– Что ты здесь делаешь? – прищурившись на него, спросила она, опуская стекло.

– И тебе доброе утро. Мой новый дом находится чуть дальше по дороге. Я был в машине, когда поступил вызов. – Джеймс выглядел элегантно в длинном черном пальто и строгом костюме. Хорош, ничего не скажешь.

– Да. Конечно. Твой новый дом. Обживаешься?

– Ты бы знала, если бы пришла на мою вечеринку по случаю новоселья на прошлой неделе.

Эрика была не в том настроении, чтобы выслушивать насмешки. Она выбралась из машины, взяла с заднего сиденья длинную зимнюю куртку и проверила, на месте ли блокнот.

– Я была в суде.

– И была слишком занята, чтобы дать мне знать?

Она остановилась и посмотрела на него. Питерсон был одного роста с Эрикой – шесть футов и один дюйм[4], – стройный, красивый темнокожий мужчина чуть за сорок. Какое-то время, когда она только переехала в Лондон, они были вместе, пока Эрика все не испортила. Теперь у Питерсона были жена и двое маленьких детей, но между ним и Эрикой все еще проскакивала искра, хотя ни один из них никогда бы не решился вернуться к прошлым отношениям.

– Извини, – сказала она с большей искренностью. – Теперь у тебя в доме тепло?

– Да, тепло. Обогрев стоит целое состояние.

– Я куплю тебе теплые кальсоны в качестве подарка, который согреет и дом, и задницу.

Им пришлось отодвинуть несколько передвижных мусорных баков, загораживающих ворота, за которыми дорожка, выложенная потрескавшейся мозаичной плиткой, вела к двум выцветшим черным входным дверям квартир 14А и 14Б.

Эрика собралась позвонить в дверь, но не успела. Дверь распахнулась, и женщина средних лет с бледным, изможденным лицом и тонкими, подведенными карандашом бровями уставилась на них из-под разноцветного характерного тюрбана. Она проглотила то, что жевала.

– Вы из полиции? – спросила она, настороженно глядя мимо них на пустую улицу.

Эрика и Питерсон показали свои удостоверения.

– Вы – Шерри Блейз? – спросила Эрика.

– Да. – Женщина оглядела их с ног до головы, и ее оценивающий взор задержался на Питерсоне.

– Это ваше настоящее имя?

Она снова перевела взгляд на Эрику и прищурила огромные глаза-блюдца.

– Да.

– Мы прибыли по вашему вызову на номер девятьсот девяносто девять, – сказал Питерсон. – У вас такой вид, будто вы в шоке.

– Есть немного. Вам лучше зайти.

В доме пахло сыростью и плесенью, и Эрика разглядела маленькую кухню в конце мрачного коридора. На стене висела пара старых киноплакатов в рамках под стеклом, покрытым тонким слоем пыли от штукатурки. Шерри показала им на первую дверь справа, ведущую в гостиную. Огромный железный радиатор валялся на ковре, усыпанный градом штукатурки и деревянных щепок, а в потолке перед дверным проемом зияла большая дыра в том месте, где в квартире этажом выше обвалились половицы.

– Что произошло? – спросила Эрика.

– Вы сами видите, что произошло. Этот чертов радиатор пробил мой потолок!

На Шерри были розовые кроксы и длинный махровый халат. Тонкий поясок туго обтягивал ее живот, и Эрика заметила на воротнике халата что-то похожее на оранжевые разводы тонального крема и пятна туши для ресниц.

– Все в порядке. Мы здесь, чтобы помочь. Когда это случилось? – спросил Питерсон.

Шерри посмотрела на него с благодарной улыбкой.

– Я лежала в постели в дальней спальне, моей спальне, и услышала тот ужасный глухой удар сверху, стоны, треск, а затем оглушительный грохот. Жильцы наверху, бывает, шумят, но тут было что-то другое. Потом я почувствовала во рту привкус гипсовой пыли и, выйдя из комнаты, увидела облака этой дряни. И это… это было двадцать минут назад. Вот только что.

– Когда вы позвонили в службу спасения, то упомянули о мертвом теле.

– Да. Смотрите.

Шерри осторожно, на цыпочках, прошла в дверной проем и двинулась вдоль стены в дальний конец гостиной, где стоял буфет и висело большое зеркало. Эрика и Питерсон последовали за ней.

– Видите?

Она указала на дыру в потолке. Комната в квартире наверху выглядела голой, с серыми стенами. К эркерному окну была придвинута односпальная кровать, и на ней лежало тело женщины с короткими каштановыми волосами. По ее бледному, осунувшемуся лицу и восковой коже Эрика поняла, что она, возможно, мертва уже некоторое время.

– Поначалу я подумала, что она спит. Но кто бы мог проспать такое? Я закричала на нее, но мне никто не ответил. Она умерла?

Шерри разрыдалась и, потянувшись, схватила Питерсона за предплечье, сминая ткань рукава его пальто. У Шерри были длинные накладные акриловые ногти розового цвета, хотя на указательном пальце правой руки отсутствовал один. Казалось, она ожидала объятий. Эрика заметила, как Питерсон слегка отшатнулся.

– У вас есть ключ от квартиры вашей соседки этажом выше? – спросила Эрика.

– Что? Нет. Нет. Нет у меня никакого ключа.

– Все в порядке.

Питерсон нежно накрыл ее руку ладонью и убрал со своего предплечья. Он достал из кармана пачку бумажных носовых платочков, вытащил один и протянул ей.

– Вы знаете, как зовут вашу соседку?

– Мари или Мэри, что-то в этом роде, – сказала Шерри, экстравагантно высморкавшись в платок.

Питерсон вытащил из пачки еще один, и Эрике пришлось подавить улыбку, когда он безуспешно попытался вручить платочек женщине, не прикасаясь к ее руке.

– Она въехала пару месяцев назад. Я видела ее всего несколько раз, она приходила и уходила, – сказала Шерри. – Вы только посмотрите. Все разрушено. Я не могу позволить себе ремонт.

Эрика оглядела мебель в гостиной, покрытую пылью и кусками штукатурки. Не похоже, чтобы Шерри жила в полном достатке. Трехкомнатная квартира была старой и обшарпанной, рядом с эркерным окном стоял древний громоздкий телевизор, под ним – видеомагнитофон и стопки видеокассет. Через грязное окно гостиной она увидела, как к дому подъезжает полицейская машина.

Эрика и Питерсон оставили Шерри на кухне с женщиной-полицейским, а сами вернулись на улицу. Два офицера в форме разматывали на тротуаре вокруг здания ленту оцепления. Питерсон потер рукав пальто и осторожно обнюхал его.

– Чертов мармелад, – с досадой произнес он, взглянув на Эрику. – Ее мерзкие, перепачканные мармеладом руки хватались за мое новое пальто.

– Я могу придумать что-нибудь похуже, что могло бы испачкать твое пальто.

– Она сказала, что проснулась оттого, что радиатор пробил потолок, и позвонила в полицию.

– А потом поджарила гренки, – добавила Эрика.

– Хорошо хоть не «Нутелла», – пробурчал он, вытирая рукав салфеткой. – Ты знаешь, какой это кошмар?

– Что?

– «Нутелла». Кайл испачкал ею новую подушку, и вывести пятно было совершенно невозможно.

– Ох, мне бы твои проблемы, – вздохнула Эрика.

Она наклонилась и заглянула в щель почтового ящика на двери квартиры 14Б. Взору открылся пустой безликий коридор, но, по крайней мере, пахло чистотой. Лимонной свежестью. Она выпрямилась и толкнула дверь. Имея большой опыт выбивания двери плечом, Эрика могла, слегка надавив, определить, насколько та прочна, заперта на один замок или два или на засов.

Она резко толкнула плечом, и дверь с треском распахнулась. Хлипкий йельский замок[5] легко поддался и теперь свисал с дверной рамы.

Она посмотрела на Питерсона, и тот кивнул. Они вошли в темный коридор. В квартире царила странная атмосфера. Как будто время остановилось. Стены были выкрашены в темно-синий цвет, и дневной свет почти не проникал внутрь.

– Не слишком-то безопасно для того, кто живет в Нью-Кроссе, – отметил Питерсон, и его голос эхом отразился от голых половиц. Стены тоже были голые. Ни картин, ни крючков для одежды.

Квартира наверху имела ту же планировку, что и внизу: кухня в задней части, выкрашенная в тот же синий цвет, оборудованная кое-какой древней бытовой техникой; ванная комната с выцветшим розовым комплектом из унитаза, ванны и раковины; и еще одна синяя комната, совершенно пустая, с голыми половицами и без занавесок. Маленькое окошко выходило во двор, который, как предположила Эрика, принадлежал квартире Шерри, расположенной этажом ниже, а за ним начинался переулок. Убедившись, что в квартире пусто, Эрика и Питерсон вернулись к телу в передней комнате.