… – улыбнулся он. – Просто нужно ничего не упустить. Этот проект… Он другой. Слишком много игроков. Стреговы, Империя, местные… Дом Гаэтано, который точит зуб на Стрегов. И само озеро. Это не стройплощадка. Это минное поле. Нельзя расслабляться.

– Мы и не по таким полям ходили, – уверенно сказал Харви. – Главное, чтобы наш наниматель не оказался очередной миной.

И в этой фразе была вся суть. Утренний кошмар напомнил ему, что любое творение можно обратить во зло. Что самый прочный мост может стать самой большой братской могилой.

– Босс, ты говорил, что какие-то ребята уже пробовали на Лехии свои силы? – спросил Денис.

– Да, – Брахма помрачнел, – Казимир Ростин, рассказывал, что их Дом, как обычно, обратился в Гильдию Строителей в поиске подрядчиков для возведения платформ. Гильдия направила сюда поочередно две организации, из числа своих фаворитов. Когда те поняли, что это не один из тех вкусных заказов, к которым они привыкли, работая на Дом, то быстро ретировались.

– Так запросто сдались? – удивился Эстебан, – фавориты Гильдии? У них же обычно куча профи в штате и оборудование по последнему слову техники…

– Именно, – кивнул Артем, – вот эту кучу профи и оборудования они здесь сперва и потеряли. Потом прикинули что к чему и упаковали чемоданы. Гильдия быстро теряет интерес ко всему что пахнет геморроем.

– А у них какие-то наработки остались по этому месту? – наивно поинтересовался Денис, – они же должны поделиться с коллегами? Ну, в уставе Гильдии, кажется, есть такая статья…

Брахмы печально усмехнулся.

– Гильдия – очень старая организация. Когда я начинал свое дело, решил кое с кем пообщаться, чуть глубже, чем формально, и очень быстро понял: там давно живут по понятиям, а не по уставу. «Рука руку моет», как говорится. Мы для них щенки, такие же не интересные, как и это место. Общаться с нами – терять лицо…

– Ну и черт с ними, с этой Гильдией! – рыкнул американец, – они такие же гнилые, как и все эти корпорации! Летят только на запах денег! А мы другие! Мы справимся сами! У нас теперь вон сколько всяких шикарных хреновин от этих Стрегов!

Торецкий взглянул на видео панель фронтальных камер «Artifex». Там клубилась не свет и не тьма, а сама скорость, вывернутая на изнанку – спрессованные в струящиеся молнии миры и шепот далеких солнц. Ягеллон приближался. Его дело уже не отменить и не отсрочить. А значит: «К черту все эти сомнения! Это балласт, которому место за бортом! Никакой «надежды на лучшее», только точный расчет, уверенность и упорная, четкая работа».

За его спиной, на стене висел их девиз, который они приняли после Визира: «Facta, non verba». Дела, а не слова.

Он должен был построить эти платформы. Должен был доказать – себе, команде, всему миру, – что он может пройти по этому минному полю и создать что-то прочное и чистое. Если только его в третий раз не заставят перейти собственный Рубикон, превратив его мечту в оружие.

– Прибытие в систему Ягеллон через восемь стандартных часов, – бесстрастно сообщил голос корабельного ИИ.

Брахма сжал кулаки. Восемь часов до начала. Восемь часов до того, как он ступит на берег своего нового кошмара. Или своего величайшего триумфа.

Роскошь – дело привычки. Сперва Ян ловил себя на восторженном удивлении: бархатные кресла в личном автомобиле, виски с ручной этикеткой, последняя модель импланта с солнечным фильтром вместо зрачка. Со временем он перестал замечать эти ставшие привычными детали. Уникальность отделки, неприличная мощь в звуке двигателя, текучая плавность движений городской элиты – всё это оказалось неинтересно без свидетелей. А жене нравилось наблюдать, как он живёт во всём этом, как открывает для неё двери в эту жизнь – одной рукой, будто бы в кино. Ей нравились его часы, его смех и плавные жесты официантов. Ян старательно поддерживал блеск этой мишуры, и мир казался лёгким и предсказуемым, потому что любить женщину – это как пить воду на бегу: главное, чтобы руки не дрожали.

В его памяти всё ещё жила их комната из первых месяцев – та, что выходила окнами на парк, вечно пропахшая розмарином от её тоника, наполненная тенями их тел на простынях. Мир состоял из шороха её волос на подушке и её шёпота по утрам, когда голос у неё был ещё хриплым и низким. Тогда они много смеялись, слушая шум транспорта с улицы. Лени смеялась громко и заразительно, откидывая голову, будто смех мог её задушить. Ян восхищался этим смехом как совершенством – он не предполагал, насколько губительным может оказаться этот звук, если исчезает навсегда.

В последнее время всё изменилось. До сих пор он пытается понять: где произошёл надлом? В какой день он перестал узнавать её глаза? Почему дом, который когда-то казался неуязвимой крепостью, стал лабиринтом, где в зеркалах его ловят отражения чужой жизни?

Он появился в кабинете Главы рано, под утро. Сонный город за огромными окнами блестел, как кости размытой паводком могилы. За столом, утонув в кресле, курил Маттео Калейро – человек-акула с аккуратно подстриженными ногтями и холодным взглядом чуть косящих глаз. Калейро был уверен, что всё в этой жизни можно купить; для убеждения ему хватало двух минут и одной сигареты.

– Доброе утро, Ян, – сказал Калейро, глядя сквозь прозрачный дым. – У тебя, говорят, исчезла достойная женщина… И деньги, принадлежащие мне.

Перед Яном стоял поднос с кофе, но теперь этот напиток казался омерзительно чёрным.

– Да, герр Маттео, – сдержанно ответил Ян, – я работаю над этим. Я ищу.

– Молодец, – сказал Маттео. – Ищи лучше. Вернёшь женщину – вернёшь честь. Деньги не обсуждаются, это уже мой вопрос к тебе. Ты был моим лицом, Ян. А теперь ты стал моей дырой, и эта дыра тянет за собой всех, кто под тобой.

В кабинете повисла пауза. Ян подумал, что внутри него что-то тонко треснуло: может быть, остатки гордости или остатки доверия.

– Дело даже не в том, что сумма неприлично крупная, мы закроем этот пробел, – Калейро помрачнел. – Дело в порядке, дисциплине и репутации. Каждый день, уходящий на поиски этой бабы, обнуляет годы работы. Не говоря о том, что такое происшествие делает нас слабыми в глазах и волков, и овец.

– Это только мой прокол, – Ян почувствовал ломоту в плечах. – Я его исправлю.

Глава улыбнулся:

– Ты не пропадай, Ян. Пока что – нет. Будешь под присмотром, как сувенир.

Он щёлкнул пальцами. Вошли двое. Первый – массивный, лысый, с расплющенным носом – Ерс. Второй – смазливый, с татуировкой павлина на шее – Микел.

– Ты же не забыл ребят? Будут следить, чтобы твой пыл не уплыл на чужой корабль.

Ян не спорил, лишь кивнул. От мысли, что его жизнью теперь командуют такие, мутило.

Когда Ян начинал свою карьеру в «Schattenkonzern», ему приходилось делать с этими парнями самую грязную работу. Однако он разглядел возможности, поэтому работал не только пистолетом и кулаками, но и мозгом. Он «поднялся». Эти двое, как и множество других «торпед», так и остались в «пехоте», хотя и выжили до сих пор. Это делало им честь, и делало их опасными.

Был ли у неё любовник? Этот вопрос прилип к нему плесенью, он не мог от него избавиться. Или что-то изменилось, и он, Ян, вдруг показался ей пустым? Он вспоминал, как Лени откидывала волосы назад и смотрела сквозь него. Тогда он впервые ощутил эту тревогу, но гнал мысли прочь. Воспоминания вызывали физическую, почти осязаемую боль.

…Они купались вон там – маленький бассейн под пальмой. Вода стекала по её плечам, у неё было три маленьких родинки у шеи.

– Чудовище! – смеялась она, когда он пытался её поймать.