Она хмурится:

— Спокойной ночи, Эрик. — Она подбирает сумку и направляется к своей старой комнате. Или пытается. — Что за…? Дверь не двигается.

— Подожди, дай посмотрю.

Джулиана отступает. Я, крякнув, наваливаюсь плечом и поворачиваю ручку, но дверь не открывается. Черт, больно.

Ее мать появляется у лестницы.

— У вас там все хорошо?

Джулиана перегибается через перила:

— Я не могу зайти в свою комнату.

Соня поднимается на несколько ступеней:

— Прости, я не знала, что вы собираетесь спать. Джулиана, твоя старая комната пока закрыта. Мы на следующей неделе перекрашиваем, там все вверх дном.

— И где я тогда сплю? — спрашивает Джулиана, хмурясь.

Брови Сони сдвигаются:

— Ну, мы думали, ты спокойно переночуешь с Эриком. Вы через пять месяцев женитесь и живете вместе, в конце концов.

Джулиана бледнеет, прикусывает губу, вглядываясь в мать:

— Ты не против?

— Вовсе, — говорит Соня. — Никакой проблемы… разве что… Есть причина, по которой ты не хочешь?

— Нет, нет никаких, — поспешно говорит Джулиана. — Нас это устраивает. Правда, Эрик?

Хочу ли я запереться в крошечной комнате со своей бывшей невестой на узкой кровати? Нет. Буду ли я это терпеть? Да — я дал слово. Жаль, того же о ней не скажешь.

Я подмигиваю Джулиане — ради ее матери:

— Конечно.

Губы Джулианы сжимаются в нитку, но она вспоминает, что на нее смотрят, и выдает самую фальшивую улыбку на свете. Ну что за актриса.

— Прошу, — говорю я, приглашающе разводя рукой.

Она поднимает сумку на плечо и заходит первой.

Как только дверь закрывается, она говорит:

— Мы взрослые. Мы можем отнестись к этому по-взрослому, верно?

— Разумеется, — говорю я, проводя костяшками по подбородку. — Но на полу я не сплю.

— Я бы и не попросила.

— Прекрасно.

— Можешь идти в ванную первым. Я перезвоню Нейтану и разберусь.

Мне хочется сказать ей, как решить проблему, но, возможно, я все делал неправильно. Она не создала эту «аварию» — это его рук дело.

Я сажусь на маленький диванчик, опускаю локти на колени и переплетаю пальцы.

— И что нужно «разрулить»?

— Он хочет закончить проект раньше срока.

— Зачем?

Она опускает плечи и голову:

— Потому что ему так хочется.

Я поднимаюсь, встаю перед ней и поднимаю ей подбородок.

— Сочувствую. Что ты собираешься делать?

Мы смотрим друг на друга, пока она не моргает и не отводит взгляд.

— Попробую убедить его, что это лишнее.

— Удачи, — только и говорю я.

Через несколько минут, когда я выхожу из ванной, Джулиана яростно печатает сообщение.

— Думаю, я уговорила его отложить все до нового года. Но он непредсказуемый и любит «забывать» то, что ему невыгодно помнить.

— Ну, будем надеяться, что это последнее, что ты от него услышишь.

Она кладет телефон на тумбочку и глубоко вздыхает.

— Спасибо, что выслушал.

— Всегда.

— Нет, не всегда. Но сейчас — спасибо. — Она берет несколько вещей и скрывается в ванной, закрывая дверь мягким щелчком.

Я откидываюсь назад, ее слова попадают точно в цель. Она права. Я не всегда слушал. Джулиана оказалась в трудном положении, а я думал о том, как это отражается на мне. Мне стыдно.

Я сижу с этим стыдом, пока она там.

Позже она выходит, и в голове у меня словно начинают скакать сотни маленьких мячиков. На ней мои любимые шорты для сна и белая майка, которая совершенно не скрывает ее полную грудь. Это испытание, которое невозможно пройти. Она прекрасна. Совершенная. Ее кремовая кожа блестит от крема, а длинные ноги кажутся бесконечными. Еще недавно я каждое утро просыпался рядом с этим видом, стягивал с нее шорты и устраивался между ее бедер. Я не представляю, что когда-нибудь смогу хотеть это с кем-то еще. Джулиана отпечаталась на моей коже, на моем уме, на моем сердце. Я хотел бы знать, как нас починить, но не знаю. И это раздражает меня до злости.

Я зажмуриваюсь и делаю несколько глубоких вдохов.

— Ты в порядке? — спрашивает она, забираясь в постель.

— Да, — хрипло отвечаю я. — Просто пытаюсь убаюкать себя. Сладких снов. — Я отворачиваюсь и готовлюсь к ужасной ночи.

С опухшими от недосыпа глазами и вымотанный после бесконечных попыток уснуть, я спускаюсь вниз, надеясь, что кто-то уже сварил кофе. По пути прохожу гостиную, где под огромным одеялом на диване свернулся в клубок какой-то холм — скорее всего дядя Эноке. Электрический камин потрескивает, огонь щелкает, огоньки на самом унылом рождественском деревце на свете вспыхивают как попало, а воздух пропитан легким ароматом корицы и ванили. Я бы привык к таким праздникам без труда, но, конечно, мне такой шанс не выпадет.

Я добираюсь до кухни и сразу понимаю, что проснулся не я один.

— Доброе утро, Эрик.

— Утро, Соня.

Я почти бегу к кофеварке, лишь бы поскорее налить себе кружку. Если хочу убедительно сыграть, будто мы с Джулианой все еще пара, мне нужно быть в самой лучшей форме, когда говорю с ее матерью.

Соня дует на напиток и наблюдает за мной поверх кружки, устроившись за кухонным столом.

— Ты хорошо спал прошлой ночью?

— Да, спасибо, — отвечаю я, уходя от ее внимательного взгляда.

На самом деле я спал из рук вон плохо. А вот Джулиана спала как младенец. Или как осьминог — ее руки и ноги то и дело оказывались на моей стороне кровати, не давая мне держать мысли в рамках приличия.

— Присядь на минутку, — говорит она, ставя кружку.

Я сажусь за стол и жду. Пустыми разговорами она не занимается. У Сони что-то на уме, и мне остается только слушать.

Когда наши взгляды встречаются, она берет меня за руку.

— Прости, что скажу прямо. Иначе я не умею. Сынок, вы с Джулианой не выглядите счастливыми. У вас что-то происходит?

В эти выходные мне тяжелее всего вот что: врать Соне. Она всегда была со мной ласкова и добра. Я не смог бы придумать себе лучшую будущую тещу. Я успокаиваю себя тем, что ей и так пришлось много пережить, и ей совсем не нужно, чтобы наши печальные новости испортили ее драгоценное семейное время.

— Ты недалека от истины, — наконец говорю я. — Но я надеюсь, что это просто сложный период. Такое бывает у любой пары, верно?

Она откидывается на спинку стула и вздыхает.

— Сказать что нет — значит сильно смягчить. Таких периодов будет несколько. Главное — как вы с ними справляетесь.

— Я люблю ее по-настоящему, — говорю я искренне. — Но она не умеет уступать. Особенно когда речь идет о работе. Мне бы хотелось понимать ее лучше.

— Она рассказывала тебе о своем отце и обо мне?

Я прикусываю губу, вспоминая ее обрывочные признания. Отец в ее жизни не участвует. Он манипулятор. Он сделал ее мать несчастной. Но стоило спросить о подробностях — она сразу замыкалась.

— Только в общих чертах.

— Тогда копни глубже. Джулиана хочет держать все под контролем. Ее работа так важна для нее потому, что дает свободу.

Я хмурюсь, пытаясь сложить недостающие части в единую картину.

— Почему?

— Если зарабатываешь сам, никто не сможет управлять тобой с помощью своих денег. Разве не поэтому ты открыл свое фотоателье?

На вид простое замечание обрушивается на меня такой силой, что я откидываюсь на спинку стула. Соня права: я открыл студию, потому что не хотел ни от кого зависеть. Хотел работать по-своему, делать продукт, который считаю правильным. И все это время я был сосредоточен на стремлениях Джулианы, но ни разу не подумал, что стоит за ее амбициями.

Мы, люди с темной кожей, привыкли добиваться своего даже тогда, когда все вокруг складывается против нас. Делать, что нужно, несмотря ни на что. Но я ни разу не задумался, что Джулиану может вести вперед нечто иное. И снова понимаю, что знаю ее хуже, чем должен. Отрезвляющая мысль.

Когда мы познакомились, меня поразили ее ум, красота, доброта и жажда приключений. Мы сошлись сразу. Я легко видел наше будущее и был готов сделать все, чтобы оно стало реальным. Но коварство химии — умственной или физической — в том, что она способна скрывать провалы и трещины в отношениях, как плотный слой грунта, который выравнивает все неровности под ним. В этом мы с Джулианой и есть.