– Разумеется, – спокойно ответил Эстебан. – Мы учитываем флуктуации до седьмого порядка.

Кейн кивнул и двинулся дальше, к Войтеку.

– Акустический профиль? Вы пытаетесь заглушить шум или войти в резонанс? Войтек, удивлённый глубиной вопроса, поднял глаза на капитана.

– Мы… пытаемся понять его синтаксис, – честно ответил он. Кейн замер на секунду, а затем на его губах появилась тень усмешки – первой эмоции, помимо гнева и холода.

– Интересный подход. – Он снова посмотрел на Брахму. Во взгляде промелькнуло то самое уважение, которое он испытывал на Фолиуме. Уважение к профессионалу. И это, казалось, тут же разозлило его ещё больше.

Он дошёл до рампы своего челнока и обернулся.

– Я буду наблюдать, Брахма. С хребта всё прекрасно видно. И помните: я не Стрегов, меня не обмануть красивыми словами, и не Гаэтано – я не промахнусь. Я жду вашего провала.

С этими словами он поднялся в челнок. Рампа закрылась, грави-двигатели взревели, и через мгновение серый корабль взмыл в небо и скрылся за скалами.

На площадке снова воцарилась тишина, нарушаемая лишь потрескиванием оборудования.

– Ну и фрукт, – выдохнул Харви. – Так и хочется ему гаечным ключом по этому блестящему шлему съездить.

– Он ненавидит тебя, босс, это очевидно, – тихо сказала Герда. – Но я не уверена, что он ненавидит тебя больше, чем самого себя.

Брахма молчал. Он смотрел на хребет, где теперь засел его персональный судья и палач. Он был зажат между молотом корпоративной жадности и наковальней имперского правосудия. И оба были готовы раздавить его при первой же возможности.

Конфликт с Кейном был самым болезненным. Это была не просто угроза. Это было напоминание о том, кем он был и что он потерял. И теперь, чтобы выжить и завершить эту миссию, ему придётся доказать свою правоту не словами, в которые Кейн не верил, а делами. Идеально выполненной работой.

Он обернулся к команде.

– За работу. Теперь у нас есть зрители. Давайте покажем им шоу.

Но в душе он понимал: это не шоу. Это суд. И каждое его действие, каждый расчёт, каждая установленная балка будут либо шагом к оправданию, либо последним гвоздём в крышку его гроба.

День начался с обманчивой тишины. Фиолетовый рассвет уступил место яркому, почти белому свету полуденного светила. Озеро Лехия казалось спящим. Его молочно-голубая поверхность была гладкой, как полированный обсидиан, и только лёгкая, едва заметная пульсация тумана над водой выдавала скрытую в глубине мощь.

На краю плато и на воде кипела работа. Команда Брахмы действовала энергично и слаженно, словно танцевальная труппа, исполнявшая десятки раз отработанный номер.

Харви и Амен-анх, разместившись на небольшой платформе, покачивающейся на глади озера, закончили монтаж буровой установки – не промышленного монстра, а компактного, высокоточного геологоразведочного зонда. Его задачей было не бурение скважины, а деликатное проникновение к донным породам для взятия керна и установки сейсмических датчиков. Первый, осторожное прикосновение, чтобы измерить пульс пациента, прежде чем приступать к операции.

Египтянин следил за герметичностью крепления, а чуть поодаль Войтек с помощью акустических приборов «забрасывал взгляд» вглубь озёрной пелены.

– Давление в гидравлике – норма. Энергоснабжение – стабильно. Нейроинтерфейс откликается, – доложил Харви, похлопав ладонью по серебристому корпусу зонда. – Эта малышка готова прогрызть себе дорогу хоть в ад и обратно.

Денис, окружённый мерцающими голоэкранами, дал подтверждение со своей станции:

– Рой «светляков» на позициях. Создаю трёхмерную карту поля в реальном времени. Пока всё тихо, шеф. Скучно, как на лекции по аграрному праву.

В командном отсеке мобильно-полевой станции Герда выискивала колебания в системе биосенсоров экипажа и проверяла аптечный блок:

– Автоматическая аутодоза для экстренных инъекций уже готова. Давление у всех в норме, но в крови у команды гуляет коктейль из стресса и адреналина, – негромко отметила девушка.

Эстебан перевёл генератор на максимальный автономный режим: он контролировал поток между питающим контуром платформы и внешней защитной решёткой, готовый перехватить потоки и перебросить резерв на магнитный захват.

– При малейшем сбое мой программный «рубильник» отключит любую отказавшую часть системы за долю секунды.

Брахма был на берегу, в центре, словно нервный узел всей операции. Он наблюдал не только за схемами и действиями своих людей, но и за пробегающим напряжением во взглядах. План был выверен, но риски просчитать было невозможно, потому внутреннее напряжение не отпускало. Он чувствовал себя человеком, который собирается постучать в дверь дома, зная, что за ней ждёт нечто огромное и непредсказуемое.

– Войтек, что по акустике? – спросил он в комм.

– Тишина, Брахма, – ответил голос механика. – Абсолютная, противоестественная тишина. Ни фонового шума, ни сейсмической активности. Словно всё озеро затаило дыхание.

Эта фраза заставила Брахму поежиться. «Затаило дыхание». Именно это он и чувствовал.

– Начинаем, – отдал он приказ. – Погружение на минимальной скорости. Харви, контроль на тебе. Денис, пиши всё. Каждый байт. Герда, будь наготове.

Манипулятор, похожий на лапу гигантского насекомого, плавно поднял зонд и начал опускать его в молочную воду. Зонд вошёл в озеро без всплеска, словно погружался в густой кисель. На экранах Дениса побежали строчки телеметрии.

– Десять метров… двадцать… пятьдесят… Температура стабильна, давление растёт в пределах нормы. Электромагнитный фон… тот же, – комментировал Денис. – Сто метров. Камеры показывают только мутную взвесь. Видимость – ноль.

Герда поморщила лоб – минимальные колебания ритма зрачков у Харви, лёгкая тахикардия у Амен-анха. Аудиосвязь на редкость чёткая, но в голосах живо слышалось не молчание, а словно сдавленное эхо растущей тревоги. Эстебан отслеживал нагрузку, перераспределяя аварийный резерв на платформу и «вмораживая» в неё «подушку безопасности» на случай энергетического всплеска.

Платформа слегка задрожала, но это была не техника – ритм самого озера будто пробежал по металлу.

– Касание дна, – зафиксировал Харви. – Всё как по учебнику.

– Продолжаем, – бросил Брахма.

На хребте, в прохладном полумраке мобильного командного пункта, капитан Кейн смотрел на ту же самую картину, но через призму имперских тактических дисплеев. Рядом стоял Ким – молчаливо и неподвижно, но Айрат чувствовал его волнение.

– Они действуют предельно осторожно, сэр, – доложил Ким. – Никаких нарушений Эдикта. Пока.

– Осторожность – маска для некомпетентности или хитрости, сержант, – холодно ответил Кейн, не отрывая взгляда от экрана, где точка, обозначавшая зонд, медленно ползла вглубь. – Торецкий не бывает просто осторожным. Он что-то задумал. Жди.

Кейн чувствовал себя странно. Часть его, верный солдат Империи, жаждала провала Брахмы. Это подтвердило бы его вину, оправдало бы приказ и уняло бы зудящее сомнение. Но другая часть, человек, обязанный Торецкому жизнью, с профессиональным интересом наблюдала за слаженной работой команды. Это была не отработка протокола наёмниками, а труд элитного подразделения.

Корнелий Стрегов, прохаживаясь вдоль мониторов в своём сверкающем, стерильном офисе, смотрел на ту же трансляцию с нетерпением. Для него это были не люди и не загадки природы. Это были цифры. Цифры на счету, утекающие с каждой секундой промедления.

– Что они тянут? – прорычал он в пустоту. – Детские игры. Прощупывание. Нам нужен родий, а не образцы ила! Предыдущая команда тоже начинала с «осторожности». Их платформы до сих пор ржавеют на дне.

Он барабанил пальцами по столу, его бесцветные глаза были прикованы к точке на карте. Он ждал. Но не открытий. Он ждал повода, чтобы применить силу.

– До дна пятнадцать метров… десять… пять… – голос Дениса стал напряжённым. – Касание. Есть касание дна. Глубина – 347 метров. Дно илистое, мягкое.